Завещание. На тот случай, если я умру

Нам совершенно неизвестно, когда мы умрём.
Некоторое время назад меня сбила машина на пешеходном переходе, когда я по всем правилам дорожного движения переходила дорогу на зелёный для пешеходов цвет светофоруса. Слава Богу, я не оказалась в больнице и практически не пострадала. Дважды  на моей ветке метрополитена происходили террористические взрывы, погибали люди, я по случайности я оказывалась в метро позднее этих происшествий. 
Я не собираюсь самоубиваться. Потому что не позволяет религия (хотя, было время, когда это меня не остановило бы…) и, кроме того, нет никакого желания (наверно, это основная причина.) Честно признаюсь, что лет в тринадцать едва ни отдалась воде. Повод был глупейший. Нет, не отвергнутая любовь. Теперь – не важно, какой.
Лет до пятнадцати жить категорически не нравилось, и вам даже трудно представить, насколько.  И, хотя суицидальные мысли к тому времени покинули меня, я была совершенно не против, чтобы меня убили в перестрелке, или, к примеру, сшибли насмерть. В общем, желала невинной лёгкой гибели.  Именно в этот период у меня рождается понятие “обречённые на жизнь”. Прошло ещё какое-то время, и я осознала, что “надо дальше жить, нам уже не отвертеться”. Стала искать стимулы, поводы, оправдания и цели, и находила. Мне просто было всё равно.
 Далее жизнь стала налаживаться и приносить радость, так что настроение стало стабильно хорошим, и если не радостным, то спокойным. От чего же мне было грустить, когда у меня появилось всё, чего я когда-то со слезами хотела?  В холодильнике стало возможным встретить такие продукты, которые мне даже не решались явиться во сне, кроме того наличных денег стало столько, что порой они не влезали в застёгивающуюся на кнопку записную книжку, которую я использую как кошелёк; после окончания школы я не вынуждена терпеть озверевших детей, наконец-то наступил покой; я перестала ссориться с родителями и между нами наконец поселилась любовь; сбылась даже мечта, пришедшая мне в голову в седьмом классе, и ныне я получаю звание филолога, занимаюсь тем, чем мне нравится: литературой и языками; из-за нормального питания восстанавливается моё здоровье: меня теперь не сдувает ветром и я всё реже болею (отсилу два раза за зиму. Прежде – до пяти раз со средней температурой 38 ). У меня фактически нет проблем. Разве я могла помыслить о таком раньше?! Я не поверила бы. У меня есть люди, которых  я называю друзьями, есть гитара, магнитофон, все записи Цоя (в детстве я копила деньги  на один альбом  три месяца) и уйма другой музыки, которая является для меня главной из предметных материальных ценностей. И, живя в таком благополучии, я забывала о прежнем отношении к бытию.
Угроза моей жизни возникла внезапно,  и до сих пор неизвестно, насколько она была реальной, раз со мной сейчас всё в порядке.  Но тогда я запаниковала. Была в шоке, и носилась как угорелая. И открыла для себя удивительную вещь -  что не хочу умирать. Такая мысль пришла мне в голову впервые за всю мою жизнь. Только эта опасность заставила меня понять, что я хочу жить.
Возникла новая теория - что существование на земле приравнивается к наркотику. Или, к примеру, это похоже на невкусное лекарство, от которого тебя долгое время воротит, а тебя им пичкают и ты постепенно к нему привыкаешь.
И вот теперь, когда во мне всё больше растёт желание бороться, когда я чувствую силу внутри, когда я знаю, зачем я есть на земле, я пишу завещание. Просто потому, что никто не знает сроков.

Сегодня кому-то говорят: "До свиданья!"
Завтра скажут: "Прощай навсегда!"
Заалеет сердечная рана.
Завтра кто-то, вернувшись домой,
Застанет в руинах свои города,
Кто-то сорвется с высокого крана.
Завтра кто-то утром в постели
Поймет, что болен неизлечимо,
Кто-то, выйдя из дома, попадет под машину.
Завтра где-то в одной из больниц
Дрогнет рука молодого хирурга,
Кто-то в лесу нарвется на мину.
Ночью над нами пролетел самолет,
Завтра он упадет в океан,
Погибнут все пассажиры.
Завтра где-то, кто знает где?
Война, эпидемия, снежный буран,
Космоса черные дыры...
Как говорил мой любимый музыкант и поэт, Витя Цой. Царствие ему небесное!

Итак, главная моя просьба, которая должна быть выполнена, адресована к друзьям или другим близким людям.
Не дайте умереть моей маме или свихнуться. Кто будет в силах, поддержите её и сделайте всё что можете. Не жалейте времени, не обращайте внимание на сопротивление. Хоть кто-нибудь, вы слышите?!!

Дальше – мелочные распоряжения.
Пусть, кто желает, забирают мои вещи: кассеты, диски.
Акустическая гитара по имени Кремона, прихватезированная мной, должна быть возвращена тёте Марине, которой принадлежит, с большой благодарностью.
Электрогитара, голубой Орфеус (I love you), если на неё не предъявит претензий Ауч, пусть заберёт Иван Харламов (звучит как Варлам Шаламов).
Дмитрий Ауч Неяглов, когда-то я от тебя хотела родить детей.
Иван Харламов – ты самый нормальный, уравновешенный, спокойный человек, которого я на данный момент знаю.

Мама, я люблю тебя больше всех.

Вика В.,
Костя Караваев,
Шабан,
КельтЪ
Мелькор,
Юля,
Коля.
Митя Фарлен (разреши мне последний раз так тебя назвать. Обещаю, больше не буду.) – ты мне тоже был дорог. Я тебя всегда помню.
Всем этим людям я всегда желала счастья, как никому другому.

Мама, я люблю тебя больше всех.

Спасибо всем, кто меня воспитывал и растил:
Бабушке,
папе Владимиру,
Олегу,
Рустаму,
Герману, и
отцу Николаю.

После моей смерти этот детский стишок должен узнать мой биологический папа, Юрий.

Отец-молодец.

Отец домой меня отправил
И убираться там заставил,
А сам поехал он на лбядки
Везя цветы и шоколадки.
Вернулся он к шести утра,
А глаз сиял от фингала.
Спиртным воняло от него,
Но мы не знали одного:
Что он вернётся не пустым,
Болезнь чесотка вместе с ним.
Её от суки подцепил
И меня с мамой заразил.
Мой папа – сволочь и гавно,
Чуть мать не выкинул в окно.
Он рассказал ей заодно
Как с сукой делал он и что…
Его диагноз – шизофреник.
Моим оружием был веник
И пистолетик боевой
В моей ручонке волевой.
Ему варила я отравку,
Мешая перец, соль и травку.
Всё приправляла я мочой,
Неся отцу десерт большой…
И с каждым днём всё гаснет
Моя любовь к отцу.
В нежданный миг прекрасный
Ему “прощай” скажу.
Пусть знает он, что вовсе
Его я не люблю.

Теперь мне просто безразлично.  Я примирилась.

Если кого-то не назвала, то вы всё равно где-то в моей голове.

Если кто решит за меня помолиться – обращайтесь к моим родным, и они скажут моё крестное имя.


Господи, помилуй.

Но я ещё жива!!!