В состоянии клинической смерти

– Здравствуй, Бог! Миша, Гаврик – приветы!
По душе мне Эдема тусня.
Бабы ходят совсем не одеты,
Я на часик любую бы снял.

Правда, крылья . . ., но это – не повод,
Мы придумаем позу, чтоб в кайф.
Я скажу ей заветное слово,
И, да будет любовь нам легка!

Только, где же родное прямило,
Что мне верно служило внизу?
Как же вы тут живете, чудилы,
Чем вы кормите паховый зуд?

Не принять, не пощупать бабенок,
Не тащиться, как калит «Спартак».
Ты ведь, Боже, совсем не ребенок!
Почему все в Эдеме – не так?

Что за рай, где душа – не трепещет,
Полной мерой вкушая любовь,
Ни вино где, ни пиво – не хлещет?
Звукоряд – натурель «голубой»!

Да и видеоряд – не внушает!
Что здесь делать простому торчку?
А ведь в ад же меня приглашали,
Не поверил тому я качку . . .

– Помолчал бы ты лучше, лохастый,
Ты – в аду! И теперь – навсегда.
Не видать тебе бабы грудастой,
В воскресенье пивком не поддать.

В триллионном ряду будешь вечно
«Аллилуйя» тянуть невпопад,
Прославляя Его бесконечно.
Разве может страшнее быть ад?!

И от вечности этой ужасной
Я прочухался вмиг на столе.
– Здравствуй, док! Не кукожься напрасно,
Поживу я еще. На земле!