Как в пружине огромная сила О стихах Юлии Клюкиновой

Какое ощущение возникает, когда читаешь стихи Юлии Клюкиновой?  Это очень открытые, незащищённые стихи, как открыта и ничем ( никем? ) не защищена душа этой женщины.
Выжги, светлый огонь, выжги боль и печаль,
Освети, освяти эту смутную даль –
Все четыре угла, все четыре стены,
Бездну – замкнутый мир – где все шансы равны.

Страшно читать в женских стихах такие строки:

Звезды твердые, как кинжалы,
В окнах – редкие иглы света,
И не знают о слове «жалость»
Ни в небесном краю, ни в этом.

Даже Бог – вечный утешитель страждущих – как бы предоставил её самой себе, испытывая  на излом.
Занесло мою дорогу,
 Нет пути в глухих снегах.
Тяжело – и не от Бога
Тьма на этих берегах.

Веселы и злы метели.
Им – забава, мне – беда.
Шаг за шагом, еле-еле
Пробираюсь в никуда.


 А, может быть, умиротворение и покой ещё не пришли к ней, она ещё трудно и темно продирается к ним через боль сломанных крыльев, через страшное напряжение чрезмерно сжатой пружины,
Как в пружине огромная сила,
Так во мне – неразжатая, злая.
Никогда и ничего не просила,
А все время лишь чего-то ждала я.

Читаешь Юлию и невольно вспоминаешь известную книгу К. П. Эстес «Бегущая с волками». Да, именно так описывает эта женщина – психолог, последовательница Юнга – состояние женской души, на долгое время оторванной от своей первозданной (первобытной по Эстес) инстинктивной природы. Высыхает, трескается, стареет, отравленная подавляемыми желаниями, оторванная от корней, брошенная на жестоком солнцепёке…
Обычность, обыденность, серая муть,
Не обойти тебя, не обогнуть,
Не отвязаться, не обмануть…
В серости нечему нас обогреть,
Она позволяет нам только стареть,
Стареть незаметно – ни тлеть, ни гореть…
Дни одинаковы и не новы.
Жизнь проживать, не подняв головы,
Горько, тоскливо – привычно, увы…

Прорывается всплеском, бунтом, почти проклятием, тёмной волной отчаяния, боли
 через недолжное быть неразделённым такое женское, такое безоглядное тепло…
Как в этом, на мой взгляд, одном из самых сильных Юлиных стихов:

Сумрачный сад темных цветов моих.
Холодом дышат хрупкие лепестки.
Я не растила, я не сажала их –
Сами взошли они, дети моей тоски.
Черные маки, тяжелые, как эбен,
Багровые розы, примулы из свинца,
И маргариток чугунных непрочный тлен
Тенью совьется безрадостного венца…
Там – меж цветов – черные стрелы травы,
И ароматы жестоки, как блеск ножа.
В черный мой сад я одна лишь войду – не вы.
Только лишь я, пока рана моя свежа.
(«Чёрный сад»).

Женская судьба,  уставшая от привычной каторги повседневности, остро почувствовавшая эту неволю, пытающаяся взлететь, хотя бы невысоко, хотя бы ненадолго, хотя бы
«понарошку». Плачущая порой, как обиженный ребёнок, которому некому уткнуться в плечо.

«Как ребенок,
  которого все забыли,
Плачу я
    оттого, что пришла зима.»

«Можно, я спрячусь в темном углу?
Тихо клубочком свернусь на полу
И никому не буду мешать,
………………………………
Чтобы утешили и помогли,
Тихий ночник, как ребенку, зажгли,
Не допустили настырную мглу…
Жаль, от нее не укрыться в углу.»

Самые интересные стихи у Юли, на мой взгляд, это точно схваченное состояние природы, очеловеченное, разделённое с нею:  .

Лето в жаркой оправе из солнца,
Сон июльский, янтарный, - смотри,
Как обманчив! Медово прольется
День – но с дымной горчинкой внутри –
И уходит в глухие провалы
Дальней памяти. И с головой
Запах гари скрывает усталый
Муравейник – наш город живой.
( «СЕВЕРНОЕ ЛЕТО»).

Она – не равнодушный наблюдатель, а всегда активный участник остановленных мгновений. Эти стихи кратки, но очень ёмки, кажется, автору удаётся и читателя сделать действующим лицом,  такова динамика этих зарисовок:

Опять кружится голова.
Метель права – и я права.
Я рвусь домой, она – вперед;
Я чуть дышу, она – поет,
Холодной негой охватив,
Один мотив, один мотив:
«И я – зима, и ты – зима,
О чем не ведаешь сама.
Не стужа сердце холодит –
Мой ясный свет в глаза глядит…»
Я – по тропе, она – вразлет!
А снег идет, а снег идет…
(«Метель»).

«И я – зима, и ты – зима,», а раз так, ну, как же не пожалеть сестру-стихию? Она, ведь, тоже обижена,  тоже обделена теплом. Это звучит так по-женски:

Стихия бушевала за окном,
Просилась в дом, ломилась в старый дом.
По крыше – ниагары, в окна – град,
И молнии разили все подряд.
Сгибались тополя, дрожа от ран –
Слепой и шалый, мчался ураган…
Стихия бушевала за окном,
Просилась к нам. Погреться. Просто в дом…

И это чисто женское, той, которая выносила и выкормила маленькое новое существо,  понимание драгоценности судеб. Переживание их гибели, пусть они представились листьями, опавшими листьями. Пусть этот образ много раз использовался в поэзии, здесь он звучит по новому, щемящее, с материнской болью утраты своих детей:

Умирающие листья
В тишине аллей осенних
Гибнут молча под ногами,
Под колесами машин.
Сколько судеб невозвратных,
Сколько жизней драгоценных
Прахом стали на асфальте,
По которому спешим!
Кто оплачет их, погибших,
Марш сыграет похоронный,
Кто им памятник поставит,
Назовет их имена?
Нет таких. Неисчислимы
Жертвы осени бездонной,
Мириады желтых крыльев –
Не считает их она…

Конечно, в стихах Юлии Клюкановой не всё порой гладко, не всегда удаётся ей найти единственное слово, порой мысль высказывается как бы косноязычно, порой из мрамора только намечаются  контуры фигуры, не отсечено лишнее, образ не просматривается из-за многословия. Встречаются неудачные обороты и неверные ударения.  Но есть главное – сила и подлинность чувств, своеобразие языка. Верится, что эта женская поэтическая душа преодолеет боль и холод, укрепившись светом, найденным внутри:

Между нами – вдох и выдох
И несказанное слово.
Поле пепла – поле смерти.
Ни тебе, ни мне, ни Богу.
Сделал шаг – и задохнулся:
Клубы пепла между нами.
Вижу – нет, невероятно!
Там – зеленая полоска!
Возле ног твоих пробилась
И растет трава живая!..