Прости, земля, меня убивших

Русло поэтической реки не вычисляется математически, одно вытекает из другого, дополняет, продолжает преобладающий поток. «Предвестный свет» можно отнести к обретению голоса. Три шага цикла «ПРОСТИ, ЗЕМЛЯ, МЕНЯ УБИВШИХ" - более всего исповедь.

Недавно Михаил признался мне, что еще при подготовке «Предвестного света» выработал себе творческое направление, которому следовал в течение  всей последующей жизни. Оно состояло из трех частей: обретение голоса; исповедь; проповедь. У этой триады есть общее - историко-культурный камертон.


ШАГ ПЕРВЫЙ

В нашу бытность в Перми несколько стихотворений Миши все же было напечатано в газетах, в основном на патриотическую тематику. Одно из них даже получила третий приз в юбилейном номере газеты "Молодая гвардия". Журналистка Таня Черепанова сказала:

- То, что у него сейчас публикуется, имени не сделает. Это обычно. Но у Михаила необычно богатая биография. И вот если он сумеет показать ее во всей полноте...

Чтобы это пожелание начало воплощаться в жизнь, потребовалось не менее десяти лет. Пришлось набираться литературного опыта, а главное, занять позицию. Последнее было не просто.

Я уже писала о том, что первые стихи, с которыми я познакомилась в лагерный период, по позиции почти не отличались от стихов обычного заключенного: жалоба на свою судьбу, тоска, обращение к природе... Многозначительные строки: "Рот в железе, грудь в железе..." появляются в стихотворении "Кобылица", и не случайно Михаил захотел увидеть его, единственное, опубликованным. Напечатали в строительной многотиражке – товарищ посодействовал. Крамолы редакция, по малограмотности, не заметила. Однако в целом протестность в творчестве для этого периода не характерна.

Вспомним: ведь Сопин был осужден по уголовной статье, и нельзя сказать, чтобы совсем уж невинно. Мы не раз говорили на эту тему, Михаил честно рассуждал:

- Нас нужно было призывать к порядку - натренированное на бойне поколение огольцов самого удалого возраста, которым ничего не страшно. Те, кто старше - шли в бой под присягой. Маленьким еще предстояло войти в жизнь под контролем взрослых. А у нас за спиной ничего, кроме собственных понятий о чести и морали. С нами что-то надо было делать, и власть пошла по наипростейшему пути: придавить, выловить, уничтожить, приковать к лесоповалу... Я думаю, и меня посадить следовало бы, но не так жестоко (23 года). Для осознания хватило бы двух лет.
 
(Здесь кому-то очень будет интересно: а за что ты сам-то, брат, получил срок? Чтобы удовлетворить любопытство сразу, расскажу: за велосипед. По Харькову "баловали" компании-банды, милиция о них знала, но чтобы взять, нужен был повод. Михаил  жил возле тракторного завода и от своих не отставал. Как-то компания шла из кино, растянувшись на квартал - в очередной раз смотрели "Бродягу". Впереди идущие пристали к парню и девушке, чтобы отнять велосипед, кто-то показал нож. Те закричали, подоспела милиция. Большинство взяли сразу,  но «хвост» (в том числе Михаил) разбежался. Правоохранительные органы без труда установили имена всех. Сопин какое-то время скрывался, и даже отстреливался от милиции из-за железнодорожной насыпи. (Оружия у него было всегда спрятано предостаточно, любил его и умел пользоваться). "До сих пор благодарю Бога, что тогда не попал", - говорил мне. Судили по статье УК от 4.06.47.)

Мы с Михаилом не раз рассуждали: его биография настолько уязвима, что ее можно подавать  с самых разных позиций, и все будет правда. Захочешь осудить - уголовник, алкоголик, шизофреник, трудовая книжка раздута от бесчисленных перемен мест работы. И в то же время - поэт, философ, интереснейший собеседник, политпротестант, все дети от общения с ним в восторге.

Вникать в психологию заключенных мне приходилось в силу обстоятельств. Я неоднократно ездила на поселение, дружба с бывшими арестантами продолжалась в Перми, а один из них даже приезжал к нам в Вологду. Горько констатировать: ни у одного из них не сложилась счастливо судьба на воле, хотя нарушения закона они больше не допускали.

В самом Михаиле достаточно долго оставались не изжитыми черты, скажем так, не наилучшие для семейного уюта (это проявлялось только в нетрезвом виде). Многолетнее обесчеловечивание накладывало отпечаток. Михаил мне говорил:

       - Никому не посоветую выходить замуж за наших. Среди них нет того, кто способен составить семейное счастье.

Вот такая жесткая оценка.

(Моя пермская подруга была замужем за Мишиным другом по имени Леха-Алексей. Когда-то был осужден за воровство. Зарок проститься с этим пороком дал себе еще в лагере и выполнил его в течение своей недлинной жизни (погиб от алкоголизма). Но мужем он был - никаким. В течение многих лет отученный от понятий семьи, он так и остался где-то между зоной и мнимой свободой.)

Я говорила:
- Миша, а ты?
- Я не типичный.

В отличие от многих других, он был способен к самосовершенствованию или, выражаясь научно - к диалектическому мышлению.

- Мишель, - растерянно говорил ему Леха, - ты же только вчера говорил одно, а сегодня другое. Ты где настоящий?

(Леха смотрел на Мишу снизу вверх. Он любил друга и знал наизусть его стихи, был готов преданно следовать за ним куда угодно, но не успевал поворачивать. Леха по природе был догматиком).

- И вчера, и сегодня, - отвечал Миша. - Я ищу.

(Общаясь с  обитателями сайта "СТИХИ.РУ", я иногда встречаю замечания в адрес поэта: "Михаил Николаевич, а почему вы все время врете? Вы где настоящий?" - и тут же вспоминаю Леху).

Но главное, что спасало Мишу от обычной судьбы освобожденного после столь длительного срока заключения - стихи. Еще в Перми я поняла, что у него бывает только два состояния. Первое - Миша трудоустроен, получает какие-то деньги, но я их практически не вижу, потому что они все равно пропиваются, да и муж "не подарок". И второе - Миша в очередной раз уволился с работы, устроился на диване в маленькой комнате, курит и пишет стихи. Трезвый, варит борщ и поет под гитару, прекрасный отец. Естественно, что я постепенно приходила к выводу: пусть лучше пишет. Но тут возникали мои родственники:

- Как ты можешь терпеть тунеядца? При двух детях - и не работает!
- Он работает, - отвечала я. - Даже больше, чем я. Пишет стихи.
- Да разве это работа? Он ничего за них не получает!
- Он в этом не виноват. Откуда вы взяли, что при социализме человек получает по труду?

Отношения с родственниками шли на разрыв...

По-своему мудро  рассуждала подруга:
- К мужу надо относиться как к столу. Вот он стоит посреди комнаты, и если не очень мешает, ну и пусть стоит. Ничего тебе от него не надо, но авось пригодится. Выбросить всегда успеешь...

  Я же знала, что без меня, без детей, к которым Миша очень привязан, он погибнет, сопьется и я же первая этого себе не прощу. И дети тоже.

Конечно же, Миша мучился унижением - тем, что из-за невостребованности призвания не может содержать семью.  Тем важнее был для него первый приличный гонорар за книжку. Он внутренне распрямился. А это сказалось на всем.

           Глаза, глаза...

Над белой бездной бытия -
Глаза, глаза... Живых и бывших.
Читаю ли,
Молюсь ли я:
Прости, земля,
Меня убивших.
Кипит снегами полынья,
Бьет по лицу, по синей коже -
Стоит над тундрой
Тень моя,
На сорок лет
Меня моложе.

*   *   *
Услышь своих, Россия, неотпетых,
Кто не дополз, упал, не додышал.
У демагога - чистая анкета.
Моя - в грязи истории душа.
За всех послушай исповедь мою.
Чуть гарью потянуло -
Мы в строю:
В лесах, в забоях.
Всем напастям вровень
Твои, земля, изгойные встают,
Чтоб биться до последней капли крови.
Гонимо ль, стыло, голодно ли, минно -
Там мы, уродцы, голытьба, шпана.
К отвергнутым
Закон не шел с повинной.
 То бьет нас бойня с тыла,
То война:
Кто чист - в легенды.
Мы - в глухие были.
Все стройки коммунизма -
Наш дебют.
Нацисты не дожгли и не добили -
Простой расчет:
Свои своих добьют.
Пустое -
Запоздало разбираться,
Умершее, безмолвное будить.
Нас не было,
Обугленного братства.
Нас не было.
Победный свет, гряди.
Ликуй, народ:
"Чужой земли ни пяди!"
А мы под марши
Завершим свой круг.
Пусть никогда
Не вспоминают дяди,
Как нам ломали
Наказанья ради
Со смаком
О колено
Кисти рук.
Будь проклят
Век, родители и мы,
Наручники, безумие тюрьмы:
Садистские дознания в подвале,
Где не было мучениям конца,
Где к милости напрасной не взывали,
Под сапогами лопаясь, сердца.
В глуши лесной или на Зуб-горе
В барачные оконца лагерей
Бьет ханавей*. Хоронит ханавей
Твоих, земля,
Увечных сыновей.
------
*Ханавей - состояние обречености (из лексикона заключенных северных лагерей).