На дальний свет, сквозь наледь окон...

Все началось буднично: мы купили компьютер. Пришла вологодская писательница Галина Щекина, пощелкала клавишами:
- Стихи можно ставить здесь. На Стихи. Ру регистрируют всех.
Так началась новая жизнь.

Мне нравится это веселое сочетание: Стихи.Ру, Стихира, нечто среднее между стихами и стихией, а посередине твердый, раскатистый стерженек. Или так: стихи и египетский Бог солнца Ра. Спасибо за такую возможности общаться создателям сайта Игорю Сазонову и Дмитрию Кравчуку.
Про этот невероятно разбухший (более сорока тысяч пользователей-авторов!), расхристанный, неопрятный, немного хулиганствующий сайт, где могут оправиться в обеденное блюдо и вдруг неожиданно тепло поддержать,  говорят разное. Но именно здесь Михаил нашел то, чего не имел никогда - свободный выход к массовому читателю. Признаюсь честно: нечистот, которые порой появлялись возле наших имен, мы не читали. Терпения и желания не было вникать в это. А на отношения с близкими по духу это не влияло.

У нас появились друзья в разных странах. Хочется назвать прежде всего Андрея Кокова, Анастасию Доронину, Михаила Берковича, Имануила Глейзера, Аллу Газун, Лану Боярину (Anomali), Таню Агату, Таню Крыжановскую, Лилю Кликич... Обязательно - Виктора Авина, который первым номинировал стихи Михаила и много сделал для пропаганды его творчества. За техническую поддержку - Алешу Хекало (Аnh), Сергея Фаустова. Михаил заинтересованно читал чужие стихи, писал к ним комментарии, было приятно ощущать, что к его словам прислушиваются.

Аудитория на Стихире большей частью молодая, и с нею Михаил молодел сам. Он стал возвращаться к своим ранним неопубликованным стихам, кое-что из достойного внимания дорабатывал. Прислушивался к замечаниям, даже если был с ними не согласен. Вживался в это состояние подъема... Удивительно, но даже физически он, к тому времени уже тяжело и неизлечимо больной, стал себя чувствовать лучше! Мы завели дома блокнот для афоризмов, на которые Михаил всегда был  мастаком, а тут они пошли щедро. Частично использовали их в рецензиях.
А иногда брошенную незнакомым прежде поэтом мысль хотелось развить, как это получилось, например, с ответом Евгению Елисееву, который сетовал, что его поэтический мир не обогащается.

"Не могу согласиться с тем, Евгений, - отвечал Елисееву Сопин, - что обогащать его надо искусственно. Когда-то один поэт заметил: "Вам хорошо, Михаил Николаевич, вы сидели..." (!) - имеется в виду, что есть своя тема. Но если идти по этому пути: тот не сидел, другой не воевал, третий не расстреливал, десятый не лгал, какой-то там говорил только правду...  Сварганется из этого такая кутья, что получишь хлебово ядовитое, от которого последствия которого враз не избавишься.
У С. Щипачева есть стихотворение (не ручаюсь за точность):
"Подошли б, увидели, спросили:
Почему был дед на зелье лют?
Почему сыны твои, Россия,
Больше всех на свете водку пьют?
Почему - не надо удивляться,
Предки наши, не шутя, поверь,
Пили столько, что опохмеляться
Правнукам приходится теперь".
Основной признак поэзии? Она обладает для автора лечебными качествами. Сказал - избыл внутренний груз. Потому что вначале было не слово, а предисловие. Стон боли, стон голода, холода, общения, попытка осмыслить себя - главная наука о человеке. А слово - это будет потом.
У тебя есть выражение: "Поэт-затворник обречен перепевать свою законсервированную душу..." Не перепевать, Евгений, а РАСПЕВАТЬ. Это разные вещи. Даже "Отче наш", когда эту молитву шепчешь, зная, что ни Богом, ни в храме, ни в райкоме она не будет услышана и востребована, может взорвать человека изнутри. Такие вот дела.
Мир гораздо звероподобнее, отвратительнее и прекраснее, если его не сочинять, а попытаться понять. Каждый человек нужен до тех пор, пока в нем есть необходимость. Поэт необходим, иначе политико-партийная шизофрения закусит нами на банкете в честь победы безумия над разумом".
Так была зафиксирована на бумаге концепция собственного творчества. А раньше этим заняться, вроде бы, не было повода...

Однажды, когда мы попали в типичную для Стихиры скандальную переделку, нам стали звонить по телефону из разных стран (США, Израиль...) со словами поддержки, с просьбами сайт не покидать. Вот этого ощущения нужности Михаилу не хватало всю жизнь!

Но было в этом общении и нечто более важное. В непосредственном отклике Михаил впервые стал смотреть на себя со стороны. Мы наглядно увидели, что стихи могут быть не поняты, а своего читателя надо готовить, формировать.
Потребность рассказывать о поэте и судьбе стихов я стала реализовывать на Сакансайте, где писатель Сергей Саканский любезно позволил мне открыть "Дневник писателя" и оказывал всестороннюю поддержку. Потом эти материалы с небольшими изменениями я публиковала на Стихах.Ру для наших друзей. Анастасия Доронина помогла Михаилу зарегистрироваться на Поэзии.Ру, где его встретили очень приветливо.

Самой большой радостью в больнице были для Михаила вести из Интернета, хорошие стихи:

«Ты сказал намного больше, чем написал, я это чувствую. Наверное, каждый нищий был бы польщен таким отношением... Живем на одной земле, одними радостями и печалями и просто обречены на то, чтобы слышать друг друга» – Михаилу Берковичу.

«Леня! Обнимаю молча. Пусть лучше перекрывает кадык, чем мозги...» - Леониду Марголису.
«Человек в застегнутом состоянии, а хочется сразу большого. А если его положили, как одуванчик, на ладонь, и показали миру – зазвучит мировая симфония» – Иосифу Письменному.

 У Варлама Шаламова есть рассказ о последних минутах поэта (Мандельштама) в лагерном бараке. Ему чудятся идущие стройными рядами строки той Большой Поэзии, которую слышит только он, и все в мире становится неважным. Меня не оставляет мысль, что подобное ощущение  испытывал Михаил, когда писал вот эти строки:

«Большая поэзия – это гигантский планетный музыкально-литературный смысловой оркестр, и в нем закономерностей больше, чем случайностей. Если одна творческая мысль затронет стерженек другой – они зазвучат. Они будут играть поэзию. Начинается сыгровка оркестра».

Но есть важное отличие. Если Мандельштам слушал поэзию в одиночестве, знал эту обреченность и, по Шаламову, даже не тяготился этим, то Сопин уверен во взаимности:
«Поразительно то, что бывает очень-очень редко... Не успеешь сделать инструментовку, а уже услышан! И хочется заорать, изобразить на своей харе НЕЧТО... Больше радости или печали? И с высоты такого понимания хотелось бы встретиться и больше не разлучаться».

За три дня до смерти он передал мне обрывок бумаги со словами прощания, который велел поместить в Интернете:

ВСЕМ
Приближаясь к концу  жизненного пути, благодарю мировую мысль (компьютер) и Родину - компьютеризация обеспечила мне возможность встретиться с мировоззренчески близкими мне друзьями (выйти из глухой блокады неизвестности), а государство терпело, не добило меня раньше времени.
Михаил Сопин.


ПОЭЗИЯ
В ней век и год,
И тьма, и свет,
Бесследие и след,
В котором правды горней нет
И лжи народной нет.
Есть мысль.
Есть дикость от ума -
Кровь межусобных драк.
Есть лжесвобода и тюрьма,
И церковь, и бардак.
Сама принадлежит земле
И все должна вмещать.
Она - на избранном челе
Господняя печать.

          ЛИРА
Свободная лира,
Буди, будоражь, не разбейся.
Не время. Повсюду
Казенщина, чванство и спесь.
У каждого века
Свой голос, свой лик, своя песня,
И в каждом грядущем
Свои невозможности есть.
Отцы - атеисты.
А деды молились иконе
И царскую дули,
И пели вовсю в кабаках.
У нас преимущество:
Недругу лиха не помни!
Автографы века стального
На наших боках.
Плачь, узница-лира,
О Родине
Павшей и падшей,
О вольных-невольных,
Что жили, цепями звеня.
Гори,
Моя лира степная,
На совести нашей,
Ты искрою
Будешь светить
После Судного дня.

*   *   *
В каком это будет году?
Буранами,
Яровью ль синей
Я прежней Россией пройду,
Представ перед новой Россией.
Упрека не выскажу я,
Свободный от плеток,
От клеток.
Я клял тебя -
Раб пятилеток.
Я был им.
И жил не живя.
Привет тебе, век, исполать,
Приветь меня, вечного мима!
О чем не пришлось мне желать -
Все мимо:
Ни дома, ни дыма.
Бог с ним, двум смертям не бывать.
Успеть бы к родимой купели.
Не стоит меня отпевать.
Еще в колыбели отпели.
Дождями прибьет лебеду.
Домой,
Через степь,
По туману
В простор на закат я пойду
И степью туманною стану.