Перформанс

Запаянный когда-то в упаковку,
Кусочек плоти восхитительной Орлан
Похищен был, но поиск результатов
(полиция с ног сбилась), жаль, не дал. 

И все уже забыли о несчастье,
Как заголовки в прессе запестрили:
“Украден орган детородный ночью
Шварцкеглера”, - владельца вновь сменил он.

Все это было в тот же год в Париже,
Когда, по холодящим душу слухам,
Орлан (в мумифицированном виде!)
По залам галерейным  проходила.

Но здесь уже неточности быть могут,
Ведь сторожа, дежурившие ночью,
Лишь тычут в мумию, да бегают по залам,
Но даже слова вымолвить не могут.   

И также поговаривали люди,
Что иногда, особо в полнолунье,
По улочкам Парижа ходит кто-то,
Завернутый в тряпье – по сами уши. 

И голос женский, не лишенный шарма,
Твердит, что тело – место для дискуссий,
Что приближенье внутреннего мира
К его же – внешнему – такое же искусство.

А в это время спятивший ученый
(На фоне неполученных им премий)
Клонировал Орлан, за ней Шварцкеглер
Возник – с одним отличьем только –  с членом.

Ах, как смеялась наша провокатор
Вгрызаясь в круоссан осенним утром.
“Они подумали, что мумия – живая,
 А что Орлан жива – никто и не подумал!

О дань искусству – высшее искусство,
И что за разница, чья кожа, чей скелет?
Ведь поиск совершенства – совершенство
Само в себе, и даже по себе…

Бедняжка думала, заплатят много денег,
Сказали ей: ты новый наш перформанс,
И нищенка, считая франки в мыслях,
Легла под нож, да встать уж не пришлось ей!

Обман! А кто сказал, что жертвы  лишни,
Искусство – тот же жертвенник сознанья.
Ирония – нам без нее и в ад не выплыть,
Ведь жизнь течет рекой самообмана”.
 




Чудные улочки Парижа,
Вам неприемлемы печали,
Раз, закружив кого-то в танце,
Уж до конца – не отпускали.
 
О, этот вечный “снег” на крышах,
Куда б мой не подался взгляд,
Я вижу сказочных героев
В прохожих, что домой спешат.

И если б не авто, - а сани,
Не покривив своей душой,
Я  б прокричала: Королева,
Кай покорен, как я, тобой!

Сливался ветер с томной Сеной.
Казалось, общим полотном
В меня уставилось пространство
С домами, небом и рекой.   

Я возвращалась в строгий Питер
С душой подбитого орла,
Сил нет летать, и горько ползать,
Даны раз Богом  два крыла.

Но что поделать, не согласны
Они друг другу покоряться:
Одно все загребает влево,
Другое  – неизменно – в право.    

И тут ни хорошо, ни плохо,
И там чего-то не хватает,
Мой мир, наверно, перевернут
Я, точно Кай, себя теряю.




Прошло пятнадцать лет. Ученый,
Уж ощущая зов земли,
Позвал двух клонов, прослезился
И рассказал им, кто они.

Не ожидал старик, что парень,
(хоть наблюдались отклоненья)
В протеста знак уйдет из жизни,
По члену рубанув –  власть генов! 

А девушка, смеясь ехидно,
За ней такое замечалось:   
Кромсала кожу ржавой бритвой,
Пока в руках та не сломалась.   

Предпринимательская жилка
Ее забилась годом позже,
Когда девчушку осенило,
Как можно быстро заработать:

“Пусть мир сойдет с ума от вести –
Орлан (на самом деле – я) жива!
Все  годы эти, будто бы, держали
Ее в плену  Инопланетные Тела.

И проводили сотни испытаний
По пересадке кожи и извилин,
И вот теперь, совсем омолодившись,
Орлан –  посол инопланетной мысли.

А если кто-то (наглость!) не поверит
Пусть сверят кровь, и прочее проверят,
Тогда не будет для сомнений пищи,
Меня признают все, и аж – Всевышний”.

И слухи  очень быстро разлетелись
О человеке – мировой  загадке,
А настоящая Орлан, смеясь, решила:
Не плохо б девочку на место-то поставить. 

Надев чулки прочнее и  очками
Прикрыв, до губ, свое чудесное лицо,
Художница собралась к самозванке
Когда, глаз выколи, – совсем было темно.

Что было дальше – умолчим, но только –
Психушка местная пополнилась клиентом,
Орлан живет, как прежде, себе в радость,
А мумии связали ноги  крепко.

Июнь 2004