Зеркало

Сочная кисточка прозрачного ворса, словно лески нарезанные пяди окунулась в ручейки утреннего солнца, что усердно пробивают бреши в кучевых облаках, нисколько им не сочувствуя. Легкий ветерок волнует кукурузное море и помогает ручейкам, как может, мешая меж собой, разделяя белые клубы. И вот уже из бирюзового поле превратилось в ярко-изумрудное с добавлением свежего салатового, как у сытой гусеницы брюшко.
Жидкие ручейки встретились и теперь интенсивно сливались в единый поток света.
Початки – еще туго укутанные младенцы – дремлют в своих зеленых пеленках убаюкиваемые мерным покачиванием ветра. Однако они уже заявляют о своем существовании и, верно, непростом норове длинными прозрачными вихрами, которые живо отбрасывают на солнце искры.
Светило, не отказываясь от правил придуманной им же игры, подмигивает вовсю неспешно бороздящему воздух АН-2. Почавкивая, четырехкрылый агрегат уже почти дотянулся тенью до кромки кукурузного поля тихо шевелящего густой зеленой массой.  Но на подходе совсем неожиданно склоняет два правых крыла к земле и уходит от цели, совершив вираж, немыслимый, казалось, для подобного класса летательных аппаратов. Наверно, летчик, прищурившись, увернулся таким образом от солнечного зайчика, запрыгнувшего к нему в кабину.
Летчик, которого на селе называли исключительно по фамилии – Зеркальный – ловко выровнял машину и, сбавив высоту, едва не сбивая шасси кукурузные вихры, орошает их обильно ядохимикатами. Густое облако вываливалось из недр алюминиевого пуза и своими размерами заставило бы, наверняка, задуматься какого-нибудь непосвященного в сей процесс о вместимости столь крошечного на первый взгляд АН-2. Но никаких свидетелей, кроме самого летчика не нашлось, и поэтому удивляться естественно было некому.
Зеркальный, не задумываясь ни о свидетелях, ни об объеме грузового отсека самолета, потягивал – как всегда вовремя, отточенными до автоматики движениями – за рычаг. За манипуляциями следовали влажные клубы, обрушивались на кукурузу, травили насекомых – и нужных, то есть полезных, и вредителей, то есть абсолютно не нужных.
Приминая воздушными потоками растительность, кукурузник обрабатывал поле, за штурвалом сидел задумчивый Зеркальный и, если позволяла ситуация, смотрел на кусочек фотобумаги заткнутый уголком в раму с изображением девушки – возлюбленной его, разумеется, красавицы, русовласой, с косою по самые пятки на фоне стремительного МИГ-29.
Отвлекаемый от работы грезами, Зеркальный вздохнул, однако порции ядохимикатов распределил на квадратный метр согласно инструкции – ни больше, ни меньше. Поэтому личинки разные, жуки и гусеницы, в основном салатовые, корчились  также по правилам – столько времени, сколько прописано в инструкции. Вместе с насекомыми скручивались в пружинки листочки,  стебельки сорных трав и культурных насаждений.
Будни, одним словом.
Очередной будний день Зеркального. И ничего нового не привнес он пока в жизнь его однообразную.
Кукурузник, покашливая, выдал последний залп – жирная струя начерталась пунктиром, некоторое время висела над разволновавшимися зерновыми, словно выбирая место для посадки и, когда летчик Зеркальный увел машину с поля боя в сторону озера, пунктир, растворяясь, прожигаемый солнечным дождем, плавно накрыл ядовитыми парами последние на сегодня жертвы.
Гусеница, цепляясь из последних сил задними лапками-присосками за стреловидный лист, воздела к небу, откуда к ней пришла смерть, головную часть туловища, дергая при том тремя парами передних конечностей. Тотчас АН-2 выскользнул на зеркало воды, Зеркальный взял штурвал на себя, и самолет, повинуясь, рванул вверх. Отражение – бесшумно вниз, на самую глубину зазеркального неба. А позади, далеко в кукурузном лесу застывшая гусеница расслабила лапки-присоски и рухнула на землю.

Облака почти растворились, редкие лоскутки безуспешно цеплялись за горизонт, их все равно смывал ветер, а иллюминация наступившего дня уже не позволяла различить на небосклоне эти неприкаянные остатки.
Зеркальный повертел головой и выдал непроизвольное «У-ух!». – Кругом была только бесконечность. И в этой бесконечности – два самолета АН-2, управляемые двумя летчиками, устремившие взор в безграничье своей заветной мечты.
Порой «зазеркальный» исчезал из поля зрения Зеркального, - он, буквально на три секунды, протыкал огромный колобок ослепляющего солнца и погружался в его желтое тесто. Летчик тогда терял интерес к «своему напарнику», щелкал тумблером и, пытаясь сосредоточить взгляд на горизонте, мечтательно останавливал его на фотографии, сделанной им прошлым летом на авиавыставке.
Солнечный зайчик заплясал на носу Зеркального, он зажмурил глаза: «юркие «Стрижи» выделывают уму непостижимые кренделя, оставляя за собой расписной небосвод, а вот и МИГи – быстрые и мощные – распороли пространство над головами восхищенных зрителей; милая сердцу девушка, с длинной до пят косой, весело, позируя у фюзеляжа самолета, говорит фотографу, нет, почти перекрикивая рев воздушных судов, что он обязательно укротит этого ястрябка»...
Кусочек фотобумаги заткнутый уголком в раму подрагивал и менял цвета – с ярких и сочных на тоже яркие, но побледнее, высветленные солнечным дождем.
Зеркальный, не утирая слез с покрасневших глаз, оттолкнул штурвал, и машина, словно споткнувшись на незримом ухабе, сиганула вниз, навстречу своему двойнику...

 На прежде сочном стреловидном, ныне жухлом почти и безобразно скукоженном листе кукурузного растения восседает зеленая саранча и, дрыгая задними ходулями, воспроизводит стрекот, похожий на работающий пропеллер. Мимо беззаботно пролетела белая бабочка – некогда бывшая салатовой гусеницей, - за ней продефилировала другая, копируя движения первой.
То ли саранча принялась дрыгать ногами быстрее, то ли еще что-то, но стрекот стал усиливаться. Насекомое, видимо, само струхнуло, прекратило  дергаться, – шум нарастал. Распрямив ходули, предусмотрительная саранча взмыла вверх.
Над зрелым кукурузным  полем, с трудом раскачивающем толстыми початками-веретенцами, уже так похожими на фюзеляжи современных летательных аппаратов, барражирует старенький АН-2, крякает, переминаясь в воздухе с одной пары крыльев на другую.
Вдруг самолет чихнул: Зеркальный переключил тумблер, довольно улыбнулся и, крикнув: - «Вперед!», - потянул на себя штурвал.
Кукурузник мигом покинул пределы зеленого моря, в секунду перемахнул тенью через дорожку-границу, извивающуюся потрепенной ременной передачей между полем и озером, и, набирая высоту, над зеркалом воды летел как-то иначе, совсем по-особому, не так, когда дремали еще крепкоспеленутые початки, и гусеницы норовили откусить от них кусочек сочной пеленки.
А глубоко в зазеркалье, играя солнечным колобком, МИГ-29 отдавал пас кукурузнику, тот принимал и, любуясь отражением своей мечты, обводил истребитель не хуже быстрокрылого «Стрижа».