Альтер эго

Иерархическое эго
Переступило самоё себя, свой жирный, волосатый хвост.
Вот – дидактические кошки-мышки, чёрные ботинки, фалды…

Халхин-гол перекрыл пол, перебил кислород,
Рот пал, пыл был, сплыл, сел.
Семь сот сексот счёл, пчёл вёл инстинкт на мёд,
В контрапункт, в КПП, и т.п.

Это она, единственная стена, сцена без дна.
Слона слюна осенена осенней осанной Сезанна, и несказанно,
Денно и нощно, мощные мощи, тёщины вещи, клещи, плещутся
Семь самураев в моей ванной – вылазьте, “сукины дети, в очередь”.

Рука моя сжата в кулак. В кладовку калмык шасть.
Класть клейстер ли?
Гроссмейстер Ли Фу Ты
Нуты, гнуты лапти Анюты. Пер Гюнты копают грунты.
Анютины глазки вспомнишь на нарах. Менты, воронок и кранты.
Аресты, Кресты, аристократы

Сто крат аистами крылаты. Патлаты Карпаты. Заплаты зарплаты.
Халаты палаты. Залатаны дыры. Заплаканы дуры. Задраены двери.
Закапать. Заплакать. Заныкать. Заторкать. Занюхать. Краюха

Паюсной, солёной, лимонной, бульонной, мильонной. Живой я. Я – свой я!
Глаголя: “Я – Гойя, я – Гойя”, в Нагойе, в нагое блюя,
Судорожно проглотив паллиатив шахматного коня. Япония. «Я – пони я!
По-ни-мэ?» – «Абсолютно», – ответила мне фисгармония.

Жребий брошен и перейдён Рубикон. Порублен бекон. Бросьте рубль на кон.
Пантелей? Филимон? Как вас там, ваше имя я точно не знаю.
Я простой человек, я в тачанке тачаю, паяю.
И паясничаю, и озорничаю.
Я просто рабочий.

Ночь к ночи, точь-в-точь, капля точит
По капельке в крошево камень.
И день ото дня,
Всё сильнее колбасит меня,
В треволненьях о том, чтоб сказали “не зря”.
Не напрасно колбасился, бился, бесился, квасил, ругался, плевался,
Эклоги в берлоге кропал.
Потом повернулся и в одночасье пропал.
Мир, день, сон, Мендельсон, Менделеев в кальсонах, ливрейных лакеев
Хамские морды...

Мир мне мал, пепел пал, перепел пел, перепил, переплыл, переплёл.
“Дыр бул щил.”
Затащил как-то раз на трубу А приятеля Б. Сидели, бухтели, гутарили,
Пару бутылок уговорили в один присест, опорожнили, оприходовали,
Отоварили
И, немного переборщив,

Кланялись одноглазому чёрному ворону, долетали на нём до ближайшего
Штаба гестапо.

“Папа, а папа,
А почему это дядя Володя маму хватает за сиси?”
Отвиснет
Челюсть и станут фаланги тверже, по роже, в прихожей бить,
Плыть, забываться, театрально хвататься за голову, за голову хвататься,
Ха-ха-ха хохотать сар-
доническим смехом, орехом давясь, и, с грехом пополам,
По столам, по долам, по горам, по долинам, оврагам и минам.

Враг не дремлет, он внемлет, он влепит, он вылеплен, выпит,
Он выжат, он вытерт, он – выкрест, крест-накрест и на фиг,
Наискосок, на кусок хлеба с маслом, на дулю надули, на куб
Рафинада. Так было. Так надо. Как в танке. Татами. Тамтамы.
Тату таитянки. Как танго. Фанданго. Фламенко. Фламинго.

Розовый, в жопу, фламинго.

1-2 окт. 2002