Честное слово-2 подборка

НАЗЛО ПЕЧАЛИ ЗИМНЕЙ

Уже не течь небесной силе
По синим жилам горловым
Безумцев, что судьбе дерзили
И не сносили головы.
Каким неосторожным танцем
Мы рассердили небеса?
Когда чахоточным румянцем
Еще горел Нескучный сад,
Когда на паперти осенней
Вовсю гремели торжества,
И тени смутных опасений
Кружила падшая листва,
По звездам, по венозной гжели,
По выражению лица,
Ах, ворожеи, неужели
Вы не предвидели конца?..
Снегами копится усталость
В тени оконного креста,
И что же нам еще осталось -
Начать все с белого листа?
И греться в нежности взаимной,
И друг у друга есть с руки,
И жить назло печали зимней,
Любя и веря вопреки. 




ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ

Поминальную чашу осушим
Над землей, где зарыты таланты.
Вспомним тех, чьи мятежные души
Мы вперед пропустили галантно.
Помолчим. Все равно не напиться
Философским течением буден.
Постоим. А куда торопиться?
Ведь со временем все мы там будем.

Пахнет горьким цветком валерьяны
Нескончаемый марш на погосте.
Каждый день в оркестровые ямы
Мир бросает игральные кости.
Но молчат не имущие сраму
Новоселы кладбищенских линий –
Бренных тел опустевшие храмы,
По кресты утонувшие в глине.

И смахнув со щеки аккуратно
След слезы, набежавшей невольно,
Неохотно уходим обратно –
В жизнь, которая делает больно,
Где рекламно кипит мегаполис,
Семь грехов предлагая любезно,
Где любовь, как спасательный пояс
Нас с тобой удержала над бездной...


ОКНА ХАБАРОВСКА

Кто-то рос в Крыму, ел зимой хурму,
Кто-то мог смотреть на столичный цирк,
А меня все детство качал Амур,
И кедровой далью поил Хекцир.

Я, еще волчонком покинув кров,
Обижать себя не давал врагам,
Ведь волной амурской кипела кровь
И дарила силу свою тайга.

Пусть, с теченьем лет обретая лоск,
Я не против плыл, а наискосок,
У жены моей чудный цвет волос –
Как амурских кос золотой песок.

Я теперь и сам вхож в московский цирк,
Не один свой отпуск провел в Крыму,
Но все чаще снится седой Хекцир,
И зовет, скучая по мне, Амур.

На кукане сна – не сазана вес.
Хоть и спит река, но волна резка.
Как расшитый звездами занавес –
Светят в душу окна Хабаровска.

ГОЛЕМ

Что такое любовь?
Это жизнь. Это наша весна –
Та, что бродит в Москве,
Как вино по рассохшейся бочке.
Это наши мечты
И счастливые ночи без сна.
Это мой талисман
На серебряной тонкой цепочке.

Я другим не служил,
Не любил до разорванных жил,
И к чужим небесам
Не тянулся тоской колоколен.
Без тебя никогда б
Не писал, не дышал и не жил
Твой неистовый раб,
Неуклюжий, но преданный Голем.

Разорвав колдовством
Немоту моих глиняных губ,
Ты сумела согреть
Мое сердце губами своими.
И чернила дымятся,
Как свежая кровь на снегу,
Когда я, истекая
Стихами, твержу твое имя.
  МАРТ, 2004

Досрочно юная весна
Явилась подразнить столицу.
Как тушь по ледяным ресницам
Стекает с крыш голубизна.
Блестят глаза бесстыжих луж,
Игриво в отраженьях множа
Тот самый ракурс женских ножек,
Что загубил немало душ,
Когда,  у мира на виду
Выгуливая новый свитер,
Проходишь ты. И царской свитой
Часы московские идут.

СЕМНАДЦАТЬ МГНОВЕНИЙ ЗИМЫ

Я люблю слушать солнечный блюз и небес благовест.
На поминках Зимы  у столицы - в петлице цветочек.
Стали  ночи и девичьи юбки намного короче,
И мне видится плюс - где недавно мерещился крест.

Сколько лет, сколько зим добирались мы к нашей Весне?
Очень жаль, что при жизни она не узнала об этом -
Прозвенела веселой монетой и канула в Лето…
Да и Лето сгорело во след, пролетев как во сне.
 
Поползла желтизна по усталым прожилкам листа.
Потянулась к курортным местам журавлей вереница.
Только дом наш прижался к земле как подбитая птица,
Неподъемную тяжесть крыла под дождем распластав.

Ледостав говорливой реке замыкает уста.
От креста до креста стелет скорбную скатерть дорога.
Белым хлебом Зима кормит гордого Единорога.
Ее снежная совесть пока что невинно чиста…

Может зря мы, греховным уныньем смущая умы,
В суете делим время на горькие дольки лимона?
И сокровищем где-то пылятся слова Соломона:
«Все проходит.»  Пройдут и семнадцать мгновений зимы.

И опять будет солнечный блюз и небес благовест,
На поминках зимы  у столицы в петлице цветочек.
И опять будут ночи и девичьи юбки короче,
И кому-то увидится плюс, где мерещился крест.

ДЕПРЕССИВНО-КОФЕЙНОЕ

О будущем не говорим.
Гаданьем на кофейной гуще
Не обрисуешь день грядущий -
Напиток слишком растворим.
Ни на фаянсе, ни в душе
Не виден жизненный осадок –
Одна кофейная досада,
Поднадоевшая уже.
Из глаз исчезли огоньки.
Кто их украл – не Прометей ли?
Помятой вишенкой в коктейле
Грустит Луна на дне реки.
Лишь твердолобый лиргерой
Из книжки в мягком переплете
Как стриж на бреющем полете
Кружит над Лысою горой.
Жизнь пляшет ведьмой на столбе,
И в чаше горьким зельем стынет
Глас вопиющего в пустыне,
Но молчаливого в толпе.

НОЧНЫЕ КАРАВЕЛЛЫ

С хрупким грузом королевского фарфора
Паруса наполнив звездами зюйд-веста,
Сны мои, как каравеллы Христофора,
Каждый вечер уплывают в неизвестность.

Кто-то снится себе принцем, кто-то нищим,
Кто-то вещим настоятелем собора,
Ну а мне всю ночь по морю хлюпать днищем
К игуанам и лагунам Бора-Бора.

Млечный путь питают спелые кокосы.
У туземок шалый взгляд – корица с перцем,
С ниткой бус на тонкой талии, как осы,
Так безжалостно и точно жалят в сердце.

Бог не дал мне мудрых грез Иезекиля,
Не назначил даты будущих пришествий.
Сны мои, как каравеллы, медью киля
Драят шкуру океана против шерсти.


А КАПЕЛЛА ВЕСНЫ

В белый стих февраля без пробела
Март впечатал апрельские трели:
А капелла весны, а капелла –
Нет ни капельки фальши в капели!
Многоцветным весельем Монмартра
Пляшет свет на московской картине.
Лед в накале пьянящего марта
Тает словно в бокале мартини.

Я свиданья тебе назначаю,
Хоть давно мы с тобою женаты.
И с коробочкой «майского чая»
Возвращаясь с работы в пенаты,
Ручейком огибаю дома я,
Наблюдая, как жизнь закипела.
Тридцать суток свиданий до мая –
А капелла любви, а капелла!

МУЖИКИ

Перепахана, перекошена,
Колесована, облапошена -
Русь, расхристанная просторами,
Четвертована во все стороны.

Но над пропастью, или в пропасти,
Мужики здесь не мрут от робости -
И с метелями зло метелятся,
И рубашкой последней делятся.

А морозные сорок градусов
То ли с горя пьют, то ли с радости -
На закуску капуста хрусткая
И протяжная песня русская…

Потому на них и взбесился бес,
Что в глазах шальных синева небес,
Рудименты крыл ношей тяжкою,
Да нательный крест под рубашкою.

КОГДА Б…

Когда б не праздные пиры б,
Когда б не летная погода,
Когда б за нашим пароходом
Не мчался рой летучих рыб,
Когда б я не сходил с ума
В чужих портах по шатким сходням,
Когда б вчера, а не сегодня
Плечо натерла мне сума,
Я б за де Сент Экзюпери
И за абсент не дал ни цента б,
И кисть безумного Винсента б
Не мнилась мне в огне зари.
Когда б умом я не был слаб,
Судьбу не потревожить дабы,
Не стал поэтом никогда бы
И не писал бы никогда б…


ИНФЕРНАЛЬНЫЕ ДВОРНИКИ

Всю ночь на город суеверный,
На суетливую столицу,
Исподтишка сочилась скверна,
Скользила по усталым лицам
Осенней желтизной угрюмой,
Холодной слизью атмосферной…
Как пароход с пробитым трюмом
Мир погружался в мрак инферно.
Я сам поверил в этот морок.
Душа скорбела об утрате,
Когда хмельная тьма каморок
Явила дворницкие рати.
Дыша бессмертным перегаром,
С традиционной неохотой
Они пошли по тротуарам,
Сметая скверну в печь восхода.
И словно рыцарские латы
Сияли старенькие боты
При символических зарплатах
За инфернальную работу.


ИМПРЕССТОНИСТ
ПОРТРЕТ ЖАННЫ САМАРИ

Опять рисует Ренуар
Не деву в розовом трико,
Но аромат «Мажи нуар»,
Но волшебство «Мадам Клико»,
Последней моде вопреки -
Не дорогие телеса,
Но только ломкий взмах руки
И странный свет в ее глазах…
Мон шер ами, какой резон
Бросать на холст парижский дым?
Никто не купит этот сон
С осенним привкусом беды!
На краски и карандаши
Вы разменяли свой покой,
И незаметно тает жизнь,
Как карамелька за щекой.


ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

Снова лед под каблуком
Осторожнее прохожий
В этой жизни непогожей
Оступиться так легко.
Время стало на дыбы
Бьются люди и машины,
Бойко катятся с вершины
На обочину судьбы.
В белом саване беды
Бабы снежные как вдовы
На побоище ледовом
Окружающей среды
Где промерзшие насквозь
Мы наивно ждем спасенья:
Доживем до воскресенья,
Все наладится, авось!..

Я РЯДОВОЙ СЛОВАРНОГО ЗАПАСА

Стихи бывают как листы осоки –
Не прочитать, не искромсав души.
В них корни слов сквозь строки гонят соки,
Суть отделяя от предлогов лжи.
По тонкой грани между тьмой и светом,
Сквозь рифмы, как сквозь рифы корабли,
Проводят нас Верховные Поэты
К божественному краешку земли...

Я не ношу атласные лампасы
И не смотрю на рифмы свысока -
Я рядовой словарного запаса,
Я часовой родного языка.
Неровной строчкой гладь бумаги вышив,
Пишу, еще не ведая о чем,
Но ощущая, будто кто-то свыше
Заглядывает мне через плечо.

ВЕНЧАЛЬНОЕ

От любви неизлечимы,
Совершив обряд венчальный,
Мы теперь неразлучимы
В светлый час и в час печальный.

Тьма ль кромешная, пурга ли,
Тени бед неразличимых
Зря разлукою пугали
Нас - уже неразлучимых.

Не ищи первопричины,
Объяснений нет научных -
Мы с тобой НЕРАЗЛУЧИМЫ,
А не просто неразлучны.

Осветив перед иконой
Две души, как две свечи, мы
Перед Богом по закону
Навсегда НЕРАЗЛУЧИМЫ!


*   *   *

Ставить дыбы на дыбы -
Что для рыбы надолбы.
У толпы стальные лбы,
Спорить с ней не надо бы!
Зря ее не раздражай
Словом из-за пазухи,
Без того - неурожай
От дождливой засухи.

Что ты смотришь, как на вошь,
В эмпиреях лазая?
Умоляю, не тревожь
Лихо многоглазое!
И над пропастью во лжи,
Не блажи, что боязно.
Лобным местом дорожи -
Тем, что ниже пояса.


ДОЖДЬ

Над полынной бирюзой,
Над деревнею,
Чистой божьею слезой,
Песней древнею,
С черных крыш смывая ложь,
Тьму окольную,
Возрождая в душах дрожь
Колокольную,
Босиком издалека
В белом рубище,
Согревая облака
Сердцем любящим,
Прозревая мир рукой,
Звонким посохом,
Дождь слепой шел над рекой
Аки посуху.


ПРОЕЗЖАЯ МИМО САЛЕМСКОЙ ВЕДЬМЫ

Дрожит устало
Вечерний воздух,
Домой скорее
Добраться мне бы.
Но отразились
В асфальте звезды.
И мой троллейбус
Плывет по небу.

Тычинке в пару
Найдется пестик -
Закон природы
Универсален.
У юной ведьмы
На шее крестик,
Стоит у бара
И курит «Салем».

В надбровных дугах
Звон колокольцев –
Идет охота
За беглым взглядом,
Играют пальцы,
Мерцают кольца,
Горчит улыбка
Лукавым ядом.

Но есть лекарство
И от лукавства -
Швейцар поодаль
Стоит набычась –
Он не подарит
Тебе полцарства,
Он сам охотник,
А не добыча.

А я и вовсе
Иная птица,
Меня троллейбус
Проносит мимо.
Усталый вечер
Мазнул по лицам
Неуловимо
Осенним гримом.

Одним направо,
Другим налево,
Моя ж дорога
Восходит к трону –
В воздушном замке
Ждет королева,
И чистит мелом
Мою корону.

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Горит кристаллик соли в ранке,
Как амулет от худших бед.
На кухне сатанеет ангел,
Готовя праздничный обед.

Весна качает лодку быта,
Ломая построенье строф,
Но экипажем не забыта
Мелодия ночных костров.

Не нас, похоже, время лечит,
Раз соловьи еще свистят,
И все мгновенья первой встречи
Я помню двадцать лет спустя:

Как грыз огонь сухую ветку,
Как ты, отстав от вольных стай,
Вошла в мою грудную клетку,
Отдав крыла свои: «Летай!»

И я, пером листая гранки,
Парю, оттачивая слог,
Пока печет любимый ангел
Из райских яблочек пирог.


АВГУСТ

Август просит подаяние у двери,
Но за утро не наплакал и полушку,
Ведь народ слезам Москвы уже не верит,
Только взглядом и одарит побирушку.
Не предвидел даже лис Макиавелли,
Как срастутся блуд с молитвой в Третьем Риме -
Окривели наши души, очерствели
Позабытою горбушкой на витрине.
От несбывшихся героев нет отбоя -
Нахватали звезд на лентах из муара.
Настоящих - схоронили после боя,
А несбывшиеся - пишут мемуары.
Вот и я еще копчу седое небо,
Не отложенный судьбою в долгий ящик -
От того ли, что в бою ни разу не был,
Потому ли, что герой не настоящий,
И проник в Театр Абсурда без билета,
Чтоб с галерки переполненного зала
Посмотреть, как впопыхах хоронят лето,
Будто нищенку с Казанского вокзала.

ДЕМИУРГАМ

Есть демиурги языка,
Язычники, языкотворцы:
Восторгом золотых пропорций
Играет каждая строка…
Кто ниспослал им этот дар?
Кто научил так изъясняться,
Что их слова ночами снятся,
Питая души, как нектар?..
Их слог - то строг, то вводит в транс
Тем, как божественно небрежен,
Как между строк туманно брезжит
Высокий смысл иных пространств…
Но, кто бы знал, какой ценой
Им достается почерк легкий,
И сколько никотина в легких,
И сколько гадости иной…
Как окрыляют их грехи,
Как в рюмках плавают окурки,
Как засыпают демиурги,
Упав лицом в свои стихи…

ДЕФИЛЕ ПО ЗООПАРКУ

Дефиле по зоопарку. Подшофе,
Музыкально выражаясь – форте пьян,
Я присел за столик летнего кафе,
Утомившись от зеленых обезьян.

Заказал и черри бренди, и халвы.
В обрамлении решетчатых оправ
Плотоядно на меня смотрели львы,
Травоядно на меня взирал жираф.

Душный вечер недопитым черри пах.
Я, сказав официантке данке шон,
Слушал мысли в черепах у черепах
В толстый панцирь спать залезших нагишом.

Ощущал себя то мышью, то совой,
Старым буйволом, забитым на пари,
То стервятником, что грезит синевой,
Где со стервой своей первою парил.

Оплетала прутья цепкая лоза,
Винторогий козлик блеял о любви.
Его желтые печальные глаза
Вызывали дежавю у визави...

Громыхал оркестрик жестью «ля-ля-фа».
Мой сосед, искавший истину в вине,
Подмигнул мне через стол: «Шерше ля фам»?
Я подумал… и пошел домой к жене.

ВРЕМЯ ОТЛИВА

Томное пламя лениво играет в бокале кампари.
Спелые звезды над сонным заливом горят благосклонно.
Несуетливые волны отлива, как девочки в баре,
В медленном танце свое обнажают соленое лоно.

Бродят туристы прибрежной рокадой вдоль моря и суши,
Смотрят на пальмы, на желтые мачты и туши баркасов.
Пряные ветры ласкают им губы, а души им сушат
Знойные страсти испанской гитары и звук маракасов.

Как это странно, когда в иностранно-банановой чаще
В сердце ударят зарядом картечи знакомые трели…
Здравствуй, залетный, рязанский соловушка, братец пропащий!
Как же я рад неожиданной встрече, мой милый земеля!

Как ты бедуешь здесь, маленький гений, непризнанный югом,
В серое тельце вместивший раздольную русскую душу?
В этом крикливом раю попугаев, не пуганных вьюгой,
Песен березовых тихое таинство некому слушать


МЕДНЫЙ ВАЛЬС НОЯБРЯ

Памяти Славы Малиновского,
талантливого человека и верного друга

***
У надменной Вселенной изысканно холодны руки,
Не согреть их ни яростным звездам, ни углям Аида.
Миллиардами лет в этом мире копилась обида,
Заполняя дырявый кувшин на божественном круге.

Так на что мы надеемся, сидя на кухне за чаем,
Обнимая друг друга, и глядя в бездонную полночь,
Где кричит, заблудившись, бездомная «скорая помощь»,
И молчит телефон, на звонки больше не отвечая?..

Черным крепом задернуто небо и тьмою кисейной.
Но так хочется верить наивным пророчествам Ванги,
Что однажды с рассветом на землю опустится ангел,
И оттают молочные реки и берег кисельный.

Мы не вечны, но тем и бесценны любимые руки,
И та странная ночь, и тот чай с ароматом лимона,
И то время, когда со стены мы снимаем «Кремону»
И поем про дырявый кувшин на божественном круге.

Безмятежно, как боги, взирая в бездонную полночь,
Обнимаем друг друга у самого звездного края,
Где незримые силы седыми мирами играют,
Где беспомощно плачет бездомная «скорая помощь»…

* * *
Последний миг был жизнью не заласкан.
Горчила осень крошкой табака.
Лоснилась полночь, как потертый лацкан
Добротного когда-то пиджака.
Тягучей размазней вчерашней каши
В холодном доме стыла тишина,
Когда затих дышать мешавший кашель,
А в сладком сне не вздрогнула жена.

Беззвучно рвались выцветшие нити,
Даруя степень неземных свобод.
Засуетился заспанный Хранитель,
Почувствовав, как дрогнул небосвод.
И лишь котенок плакал возле миски,
Когда под утро около пяти
Ты вышел в осень тихо, по-английски,
Ни с кем не попрощавшись. Всем простив.

***
Медный голос дождями надраенных труб,
Медных листьев костер на осеннем ветру.
И в полете над миром почти невесом,
Кружит медленный танец судьбы колесо.

На рулетке судьбы выпадает «зеро» -
Открывается дверь в бесконечность миров,
Где усталый оркестр без осенних прикрас
Завершает с листа медный, медленный вальс.

Медный, медленный вальс остывающих дней –
Умирающий звук все бедней и бледней,
Тени горьких предчувствий и огненных рун
Пробегают по нервам трепещущих струн.

Между Жизнью и Смертью стремительный торг.
И уже не понять леденящий восторг,
Дрожь сухих и давно не целованных губ,
Предвкушающих вальс на другом берегу.

Смертный вальс вперемешку со снежной крупой –
Белый танец судьбы над небесной тропой…
На последнем балу не дыша, не любя,
Ты не смог отказать пригласившей тебя.


ВОЛЧИЙ ГОН

В.С. Высоцкому

Волчий гон закис в конском щавеле.
Где былой азарт серой унии?
Души вольные опрыщавели –
Не волнует их полнолуние.

Глотки кашлем рвет едкий дым костра,
Вновь в бега вожак стаю выстроил.
Я отстал на шаг, меня жжет не страх,
А предчувствие перед выстрелом…

Дождь вбивает спесь в грязь по темечко:
Не дерзи, воздай Богу богово!..
Как опасно, друг, это времечко!
Как убого, брат, наше логово!

Хриплый лай собак гонит нас вперед,
Хлесткий стук копыт, запах потников…
Подожди, вожак, будет наш черед
Поохотиться на охотников!..

Нас укроет лес темным облаком.
Не проехать здесь, чтоб не спешиться...
Будет пир клыкам - тот, кто дым лакал,
Головой врага будет тешиться.

А пока - бега, так, что кровь из лап.
Хмурый день ведет свой свинцовый счет.
Волчий гон отдаст только тех, кто слаб,
А другим, Бог даст, повезет еще.

ЦАРСТВО ВЛЕСОВОЙ КНИГИ

У берез косы русы,
Ноги белые босы.
Васильковые бусы
На пшеничных покосах.
Берега Светлояра.
Царство Влесовой книги.
Лица юных доярок,
Как иконные лики.
Срубы древних церквушек,
Крест парящий над чащей.
Родниковые души
Здесь встречаются чаще.
И ржаные дороги
Преисполнены сути,
Словно вещие строки,
Или линии судеб.

ХОЛОДНАЯ ПЕЧЬ

Было время - с утра до утра рупора
Ложь, как гвозди, по шляпку вгоняли в виски.
Нас направо пытались тянуть «свитера»,
Но налево упрямо вели «пиджаки».
Под ногами болотом - прокисший елей.
Россыпь звезд на груди, а на небе темно!
Чтобы псы на цепях не рыдали все злей,
В их охрипшие глотки вливали вино…

Жизнь брала в оборот, что ни год - недород,
То ли мало свобод, то ли много вериг,
И по кухням ворчал разночинный народ:
«Ты куда нас завел, малахольный старик?
Ни вина, ни пшена, лишь холодная печь,
Как голодная рыба с разинутым ртом…»
А старик все тянул и тянул свою речь,
В смутный завтрашний день указуя перстом.

Моль пресытилась бархатом ветхих знамен...
«То низы не хотят, то не могут верхи» -
Вот и вся Камасутра застойных времен.
Но какие в те годы рождались стихи!..
И однажды бетон разорвала трава,
Под лежачие камни пробился ручей,
И героям кухонным вернули права -
На свободу письма и публичных речей.

Отдохнуть бы пора, но опять рупора,
Костыли новых истин вгоняют в виски.
Позабыв про вчера, оттеснив «свитера»,
Маршируют направо теперь «пиджаки».
Отменили елей и парадный салют.
Цепи стали длинней - псы довольны весьма.
Но по кухням уже до утра не поют,
И холодная печь снова сводит с ума!

А тельцом золотым замороченный люд -
И не в теле пока и душой обнищав,
Все смакует во сне запах призрачных блюд,
Что еще малахольный старик обещал.
Только счастье, увы, решетом не поймать,
И из старой дыры шубы новой не сшить…
Сколько ж нам предстоит еще дров наломать,
Чтобы русскую печь натопить от души?


ЯНВАРСКАЯ НОЧЬ

Зябкая ночь за окном бедокурит.
Нам ли равняться с заносчивым снегом?
В складках до боли заношенной шкуры
Прячем от вьюги продрогшее эго.

Много ль ума у промозглой метели?
Ветреный нрав у январской кокотки!
Скользкие шутки холодной постели…
Выпить бы водки, но кончилась водка.

Ивы уклончивы и молчаливы.
Что ж, помолчим, погрустим, понедужим.
Год, как всегда, обещал быть счастливым,
Так почему же нам хуже и хуже?

Робким крылом возвратившейся птицы,
Звуком на грани усталого слуха,
Черной, простуженной ночью нам снится
Белая ночь тополиного пуха.

Теплолюбивые дети Деметры,
Бледные узники лестничных клеток,
Мы, округляя квадратные метры,
Тешим себя предвкушением лета.


ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЭДЕМ

Изгнали Еву не из рая ли?
Но торжеством людского семени
Ее сыны теперь в Израиле,
И в Португалии, и в Йемене.
Живем на Истре и под Ошвою,
Гудим «саабами» и «маздами».
Литой ребристою подошвою
Мы даже лунный диск изгваздали.
Что нами движет - унижение?
Пружина горького изгнания?
Или потребность к размножению,
Сравнимая лишь с тягой к знанию?
На теплом юге и на севере
Гордыней юноши питаются,
Уже на самом крайнем сервере
Вселенский код взломать пытаются.
Лишь старики скрипят коленями,
Моля в поклонах о прощении...
И с каждым новым поколением
Бледнеет шанс на возвращение.


НОЧНЫЕ БЕСЫ

Свеча во тьме огарком корчится,
Трещит, пророчествами каркает...
Так обреченные на творчество
Судьбе в лицо стихами харкают,
И, осушая чашу горькую,
Тоскливо думают: «Не спиться бы…»
А ночь им подливает с горкою,
Юродствуя: «Опять не спится, б…?»
И в подреберье сердце бесится,
Саднит подушкой для иголочек,
И воют под медовым месяцем
Собачьих свадеб гости-сволочи,
И на разрыв аорты латаной
Идут старатели словесности –
Ведь бес гордыни пуще ладана
Боится пустоты безвестности.

ГЛОТОК ВИНА ИЗ БУТЫЛКИ КЛЕЙНА

Жизнь не так сложна, как нам кажется,
она - намного сложнее.
----------
Мир – не подмостки театра, зачем упрощать?
У многомерности жизни и ценность другая.
В сцене, где время твое от тебя убегает,
Жизнь - и монета, и дырка в кармане плаща…

Истина равно сокрыта в вине, и в огне,
Разница лишь в ощущении благоговейном -
Кто-то вкушает келейно «бутылочку Клейна»,
Кто-то стаканом портвейна доволен вполне.

Правду ли я говорю, утверждая, что лгу?
Глупый ответит, а умный подумает: «Боже!
Это тот камень, который ты сдвинуть не можешь!
Так и умрешь в заколдованном этом кругу!»

Тени других измерений - как вещие сны.
Мысль не случайно сутулится знаком вопроса:
Что зарождается в маленьком зернышке проса -
Следствие или, быть может, причина весны?

Глядя любимой в глаза, не считаешь ресниц:
У бесконечности - каждая часть бесконечность.
В старой бутылке на донышке плещется вечность,
Не упрощая свой мир до трехмерных границ.

БЕССВЯЗНЫЕ МЫСЛИ ЦВЕТА ХАКИ

Модное хаки солдатской юдоли.
Степень свободы казенных ремней.
В каски впрессованы лобные доли
В целом неглупых когда-то парней.

Посвист косы прокаженной старухи.
Глупые слухи честнее вранья.
Крови алкают свинцовые мухи.
Корчится небо от стай воронья.

Мыслей опальных расстрельные списки.
Кто там сегодня назначен врагом?
Постная каша на донышке миски.
С пушечным мясом почтовый вагон.

В сером конверте цветок белладонны.
Мертвым юнцам не дано постареть
Боже, как смертные ямы бездонны,
Мы не заполнили их и на треть...



БАЛЛАДА О СТАРОМ АДМИРАЛЕ

Он с детства торопил свою судьбу -
Смешной пацан с вихрами на затылке
Сдавал в ларек невинные бутылки,
Чтобы купить подзорную трубу,
И грезил у подножья маяка
Сырой тельняшкой и каютой тесной.
Жизнь на земле ему казалась пресной,
А интересной – доля моряка.

Волна за дерзость воздала сполна,
Забросив за предел его мечтаний -
Он насмотрелся Даний и Британий,
До дна хлебнув и моря и вина.
Ни разу не сломался и не слег,
Когда плясал под боцманскую дудку,
И проклинал судьбу как проститутку,
Укравшую в Бангкоке кошелек.

Наверное счастливая звезда
Вела его сквозь бури и авралы,
И незаметно «выпал» в адмиралы
Смешной птенец «вороньего гнезда».
С изящной сединою на висках,
Он так азартно танцевал кадрили,
Что женщины его боготворили,
А моряки носили на руках.

Но время, как полярная вода,
Холодная и в середине лета,
Нас судит по закону Архимеда,
Из жизни вытесняя навсегда.
Лишь тем, кому года благоволят,
Судьбой дано познать иные штили:
И адмирал к награде был пришпилен,
И под фанфары списан с корабля.

На дно шкатулки спрятав ордена,
Подставив солнцу зеркало затылка,
Он ходит к морю собирать бутылки,
Чтобы купить дешевого вина,
И вечером надраться до слезы
В кампании с таким же старым коком,
И позабыть про шлюху из Бангкока
С глазами цвета юной бирюзы.


У ОСЕННЕГО КОСТРА

С брусничною горчинкою чаек.
Унылого дождя полифония…
Костер. Палатка. Тощий ручеек,
Вялотекущий, как шизофрения.

 МЕТАМОРФОЗЫ ЭШЕРА

Над Нидерландами мартовский* дождик.
Крик телефона назойлив до дрожи:
Просит заказчик, чтоб модный художник
Изобразил что-нибудь подороже...

В гулком пространстве безлюдного дома
Громкая слава – досадное бремя.
Пыльную кому нетопленых комнат
Не обратить в драгоценное время.

Сердцу уже не до смеха прелестниц –
Старость сжигает усталое тело.
Лишь карандашные контуры лестниц
Душу уводят в иные пределы.

Смотрит в окно с непонятным укором
День, подслащенный уколом глюкозы.
Не торопите художника! Скоро
Он завершит свои метаморфозы**,

Смоет последним глотком из фужера
Проблеск фантазий алмазной огранки…
Непостижимый рисунок Эшера
Намертво втиснут в стандартные рамки.

---------
* в марте 1972 года в городе Ларене (Нидерланды) в своей мастерской возрасте 73 лет умер художник Мауриц Корнелис Эшер
** Метаморфозы – серия одноименных работ Эшера


АЗБУЧНЫЕ ИСТИНЫ

*Буквы древней азбуки похожи на завет наших предков:
аз, буки, веди, глаголь, добро... (Если буквы ведаешь, глаголь добро)
------------

Тысячелетия – не старость,
Мы - гой, еси!
Ведь не усталость нам досталась
От той Руси,
Где песни пели, меды пили,
Где «шли на вы»,
Где мудрость добрую копили
Ее волхвы.
Пока меняли скифы, айны
Черты лица,
Хранила азбучные тайны*
Кириллица.
Не балалайки и медведи,
Не хлебный квас -
Колокола «аз, буки, веди»
Спасали нас.

Не разменяй звук мудрой меди
На серебро,
Зубри школяр: «Аз, буки, веди»,
Глаголь добро!

*   *   *
На грани между «инь» и «ян» я,
Вкушая хмель деепричастий,
Ищу такие состоянья,
Когда не в состояньи* счастье.

Читаю Чейза, все условно:
В кавычках - мыслей коромысла.
Я щелкаю скорлупки слов, но
Не нахожу порою смысла.

Я образован, я не бездарь,
Я знаю, что предлог – не повод.
Но семантическая бездна
Меня ломает как слепого.

Иной язык, иные сказки,
Где виски цедят без закуски,
А я совсем другой закваски,
Ведь я молчу - и то по-русски.

Катулл – хорош, но Пушкин ближе.
Пусть мчится римская трирема,
Пусть мертвым языком оближет
Волчица Ромула и Рема.

Русь тоже словом даровита,
Хотя и грелась не мохером.
На «пи» чужого алфавита
Мы отвечали русским «хером».

И в пустоте местоименья
Божественный рождался лучик:
«Я помню чудное мгновенье»…
Ну, кто сказать сумел бы лучше?

--------------
Пи - буква древнегреческого алфавита
Хер - буква кириллицы

НЕЗВАНАЯ ГОСТЬЯ

Засохший паучок висит за образами.
Уносят сквозняки последнее тепло.
Бездомная беда с голодными глазами
Алмазным коготком царапает стекло.

Ну, что ж, давай входи, на пару выпьем чаю,
Посетуем вдвоем на горькую судьбу.
Торжественный прием,  увы, не обещаю,
Но это ж не беда, прости за каламбур.

Беда себя  вела как истинная леди,
Присела на диван, закутав ноги в плед,
Пока ее согрел напиток цвета меди,
Прошло минуты три, а может десять лет.

Потом она ушла – без  слов, но и без злости
Зачем-то узелком пометив свой платок,
А я не знал как быть, и провожая гостью,
Ей руку целовал и подавал пальто.

И снова сквозняки гудят в щели под ванной,
И снова пустота – ни сердцу, ни уму...
И я напрасно жду визит беды незваной,
Ведь званою она не ходит ни к кому.

 ШПАНСКАЯ МУШКА

Как жесты легкие торжественны,
Как грациозны все движения –
Ты средоточие божественных
Сил неземного притяжения!
Твои черты на зависть Виндзорам –
Камея в лунном освещении!
Мир на тебя из телевизора
Глядит, немея в восхищении.
Твоя улыбка – мушка шпанская,
На первый взгляд такая кроткая,
Но опьяняет как шампанское,
Которое смешали с водкою.


*   *   *

Мышиный запах запустения
Витает в старческой обители.
Молчат поникшие растения,
Как будто чем-то их обидели.

А их хозяйка с кожей матовой
Почти дворянского сословия…
Стихи целебные Ахматовой
И валидол у изголовья…

Жизнь - патефонная иголочка,
Скрипит давно немодной песнею.
На ужин только хлеба корочка,
Ведь снова задержали пенсию.

Но память о годах без отчества,
И грезы о былых поклонниках
Лимонной долькой одиночества
Украсят постный «чай со слоником».

И пусть невесел день рождения,
Душа не ведает усталости.
Она участник восхождения
К седой вершине звездной старости.

Часы  идут как заведенные,
Качая маятник размеренно,
Но время, Богом отведенное,
По счастью, никому не ведомо.


ЧАС ВОРОНА

Хворая полночь. Безлунная улица.
В тесной часовенке маятник мается.
Вороном комнатный сумрак сутулится -
Что-то сегодня мне, брат, не летается…

Дышится тяжко и пишется скверное.
Рваные мысли уносятся по ветру -
Снова магнитная буря, наверное,
Мачты ломает и стрелки барометров.

Слабость и ярость замешаны поровну.
Крылья стальные в цветах побежалости.
Старое чучело мудрого ворона
С пыльного гвоздика смотрит без жалости…


ПОСЛЕДНЯЯ МОЛИТВА

Тени призрачны, полупрозрачны.
Силуэты неявны и зыбки.
Стылый вечер за стенкой барачной
Концертино играет на скрипке.
Фальшь морозом гуляет по коже,
Пробирает до дрожи и боли.
Он хотел помолиться бы, Боже,
Да молитвы не помнятся боле.
Хоть глаза закрывай – бесполезно!
Пляшут в памяти мутные вспышки.
Или это сквозь морок болезни
Злой прожектор мерцает на вышке?
А во рту третьи сутки ни крошки,
Заполярной метели бельканто,
Но синкопы шагов за окошком
Не пугают уже музыканта.
Смертный пульс камертоном ударил,
Как боек по патрону нагана,
И буржуйка в органном угаре
Завершает концерт Иогана.
И прокаркали судные трубы:
Что ж вы божьи сыны натворили!
А его помертвевшие губы
Прошептали лишь: «Аве Мария…»

Я ВЕРЮ

Когда все неладно, обидно и больно,
Когда незадача ломает и гнет,
Я верю наивно, что звон колокольный
Развеет дурман и беду отпугнет

И даже когда пустоты канительной
Уже не хотят отражать зеркала,
Я все-таки верю, что крестик нательный
Меня сохраняет от лиха и зла.

Я знаю - напрасно лукавит дорога,
Петляя у кромки болотной воды…
Мне желтые пятки распятого Бога
Сияют как две путеводных звезды.


СРЕДСТВО ОТ ХАНДРЫ

Вы еще не пьяны по-настоящему, если можете лежать, не держась за пол.
Дин Мартин


На чашку кофе - десять капель бренди.
Смешаем с дымом, лучше папиросным…
И модус, извините, у вивенди
Минут на пять покажется нам сносным.
А если не поможет (так бывает),
Хлебните водки - «Сделано в России»!-
Да граммов триста, да не отрываясь…
На свете лучшей нет анестезии!
Хотя, и триста – доза для туриста,
Для слабака из теплой Гватемалы,
А нашим маргиналам - декабристам
На обогрев души и литры мало.
Зато, какие с литры тары - бары!
Какой кураж, какие посиделки!
А утром можно сдать пустую тару,
И докупить пивка для опохмелки,
Прийти в себя, накапать в кофе бренди,
И пить неспешно с папиросным дымом…
И статус-кво для модуса вивенди
Минут на пять покажется терпимым.



ЛЕКЦИЯ В ПЛАНЕТАРИИ

Некоторые умники утверждают, что курица – всего лишь способ появления одного яйца из другого. И с точки зрения, скажем, желтка - в этом есть своя железная логика. Впрочем, стих не об этом.
------------------
Во всех теориях
                есть изъяны -
Пусть это Дарвину
                выйдет боком -
Ну, да, в нас много
                от обезьяны,
Но, все же, есть
                и чуть-чуть от Бога.
Вот, скажем, Вася –
                он пролетарий,
И всю неделю
                с бригадой квасит,
Но, что ни праздник,
                то в планетарий
Идет послушать
                про жизнь на Марсе.
С собой, естественно,
                пиво с воблой.
Есть много в мире,
                мой друг Гораций,
Таких загадок –
                гляди хоть в оба,
Без пива просто
                не разобраться!
А с пивом - пиршество
                интеллекта!
Дух торжествует
                над постной прозой,
Когда, очками
                блистает лектор,
Небрежно лузгая
                все вопросы.
Картонку неба
                истыкав пальцем,
Как будто звезды
                открыл он лично,
Профессор шутит –
                первичны яйца,
А куры? Куры –
                они вторичны!
И зря качает
                монах тонзурой,
Мол, как же слово,
                что было первым?..
- То слово вычеркнуто
                цензурой,
Когда у цензоров
                сдали нервы.
И зал смеется –
                вот это шутка!
Но в каждой шутке
                есть правды доля.
А чтоб от правды
                не стало жутко,
Давай по пиву
                добавим, что ли!
И пусть извилин
                усталый мускул
Дрожит сознанием
                фрагментарным,
И пусть раздроблены
                до корпускул
Частицы мыслей
                элементарных,
Айда вариться
                в культурной массе!
Всем Васям хочется
                жить красиво!
Интересует их -
                жизнь на Марсе,
Хотя, не больше, 
                чем вобла с пивом.


ПРИМОРСКИЙ ГОРОД

Был сумрачный полдень, а может быть полночь.
В перине продавленной пахло изменой.
В церквах голосили: "Бог в помочь! Бог в помочь!"
И ветер нес с моря прогорклую пену.

В портовой таверне, смакуя сосиски
И мутное пиво хлебая из кружки,
Хмельному святоше хотелось потискать
Сидящую рядом чужую подружку...

И копотью свечи лизали икону,
И губы Мадонны кривились от боли.
Но город, всецело послушный Закону,
Был этим Законом всецело доволен.

Колдуя словами, шепча заговоры,
Закрывшись на ключ, чтоб ни в чем не мешали,
Вы сказочный сон напускали на город,
И алое варево в сердце мешали,

Чтоб с грохотом лопнул жеманный мирок,
И люди, не веря, взревели как звери,
И двери домов с петель посрывало,
Как ханжеское покрывало...

Сбываются сказки иначе, чем в сказке -
Указкой водила не ваша рука.
Кто там у штурвала стоит в полумаске
И в рупор на берег кричит свысока?

Из марева моря поднялись на реях
Рассветные краски, закатная соль.
И каждой Ассоль отломилось по Грею.
И каждому Грею досталась Ассоль.

На алом огне закипали сосиски.
И пенилось пиво в невымытых кружках.
Подвыпившим Греям хотелось потискать
Чужую подружку. Чужую подружку...

Качала огрызки волна у причала.
Унылой изменой пропахла перина.
И сказка велась без конца и начала,
Жила в ожидании нового Грина.


ОСЕНЬ ПАУЗУ ДЕРЖИТ КАК ПРИМА

Осень паузу держит как прима,
Поднимает капризами цену,
Чтоб в румянце сангины и грима,
Хоть с ангиной, но выйти на сцену,
И, отбросив листочки либретто,
Несмотря на подсказки суфлера,
Гениально оплакивать лето,
В ореоле небесного флера.

ПРОВОЖАЯ ГОД КОТА

Вот еще промчался год,
По щеке скатился на пол,
Сердце лапой оцарапал,
Как игривый черный кот.
Не кори календари,
Не таи в душе осадок,
Пусть вчерашняя досада
Ярким пламенем горит!
Из удач и неудач,
Что имели в жизни место,
Замеси густое тесто,
Сделай праздничный калач,
Три свечи переведи,
Пусть они о прошлом плачут,
Ты же выпей за удачу,
Что маячит впереди!

 СТРАШНЕЕ СТРАХА -  ТОЛЬКО УЖАС

Три часа прокуковало,
Прогудело, проскрипело,
И из черного подвала
Появилось что-то в белом.
Жуть смирительной рубашкой
За спиной сковала руки -
Может это Барабашка,
Или даже Фреди Крюгер?!
Что вы прячетесь в прихожей?
Заходите, выпьем чаю…
Затаились, корчат рожи,
На добро не отвечают!..
Дыбом волосы подмышкой,
Табуном бегут мурашки…
Все, теперь мне точно крышка –
Начинается кондрашка!
Тихий ужас за спиною
Скалит зубы, тянет лапы…
Или это - паранойя?
Помогите, эскулапы!
Хоть пилюлей, хоть рентгеном,
Стоя, лежа, раком, боком,
Клизмой или внутривенно,
Исцелите ради Бога!
То ли плакать, то ли ахать,
Не пойму и поднатужась -
На земле страшнее страха
Только - ужас, ужас, ужас!

КОМПАС ЛЮБВИ

Компас врал, не краснея,
Север путая с югом.
Тех, что были честнее,
Смяла душная вьюга.

Не проехать, не пройти 
В этой черной круговерти.
За гроши скупали черти
Души сбившихся с пути...
Где же истина грешит?
Кто солгал - уже оправдан,
Кто искал на свете правду –
У обочины лежит…

Заболочена пашня.
Выпь рыдает истошно.
Через топь ходить страшно.
Обходить ее тошно.

Опостылело кружить,
Жить с оглядкой на указку,
Каждый раз другую сказку
Детям на ночь ворожить.
Сколько ж надо перемен,
Чтобы выучить уроки
Про окольные дороги,
Что всегда ведут к суме?

Что-то снова неладно:
Что ни слово – ошибка.
То с любовью накладно,
То с деньгами не шибко.

Что ты бьешь меня, судьба?
Не виновен я в измене -
Объявлений об обмене
Я не клеил на столбах!
Надо правдой мир лечить
От болотного дурмана.
Только правду от обмана
Без любви не отличить.

 БОЖЕ, КАК СЕГОДНЯ СЫРО

Горько женщина вздыхает,
Пробегая по панели,
А под нею громыхает
Метропоезд по тоннелю,
А над нею башней Спасской
Звезд рубиновая древность,
А на сердце едкой краской
Закипают гнев и ревность…
Боже, как сегодня сыро!
Под зонтами зябнут люди.
Плесневеет лунным сыром
Желтый диск на черном блюде.
Ночь пугает эхом хлестким,
Хриплым ветром в ухо дышит.
Распласталась по известке
Театральная афиша.
Тени оперы «Аида».
Сверлит спину взгляд Хорона.
На плече сидит обида,
Как промокшая ворона.
Гамлет с сердцем лилипута
Жалко выглядит, не так ли?
Снова кто-то перепутал
Мизансцены и спектакли.
Королева рыжей масти
Козырной шестеркой бита.
Маргарита, где твой Мастер?
Где твой Мастер, Маргарита?

ОТ ПИЛАТА

Двум богам на этом свете тесно.
Я и ты. И никого окрест.
Мою спину обнимает кресло,
Твою спину обжигает крест.
Мы похожи, но судьба капризна,
Сердце обволакивает страх:
Да, я бог, но лишь при этой жизни,
После смерти мое имя – прах.
Жить клубком сомнений -  хуже пытки.
Сожаленье выело висок.
Нам дана всего одна попытка
Сдвинуть равновесие весов.
Я пытался. Если бы мне лично
Было б свыше право выбирать,
Я бы осудил на безразличье
Всех блаженных духа и пера.
Я бы не дарил бессмертья душам.
Но всегда находятся глупцы,
Что с благим намерением тушат
Хворостом горящие дворцы.
Пред глупцами мы с тобой бессильны.
Я молчал. Поднявшись над толпой,
Ты, изгой, мечтатель, стал Мессией.
Я уже не властен над тобой.
Пятница. Распятие. Твой крест
Мир накрыл. Жалею об одном:
Ты прошел сквозь муки. И воскрес.
Мне же воскресенья не дано.