Опус 31

 ***
 
 ***********


 Курю и жду вестей от женщины,
 Которая мне отдана.
 И мной давно уже обещана
 Стихам, огню, глоткам вина...
 Р.П.

 
 Грозы лету на пекло пеняли.
 У бродяг прибавлялось занятья...
 
 Меня в это лето не ждали
 Нигде и ничьи объятья.
 ----------
 Пространство вслушивалось в полночь:
 Там дом шептал трухой чердачной.
 Вдали от захолустий блочных
 В сиреневом посёлке дачном.

 Со мной в нём жила на террасе,
 Томила и свечу теплила
 Мечта о неизбежной страсти,
 Дарующей азарт и силы.

 Не той, что ломит баррикады,
 Вгоняя в кровь тоску бессмертья,
 А всамоделишной награды
 За прожитое лихолетье.

 ...Но мы с пространтством однобоки -
 Оно всё - слух, я - ожиданье.
 Лишь дом, надежда одиноких,
 Дорог и трактов оправданье

 Таращит окна в дали юга,
 Уверенный: за летом вслед
 Откуда весть! придёт подруга,
 И станет белым белый свет.
 

 СТАРАЯ ДАЧА

 Свежеет дом, когда сирень
 С грозою окна отмывают.
 Тоскует до морщин плетень,
 Который год не слыша лая.

 И сумрачнее диссонанс
 Июльского сверканья крыши
 И тех, всё не изжитых в нас
 Влюблённостей, что вьюгой дышат.

 Цвета и запахи весны
 Прошедших наспех лет бездонней.
 И беззащитней бересты
 Лоскутья, и сирень влюблённей
 В мелькнувшие, как изумруд
 На пальце, образы из комнат
 За чернотой стекла...
 Не ждут
 Здесь никого. Лишь старый скомкан
 Плащ, навзничь брошенный в углу,
 Помет мышинный на клеёнке...

 Гроза уходит в даль, во мглу
 Под песнь тоски печной заслонки.
 
 ***************
 У всех поэтов самоубийц или безвременно и трагически ушедших из жизни, не было нормальной семьи, нормальной семейной жизни.
 На пятилетие смерти Пастернака его вдова устроила посиделки с картами...
 
 ГОДОВЩИНА
 (почти эклога)

 Плебс барствует. Стиль не изыскан.
 И тяжек легкостью манеры.
 Мизинец вбок, а взглядом рыскают
 По потолку и шифоньерам.

 "Пять лет покойнику"... - Наливочки?
 - Будьте любезны, торт подайте.
 - А, может, в подкидного, Зиночка?..
 - А почему бы нет? Сдавайте.

 Не гончаровская истерика
 До судорог эпилептических
 И свидригайлова "америка", -
 Поминки, вечер идиллический.

 Удел назначен: корень плебса -
 Винишко, карты, гвалт любезностей.
 Поэту - горечь птиц и леса,
 И труар плачущих окрестностей.

 Ведь человек живёт в истории
 (Природа - обрамленье сущих),
 Он половодий оратория
 И путь за ним вослед идущим.

 Плебс не идёт - хрустит печеньем,
 Его - ни будущем, ни в прошлом.
 Так выяснилось, что влеченье
 К родным поэтов часто пошло.

 Пусть в нашем пониманье жены
 Останутся поэтов музы...

 ************

 МАРЕВО

 За дачными посёлками
 И каланчами.
 Ржи плетёт втихомолку
 Горизонт о печали.

 Но он вдруг умолкает
 На спешащую пару.
 Кто кого завлекает?
 Она даст ему жару!

 Залихвастской причиной
 Кротобедрой развязки.
 Валит девка с мужчиной
 И готовностью к ласкам.

 Вся во власти дурмана,
 Он - походкой бараньей.
 И их манит поляна,
 Что на поле, как в раме.

 И когда они лягут,
 То над ними склонится
 С обещанием пагуб
 Налитая пшеница.

 Краткость мига счастливцам
 Заменяет столетья.
 Заслонила блудница
 От него всё на свете.

ГЛУШЬ

Здесь крестики в календаре -
У елей шелуха от шишек.
Излом березы на дворе
Белеет, словно профиль Мнишек.

Труба чадит. Дом искоса
Примеривается к склону,
Что хвоей ельник забросал, -
Там занесённый ход к пероную

Леса под снегом. Даль темна.
Звезда к верхушке ели жмется.
И к вечеру не ждёт желна,
Что электричка отзовётся.

Леса уснули. Даль тиха.
Чист горизонт, и выси ясны.
И даже в полночь тень греха
Здесь не проявится напрасно.

Там где-то свет, и шашней бред
Людских, разъезды, переклики.
А над тайгой алмазный след
Чьих-то побед и бед великих.



**
Сырых лохмотьев рваный парус
Полощет с ночи листопад.
Сад клёны вьет на рдяный гарус
Истёртой прялкою оград.

Стучат - защита для зимовья
От толп бомжей и их подруг.
А я ищу своё присловье,
Хоть сам почти вошёл в их круг -

Жить ожиданьем бесконечным,
Читать, молиться, плакать, пить...
Ведь ясно, жуликом беспечным
Мне больше никогда не быть.

Но - будет вечер, будет вьюга,
И будет дом скрипеть вовсю.
И будет верная подруга
Читать мои стихи огню.

*******

 Тебе и мне

Шорох лап по стенам дома,
Пиво горькое в углу.
Да, едома и солома,
Коль и мышь скребёт золу.

Шорох лап по окнам дома,
Лап еловых, дорогих.
Пусть закуска лишь солома,
Но ведь водка на двоих!

***

Кармин стекал на стекла с клёнов,
Осин, приукрашая хмарь,
Что лилась месяц с небосклона
На дачи меркнущий фонарь.

Дождь запер где-то бабье лето.
В Москву соседи подались.
Поля и день и ночь без света.
В тумане даль. В ознобе близь.

...Как бы срисованный с картинки,
 Где дождь означен в букваре,
 Сентябрь со сломанной сурдинкой
 Стоит и плачет на дворе.

***
 
ВСЯ ОХОТА

Всё, что было лучшее -
 Дело случая.

Сыпались, как с танка
С елей, ив подранки.

Мокнул этикеткой
Под мостками в сетке
Рацион охотничий:
Все теперь охочие
До сугрева первого
И рассказа нервного, -
Как стоял на номере
В осень под Житомиром...

 И вспомнил вдруг, увидел вдруг
 Седой рассвет, по югу ржавый...
 Что сколько не было подруг -
 Все разбредались, как с пожара.

 Что были - водка, кутерьма,
 Защиты, выкупы, рожденья.
 В запасе лишь сума, тюрьма,
 А, может, вовсе пораженье...

 Но он смолчал. Веселье ширилось,
 Словно зарница бабьим летом.
 И он забыл, что вот привиделось,
 Что он когда-то был поэтом.

***

НАТАША

Ночь наезжала на вокзал.
И второпях сигали клёны
На улиц пропылённый вал.
За ними чистили перроны.

Последним поездом уплыл
Тончайший аромат О-Жена,
Как мягкий взмах чернёных крыл
Паренья в сумерках блаженных.

Ты уезжала. Минул год.
Потом я съездил как-то в мае...
Но, словно мёд по гнёздам сот
Нас будущее разбирает...

Мне больше на двенадцать лет,
Чем той тебе... Как всё же странно,
Что сохраняет белый свет
Лишь несколко страниц романа...

***
 ДЕКАБРЬ
 (смотри, зима какая)

 Такая тишь, что слышно ход
 Часов настенных от калитки,
 Где виден дальний поворот
 В следах, проложенных по нитке.

 Ни звука. Снег. Безмолвен пост
 Полёвок под копной соломы.
 И расстояние до звёзд
 Гораздо ближе, чем до дома.