Одна на двоих

Все было не так в тот вечер. Плохое настроение перемешивалось с неожиданной оттепелью и жижей под ногами. Оголтелые воробьи и запаренная толпа в метро. Головная боль стучалась маятником, билась вместе с пульсом. Радоваться бы теплому деньку, да видно не судьба, мысли только о проблемах, о деньгах- о насущном. В следующий миг картина, которую он увидел, полоснуло кровью по сердцу. Два милиционера, молодые с нашитыми голубями на правом плече, один швырнул чистенькую старушку и занес руку с зажатой дубинкой. Он наверное даже  не понял почему у него мелькнуло перед глазами, как качнулся пол и больно ударил по коленям, а рука беспомощно затрещала, а его грозное орудие с деревянным стуком заскакало по полу. Ткнув в лицо второму удостоверение «Участник боевых действий», он разозлено, одним движением поднял за плечи женщину, поставив ее на ноги, устало подумал: «Бля , теперь проблем часа на три, он же при исполнении.» Но содатики, что-то бормоча про усиление, и про то что эту бабульку гоняют целый день, сторонкой , сторонкой отходили. Он посмотрел на нее, чисто одетая и какая то нереально благородная. Она не дожидаясь вопроса быстро начала объяснять, что идти ей некуда, что денег хотела чтоб покушать и что-то еще, неразборчивое, тихое, неясное. Сам себе удивляясь, вернее злясь он взял ее за плечо и потянул за собой, купив беляшей и воды, автоматом купив себе и ей билет на электричку, усадил напротив и только тогда вдруг испугался, а что жене то скажет? Как объяснит свой поступок?
  Она тихонько ела, не спеша, как то уж слишком красиво, и самое удивительное молчала. Изредка бросала взгляд на своего спасителя, как бы делясь растерянностью и молча соглашаясь с его решением. Сухонькая рука потянулась к бутылке, он перехватил, привычным движением свернул пробку и вложил в ее руку: «Давайте знакомится, я Александр, сейчас мы едем ко мне.»
Голос показался чужим, как будто записанным на пленку.
-Елена Степановна, - и опять поджав губы, тщательно перемалывая прогорклое тесто, молчание.
Подумалось, что боли то не осталось, осталось только живое любопытство, откуда такое «чудо», почему она совершенно не интерисуется куда она и зачем едет, прям как дите малое.
-Мне все равно некуда идти- вдруг сказала она, обречёно и безжизненно, то ли подслушивая  мысли, то ли успокаивая себя.
  Жена не удивилась, молча налила чаю, положила хлеб на салфетку, потом запоздало и дежурно чмокнула в щеку, держа «марку» семьи перед незнакомым человеком.
После душа Александр прислушался к себе, тишина и уют. Он давно уже отвык чувствовать себя таким. Выйдя из ванной, по обыкновению не вытираясь, он с удивлением прислушался к тихому разговору на кухне. Украли деньги, документы, разволновалась потеряла память и ощущение времени, так уже было, нужно время, чтоб востановиться. Все оказывается просто. Значит есть Бог на свете, все будет хорошо, значит осталось, что-то в душе, не омертвело.
  Следующие дни проходили чередой, работа дом, он с удивлением замечал, что его тянет домой, к новому запаху, ставшего уютным дома. Она было смутна знакома, лицо кого-то неуловимо напоминала, долгие рассказы о работе, советы, незримое касание вещей, забытый запах пирожков с капустой, из детства. За семь дней ни одного недовольного взгляда со стороны жены, ни одного каприза своенравной дочки, маленький сын моментально замолкал в старушечьих руках, и уже несколько секунд спустя радостно гукал и пускал волшебные пузыри. Жена еще неделю назад, усталая от постоянного быта вдруг расцвела, весело обсуждая какие то мелочи и почти не выходя из кухни, где две женщины вроде как не уживаются. Ночью прижавшись к нему, шептала: «Она классная, как бабушка родная, я уже боюсь, что она что-то вспомнит». Впервые за долгое время она стонала во время секса, а он готов был приставать всю ночь.
Она напоминала маму, живую и добрую. Она возилась с полугодовалым сыном, и учила уроки с десятилетней  дочерью с одинаковой нежностью, привычно и неутомимо, давала советы как вести в школе, и учила его как разговаривать в поставщиком, при этом тихо улыбалась, а глаза странно светились незримым светом. Он подтрунивал над ней и от души веселился слыша беззлобные препирания насчет завтрашнего ужина и очереди его готовить. Что-то менялось незримо, к лучшему. На работе его не узнавали, шутили любовницу что ли завел, а он говорил серьезно: «Маму нашел».
  Однажды достав китель, готовясь к очередной встречи ветеранов, он услышал за спиной сдавленный надтреснутый голос: «Сынок, значит и ты там был». Он оглянулся и увидел её глаза, глаза потерявшие силу, он как то старательно протирая орденскую планку сухо сказал: «Да» и навалилось, что так старательно прятал долгие годы. Страх первого боя, то как его неудержимо рвало на труп развороченного «духа», как исходя злостью клялся отомстить, запаивая в цинк друга, размазывая бессильные слезы по грязному от копоти и жары лицу. Как в каком то горном ауле, попавши в засаду расстреливал женщин и детей, швырявших гранаты., слыша предсмертные подсердечные проклятья. Стыд, боль, грязь. Полтора года, свирепой войны, сто тысяч прожитых жизней за один только миг. Он выжил, но излечится уже не суждено. Достав засунутые старательно подальше с виду фотки, пожелтевшие и истрепанные, где они, его друзья, еще молоды и живы, это потом все перечеркнет траурная черта в сердце все что есть, оставив горькое слово «был». Паша,  ефрейтор, подорвался на мине, на горной дороге, Макс, не вернувшийся с разведки, его потом нашли простреленного вдоль и поперек, с выколотыми глазами и набитым соломой животом, повешенного, на обидном отдалении, чтоб видели, чтоб полезли спасать, а их стреляли как куропаток, он помнил, как он озверело пинал, солдат, которые рыдали. Двух Сережей, заживо сгоревших в БМП, одного зажатого броней, после прямого попадания оглохшего с сочившейся из под шлемофона кровью, и другого полезшего спасать, наверное уже труп, когда огонь добрался до боезапаса, их не хоронили, в их гробы уложили личные вещи, да чудом сохранившуюся оторванную, чью-то из них ногу. Сашку годка, застреленного на его глазах, беременной афганкой, при плановой зачистке, из старого наверное еще кремниевого ружья, сделавшего дырку в груди с кулак, и судорожное тогдашнее нажимание на курок после того как мертвое тело молодой беременной женщины принявшее рожок «Калаша», еще дергалось, разбрызгивая кровь. Из-за того случая, его вычеркнули из списков на представления «Героя», зато ребята молча налили спирта и матерясь поминали того кто был бесшабашным и веселым, всего сутки назад. Леху, закадычного другана и рубаху парня, спасшего его, чтоб самому погибнуть, тащившего его 3 километра на себе, а потом забросав камнями уводил погоню от него, и сгинувшего в плену, потом он опознал его в выгребной яме, его за три месяца, довели до не узнавания, ему рассказали это потом, когда он отказавшись лететь на «материк», харкал кровью где-то, между Шиндантом и Кандагаром, он был контужен, с простреленным правым легким, и разорванной осколком щекой.
-Его фамилия Бойко…. Алексей …Николаевич…, вдруг, перебив, шепнула она.
Шрам неожиданно больно дернулся, в груди разлился холодок.
-Он мой сын, только он жив, я его два раза хоронила…. я вспомнила все, -сказала старая женщина обессилено и заплакала. Плечи вздрагивали и фотка тряслась вместе  с ними, принимая слезы и чужую горечь, фотка, где они за три дня до рейда сидели около запыленного тракта и счастливо улыбались.
«А ты значит Сашка Попов, он много раз говорил о тебе, о том что ты его спас, а сам умер в госпитале не приходя в сознание, он же сам похоронку матери посылал с объяснениями.,
Жив он, Господи» . Она вскочила и судорожно стала собираться, мне же надо …они ж меня ждут.
Он суетливо раскидывал бумаги, и найдя наконец глупую бумагу, на которой стояла Лехина знакомая подпись, ту бумагу, которая убила его мать, ту которая лежала столько лет и хранила запах той войны.
«Какой же я дурак» думалось ему, он не замечал слез, не заметил , жены пришедший с прогулки и моментально понявшей все, она знала его таким, опустевшим, мертвым, принимавшим из еды одну водку, и через месяц оказывающимся в больнице под капельницами, и последующее  старательное и долговременное лечение в военных госпиталях, так уже было раза три.
Жена, сразу сникла, узнав еще и то что Елена Степановна вспомнила все и теперь рвалась домой, и только рыдания дочери держали ее у порога.
«Давайте позвоним ему он сам приедет»- умоляла дочь.
Так и случилось, на следующий день, он приехал, располневший и немного напуганный. Зашел не стучась и надолго припал к  плечу Александра. Они стояли молча, непозволительно долго, вцепились что побелели костяшки пальцев, а рядом плакала мама, одна на двоих.

***
Потом уже за столом, он рассказал о том как они похоронили друг друга, его подобрали километра за полтора от того места где он оставил друга, тоже без сознания, у него простреляно было плечо и шея все навылет, а когда вернулся в часть, Сашку отправили на Большую землю, и в тот же день сбили самолет с ранеными, почему то решили, что он был в нем, хотя и улетел днем раньше. С полевого пришло свидетельство, а из части его уже майор попросил, как друга отписать матери, да похоронку подписать, мол, что свидетель. Похоронки то их матерям оказывается пришли с разницей в три дня. Вторую отослали после Сашкиного опознания, так и не задав вопрос, почему комиссованный солдат опять оказался на фронте, да и еще и в плену. А насчет того, как Сашка спас его, так он полз за ними и когда у Лехи кружилась голова, от потери крови, стрелял в спины талибов, положив половину из них, и дав время Лехе уйти, а камнями его взрывом привалило, сочли его мертвым ли, а может и побоялись откапывать сейчас об этом уже никто не расскажет.