Байка

Давно это было Я в ту пору отбывал срочную. По призыву. Не здесь, конечно, а далеко на Юго-Востоке нашего тогда еще Советского Союза. Было такое государство, если помните. Ну вобщем лямку тянул. Тем, кто служил объяснять не приходится, а кто не знает, поясню, что служили тогда, как правило два года и во всех уголках нашей Родины. Включая дальнее и ближнее зарубежье. Это сейчас оно зарубежье, а тогда Родиной нашей великой звалось.
У нас в Ленинской комнате даже карта такая висела с названием: "Край, в котором Ты Родине служишь". Ну а Родину защищать нужно. Это ведь только
кажется, что никому она, кроме нас не нужна. Да и то не всем. А тогда нет. По другому все было.

А было вот как. Шел второй год моей службы в войсках Краснознаменного Средне-Азиатского округа. Был такой округ на Юго-Востоке Казахстана. Как сейчас помню 76 год. И в 150 км от нас наш Великий сосед и большой друг Китай со своим великим правителем председателем Мао. Ну кто еще помнит, тем объяснять
не приходится, а кто не знает поясню, что обстановочка политическая в то время по всей границе была хреновая. Нервозная, проще говоря. Все время учения, треврги и тому подобное. Гражданским-то ведь ни к чему, а солдат, он всегда в постоянной готовности должен быть. Мало ли чего. Чем черт не шутит.
По этой же причине и проводили мы самую снежную и холодную часть зимы в лагерях. То есть в поле, в палатках. Морозы в то время стояли лютые. За 40 градусов.
 Это ведь только летом  под Талды-Курганом жара да зной невыносимые, а зимой наоборот, холода да ветра лютые. Потому и деревья там не растут. Сопки, песок.
Ну а зимой снег да поземка. Да еще и бураны случаются. В палатке-то хорошо, печка-буржуйка хоть и плохо, но согревает. Где-то около нуля. Только солдату в палатке-то ведь быть не положено. Только от отбоя и до подъема. С 10 до 6.00. Это если ты обыкновенный солдат. И не в наряде на службе.
 
   А я ведь, ребята, поваром был. Полк-то артиллерийский, а я при нем поваром, в 1 дивизионе. Кухня у меня была, КП-125 называется. Так мы с ней родимой
на пузе-то по горам, да по сопкам, в жару и мороз почитай пол Казахстана исползали. Где только не варили. И в поле, и на марше, и на железнодорожной платформе. Это, когда, эшелон грузится, а сухой паек еще не выдан вот и подваривашь помаленьку. Жрать-то русский солдат всегда хочет. Это ведь у китайцев
солдат 12 дней без жратвы может по сопкам лазать. В бушлате у него галеты, да концентраты разные зашиты, а у нас нет. Без кухни никак нельзя. Да и повеселей как-то. На сухомятке-то ведь далеко не уедешь.

Ну вот и случилось мне как-то попасть в эти самые зимнее лагеря. Загрузились мы в Сары-Озеке, в эшелон значит. Пушки да технику на платформы, а живую силу, в теплушки. Без дверей и без окон. Лежа человек по 100 в вагон поместилось. Это если доски наслать, то нары такие получаются. Вот нас в два ряда и напихали.
Худо ли бедно, а доехали. Через сутки ночью выгрузились в Отаре. Поселок такой в степи. А как выгрузились, да встали на колеса, так и поехали своим ходом.

  Лагерь находился в ущелье между двух скалистых сопок. Снегу по-пояс. Чистый такой, искристый. И небо синее-пресинее. Солнце яркое. Стоит высоко. Оно в тех краях всегда высоко. К вечеру зарылись в снежный ковер по самые уши. Только крыши палаток торчат да дымок из буржуек вверх поднимается. В снегу хорошо.
Тепло и тихо.

Потихоньку прижились. Выдали нам валенки, бушлаты ватные. Вроде и ничего. В сильный ветер даже клапана у ушанок опускать разрешили. Совсем хорошо.
 Начались стрельбы, ученья. Днем в лагере никого. Все на позициях. Только повара, наряд, да дежурный по части. Пищу выдаем в термоса. На позиции. Кашу варим жидкую. Чтобы всем хватило. На морозе вода закипает часа через три. Так что кочегарить приходится круглые сутки. А еды все равно не хватает. Каша-то на ветру стынет. Хлеб промерзает. Нож не берет. Солдаты голодные. Жаль пацанов, но что поделаешь. Нормы довольствия расписываются по граммам.
 
  Ну а в феврале начались большие учения. Восток - 76, кажется. Солдату ведь не докладывают. Его дело стрелять да обслуживать вверенную ему государством технику. То есть в первую очередь выполнять приказы командиров и начальников и не проявлять никакой инициативы. Все по уставу. Смекалку, конечно, можно. Без нее в армии никак. Только вот опять же, не у всех получается.

Как сейчас помню, выдали нам продуктов на трое суток. С утра я со своей кухней находился в колонне своего 1 дивизиона. Я в кузове ЗИЛ-131, а кухня сзади.
Ночью саперы проделали в снегу большие прходы - дороги, чтобы машины не буксовали. Вот по этим-то дорогам мы и тронулись в назначенное время.
  Сначала все было неплохо и даже интересно. Якое солнце. Сопки, сверкающие снегом. Мороз днем небольшой. А в валенках и в кузове не так холодно.
Прибыли на позиции и стали окапывать технику. Собственно и окапывать-то ничего не нужно было. Итак снегу по пояс. А у меня своя задача.
Хочешь не хочешь, а обед должен быть готов вовремя.
   В наряде по кухне - 2 человека. Крутов, он же водитель. И Ольферд Фадей Фадеич. По кличке Ганс. Внук департированного когда-то в Казахстан дедушки немца.
Крутов - москвич, сачкует, но потихоньку кочегарит. Фадей, вечно голодный, рад что попал на кухню, поближе к пище, старается, колет дрова, помогает. Надеется на хороший обед. На учениях не до жиру. Рубим промерзшее мясо. Варим и в получившийся бульен забрасаваем гречу. Получается что-то вроде гречнего супа. Опять же чтобы всем хватило. В кухне всего 2 котла. На второе кисель.

  Как только пища готова, приходят посыльные с термосами. Забирают все на позиции. Остается расход на разведчиков да на нас с нарядом. Разведка задерживается. Приходят замерзшие. Просят добавки. Добавка не положена. Все строго по норме. Отдаю, зажилинную Фадеем пайку и половину того, что положено нам. Нам ведь легче. Мы возле пищи. Фадей обижается: "А как же Мы? Я так надеялся" На глазах его слезы, нос посинел от холода. Его тоже жалко,
но приходится проявить строгость: " А Ты как думал? Ты сюда что, жрать пришел или работать?" Фадей ворчит и уходит. Мне неприятно, но иначе никак.
Наряд распускать нельзя.
 И снова в колонну и вперед. Машины идут с трудом. Буксуют. К вечеру дивизион встал. Кажется мы завязли. Готовим ужин. Опять в снегу. Форсунки постоянно отказавают и топить кухню приходится дровами. От сырости они не горят. Поливаем бензином. Осторожно.
 Оказалось, что дороги закончились и дальше машины пойду в снегу своим ходом. Легкий ГАз-66 без особого труда корабкается прямо по насту, но наши ЗИЛы,
да еще с орудиями просто вязнут.

 Ночью спим, сидя втроем в кабине. Печка греется от двигателя, и прогревать кабину не разрешают. Экономят бензин.
На следующий день снова перемещение. Затем стоим на позициях. Прдукты пока есть, а вот с водой плохо. Машины с цистернами где-то завязли.
  Следующую ночь удалось поспать в машине транспортного обеспечения в кунге. Там тепло. А на верстаке даже можно вытянуть ноги.
Утром из окна вижу танки. Они стоят вокруг нас в снегу по самые башни. Стволы густно опущены в сугробы. На белом фоне они кажутся черными, хотя выкрашены белыми пятнами  маскировочной краской. А нас стало меньше. Несколько машин так и не выдержали, остались в снегу вместе с водителями.
 Оставили им сухари и "сухпай". И снова вперед, но на зтот раз кажется недалеко. Бензин все-таки кончился. Бензовозы застряли. Командир куда-то уехал на 66.
Кахется мы остались одни. Пацаны говорили, что мы просто заблудились в сопках и нас не могут найти. Так это или нет, я не знаю, но воды больше нет.
 Продукты тоже заканчиваются. Варю только горох. Проклинаю того кладовщика, который снабдил нас таким продуктом, который и стационарных условиях варится два часа, а эдесь целых четыре. Фадей уже не ворчит. Потихоньку смолит заначенные и вымяненные где-то на пайку цигарки.
 Прошу зампалита разрешения топить снег. Тот разрешает. В котле снег быстро тает, и глыба превращается в маленькую лужицу. Гороховый супчик отдает полынью. Вместе с глыбами в котел попадает трава.
  Снова приходит ночь. Спать больше негде. Молодой лейтенант не захотел больше лишать себя удовольствия вытянуть ноги во время сна. Выгнал нас из кабины к чертовой матери и благополучно заснул. Где сейчас этот подонок, не знаю. Стал ли он генералм или нет? Но что поделаешь. Жаловаться солдату некому. Оставляю наряд у машины, а сам потихоньку ползу на коленях по насту к другой машине. Там в кузове прямо под тентом, стоит печь и спят наши бойцы.
 Откидываю полог и вижу, что пацаны спят вповалку друг на друге. Ворчат, матерятся сквозь сон, проклиная все на свете. Втроем здесь не поместимся. Ползу
назад.
 Знаю, что безвыходных положений не бывает. Стараюсь найти выход.
В темноте, на сопке явно что-то темнеет. Что это может быть? "Ого, кажется это Ленинская комната". Палатка с портретами и лозунгами Ильича на фанерных щитах. Что-то вроде храма в полевых условиях. Видно хотели установить да так и бросили за ненадобностью.
"Ну что ж, Ильич, выручай!"- подумалось мне тогда. Не подыхать же нам на холодном ветру. Вспомнился фильм про альпинистов, строивших "иглу" на заснеженной вершине. Кажется там есть какой -то секрет, но вот какой, не помню.
 Вместо иглу из снежных кирпичей построили чум. Накрыли палаткой и получилась яранга. Запалили кружку с бензиним. Стало светло. Но тепла не прибавилось.
Зато нет ветра И это неплохо. Договорились спать по очереди. Двое спят. Третий поддерживает огонь в топке кухни. После Крутова дежурит Фадей. Последним встаю я и готовлю завтрак.
Больше и ничего не помню. Проснусзя закоченевшим на фанерном щиту. Выполз из яранги и к огню. Хорошо, что огонь не погас. Иначе кранты. Фадей засмолил
запрятаный в шапке окурок. "Давай покурим", - сказал я ему, зная, что посягаю на самое святое. Фадей как-то размяк и протянул мне оставшийся окурок. На две затяжки. На горизонте показалось солнце. По насту по-прежнему мела поземка.
 А к обеду пришли бензовозы. Приехал и наш командир. Кажется нас нашли. Учения завершились. Оказалось, что прошло 5 дней, а не 3. Надо же, а я и не заметил. Даже горох еще остался.  Машины заправились,  завелись и выстроились в колонну. Яркое кахахстанское солнце растопило снег и началась настоящая распутица. но это уже дальше, когда мы выехали на бетонку.
Только здесь мы увидели масштабы проведенных учений. Дорога, насколько можно было видеть, выгладела как живая змея. Сотни машин двигались по ней,
в одном направлении, выходя и района учений. Слева и справа от дороги тоже стояла техника. Танки, пушки, боевые машаны пехоты, ракетные установки.
 Я сидел в кузове, возле кабины и глаза мои закрывались от усталости. Кажется я уже спал. Но вот на повороте нас обогнал УАЗ ик.  Из него выскочил человек
и остановил колонну. Это был наш КОМДИВ. "Ну вот, допрыгались", - подумал я, вспомнив о крутом нраве генерал-майора.
Через минуту машины тронулись, а генерал так и остался стоять на обочине. Машины, грязные и зачуханные проходили мимо, а он стоял, молча, сверкая лампасами, приложив ладонь к виску в каракулевой шапке. Инстинктивно и моя ладонь поползла к виску. На какое-то мгновение наши глаза встретились.
И я увидел перед собой уставшие, очень серьезные глаза обыкновенного человека. Возможно впервые за все полтора года службы.