В С Ё одним файлом

СНЫ ДОЖДЕЙ

я устал, сижу, а дождик
не устанет, льёт и льёт
мысль меня одна тревожит,
не сказать, что сильно гложет,
а слегка так достаёт

думал, думал, притомился
жив ли я, коли родился
если жив, то кто же я
ну, а может я приснился
этим лужам от дождя

& & &

Мой дом - моя тюрьма.
Когда не в силах вырваться из плена
Вчерашних мыслей и не выпрыгнуть из сна,
Мы дышим тяжело. Мы режем свои вены.
На миг взлетаем, тело оставляя псам...
И пуповину рвём. И таем
В небесах.

Когда не в силах вырваться из сна, вчерашних мыслей пелена как саван на чело легла и не легка судьба, мы дышим тяжело, мы режем свои вены и, тело оставляя псам, мы пуповину рвем и таем - в небесах..

& & &

Я не маюсь – моюсь,
Открыт небесам,
И в лучах Авроры купаясь,
Пятернёю в мыслях роюсь,
И нравлюсь. Себе. Сам.

Вот бороду в руку
Взял
И сижу,
Роденовский парень,
Грежу себе наяву
И думаю, что живу.

& & &

Космос косматый –
косметики атлас,
Лице твое
словно слепок с вечности,
Белил не жалей, добавляя звёздности,
Электричество дуг – это бровей можность,
Или тонкость ключиц твоих данность и надость.

И вновь не находят опоры руки,
Чем как женщина ты права?
Из гортани – стремглав звуки,
Это
Я
В ы д ы х а ю
Тебя.

(Город нет, город да
И далее –
Во всех городах:
Ты,
Я,
Ты,
Я)

Ты –
Нечто,
Что вечно,
Что не течёт,
Не падает камнем,
Что не течёт и не падает.
Смолой застывшее,
Тихо высохшая
Кожа змеи –
Времени,
Ты.

Я?
Я – Эхо,
Колесо белки,
Свистящее стрел,
Шум крови в ушах,
Пик кровосмешения,
Или же просто – движение.
Неистово быстрый,
Искренный
Танец
Огня
Я.

О, спросят: кто вы, лучинки?
Лучики?
Рек берега вы
в отливах туманных?

Нет, мы два облака
каучуковых – от Гуччи,
На небе сатина
от Донны Каран.

Х. Ч. 1-я

Стихопсис, размышляющий на букву «ха».

ХАЗАРЫ. Древний народ... Захватчики. Халявщики.
ХАЛЯВА. Something for free, buckshee… С точки зрения Стихопсиса, любимое слово в любом языке.
ХАЛВА. Нечто сладкое... как дорога к детству.
ХАЛИФ. То же, что и КАЛИФ, должность типа султана. Все они обычно только «на час», патамукакработа у них такая.
ХАЛТУРКА. уменьш. от ХАЛТУРА. Любимый термин музыкантов и художников, скорей всего ими же и рождённый, ХАЛТУРКА она и в Африке ХАЛТУРКА.
ХАЛТУРЯТЬ. Рубить капусту, сильно не утруждаясь... Любимое занятие студентов, музыкантов и художников.
ХАМ. Человек ведущий себя в обществе по-хамски.
ХАМСКИЙ. Свойстенный ХАМУ.
ХАМЬЁ. Собирательный образ, подразумевающий множественность, многочисленность, коалицию... Слово, применяемое обычно одним ХАМОМ для описания другого, сильно его обидевшего.
ХАНДРА. Повседневное настроение Стихопсиса, когда он не пъян, томление души, скука в сердце, апатия, отсутствие желаний кроме суицидальных, мысли о харакири...
ХАРАКИРИ. Самоубивство по-японски... Грех, конечно, типа смертного, т.к. подразумевает много крови. Стихопсис, размышляя о ХАРАКИРИ, обычно старается меч или нож заменить в своих мыслях на что-нибудь менее «кровавое», типа дочкиных пластмассовых ножниц.
ХАН. Должность типа ХАЛИФА, только круче.
ХАНА, второй слог - ударный. Нежелательный финал... хотя и неизбежный. В р.п. обозначает что-либо принадлежащее ХАНУ, в этом случ. ударение переносится на первый слог. Например, «жёны хана» или «наложницы хана», или «любовницы хана». Впрочем, любимым выражением Стихопсиса является им же самим и выдуманное: «хан был хамом, хам был ханом, выпал хан из окна – пришла хаму хана».
ХАОС. То, из чего всё «начало быть»... Даже если это кому-то не нравится.
ХАРАКТЕР. То, чего многим не хватает, в том числе и Стихопсису.
ХАРИУС. Надо ж было рыбе с таким именем родится...
ХАРЧО. Суп такой. Хочешь? А жена твоя? А лысый?
ХАРЯ. То, во что, по представлению Стихопсиса, можно не только дать... но и получить.
ХА-ХА. Любимое слово анашиста.
ХВАЛА. Выражение высшего одобрения, высказанное кем-либо... даже собственной женой или соседом. То, что каждый мечтает услышать ещё при жизни, независимо от рода деятельности. Например, «хвала поэту!» - это высшая награда для любого стихоплёта, «хвала герою!» - это почти то же самое, но уже для героя (героям, в отличие от поэтов, дают ещё и медали).


* *

МОЙ ГЕРОЙ

(русалочке и Адлеру с любовью)

Мать королева юнца собирала в поход,
в рюкзачок аккуратно ему уложила:
меч-клеймору, пластмассовый -
он на гуннов войною идёт,
голубые пуанты -
врага попугает, танцуя,
килограмм карамели -
ведь долгим его будет путь,
и стихов распечатку -
друзей веселить на досуге.
Тридцать мИнуло лет,
тридцать весен сошло,
безвозвратно, как кануло
в Лету, тридцать весен
и вот он, и вот он - юнец,
в шрамах тело,
седин белизна - на висках,
мать-старушка в объятья
мальца заключила,
рюкзачок с его плечь
еле-еле сняла
и подарки у ног разложила:
меч-клеймору, пуанты, стихи
черепа, скальп лихого Атиллы
карамели обсосанной горсть
и букетик засушенных лилий

Ровно через тридцать лет и три года
он вернётся загоревший и счастливый,
вынет из рюкзачка засушенную голову
Атиллы, распечатку стихов с пометками
Nota Bene. Мать обнимет его и скажет:
господи, как же ты повзрослел...

к Е.Д.

Насквозь уставшая душа
Покоем вечным пьяно бредит,
Хранитель-ангел, чуть дыша,
Крыла расправит не спеша,
Сведя последний дебет-кредит.

Бывает так: в конце зимы
Ночами тяготит земное,
И как бы не были сильны,
Не зноем летним грезим мы,
А грезим, матушка, покоем.
Покой и воля – два крыла,
Несут тебя над над садом рая,
Конец борьбы добра и зла
На поле брани.

Ты свет,
Ты воздух,
Ты звезда,
Паришь –
Ни улиц,
Ни названий,
Ты свет,
Ты воздух,
Ты душа.

Вот так бывает, шуток кроме,
Во дни последние зимы:
Настырный вирус жаждет крови,
А мы, покоя жаждем мы.

РАЗМЫШLENIE ОТСТАВНОГО ПОЛКОВНИКА ПАНАМАРЕНКО, НИКОГДА НЕ МЕЧТАВШЕГО СТАТЬ ГЕНЕРАЛОМ

Скрип за стеной, кошка в тревоге вздрогнет, но – тихо. И снова – в сон. Душная ночь. Ночь – это время суток. На маленьком, маленьком шарике, на сером комке грязи диаметром всего в несколько тысячь километров есть жизнь. Что такое жизнь? В двух словах жизнь - это такая репродукция себе подобных и эволюция видов в процессе естесственного отбора. Вообще-то об этом написано много книг, столько, что жизни одного индивидуума вряд ли хватит, чтобы поднять всю эту кучу знаний. Но даже лучше и не пытаться, потому как, во-первых, есть приличный шанс изрядно попортить себе зрение, а во-вторых, что ещё хуже, просто двинуться мозгами. А тогда – никакого кайфа. Ну а что делать? Я скажу: надо жить – жизнь сама всему научит. Просто жить и не маяться, воспроизводить на свет себе подобных, ходить в баньку, пить себе пиво и водочку. Хотя с водкой лучше не перебарщивать, от неё много проблем. А если не перебарщивать, то тогда меньше (намного, причём).

Заснувшему полковнику также приснились стихи.

Выросла дочка –
Родила сыночка,
Вырос сыночек –
Родил двух дочек.
Хорошее дело –
Продолжение рода,
Но в семьях, как водится,
Не без урода,
И всё бы б тип-топ,
Но живут среди нас
То дочь-проститутка,
То сын-педераст.

ЭЛЕМЕНТАРНОСТЬ СУЩЕГО

За праздничным столом
кабан и утка встретились –
сошлись, обнЯвшись.
И обнявшИсь, сгорели
в горниле
пламенных страстей
желудка моего -
конец известный.

Ушли в небытие, распавшись
на простые элементы.




& & &

Нелепо смотрится сверчок,
Ботинком вдавленный в песок:
Дрожит у неживого
Под ветром северо-восточным
Нелепо уса волосок.

Избегнув засухи не скачет
Смешной детёныш легушачий.
Скорбит ли грустная мамаша
По нём, чьё тельце бездыханно
Под шиной тракторной лежит?

Солдат из армии врага
Не увернулся от штыка,
Волчица воет над волчoнком,
Зайчиха плачет над зайчoнком -
Жизнь коротка и нелегка..

ПОЭМА О ЯБЛОКАХ

Вопрос не стоит так: писать или не писать. Яблоки собраны. Их осталось только пересчитать. Или же раздать их так, не пересчитывая? Что вообще можно сделать с яблоком? Съесть, напитав им свою плоть, можно воспеть в поэме, можно оставить лежать на снегу, либо забрать к себе в дом и увековечить его в натюрморте.
Всякая поэма, придя к жизни, имеет право на одно начало. До тех пор, пока выбор не сделан, поэма – вещь в себе. Непроявленная, она имеет бесчётное количество вариантов начал и концов, но явившись, претендует только на одно начало и на один конец. Конец яблока – падение – неизбежная его смерть. Помня об этом, яблоки не спешат падать.

0. Лежа вот так, с руками за головой и вдыхая запах своего пота, думаю о том, как тяжело наверное быть Богом. Быть ответственным за каждую клетку – кирпичик мирозданья, за каждую живую душу, без конца принимать и принимать решения, и будучи подотчётным только себе, себе самому, иметь ответ на любой, заданный себе самому вопрос, из бесчётного количества путей выбирать единственно верный и не увлекаться слишком формой, творя свою мистерию, и всё же творить, творить. Одному Ему, Предвечному, принадлежит право выбора, никто другой и не может знать, почему так, а не иначе, почему именно Конг, а не Эдинбург, почему Кампучия, а не Шотландия. Экипажи с конной тягой, балы и рыцарские турниры, вересковый рай, воспетый Бёрнсом, сегодня всё это останется в стороне, потому что идёт гражданская война, в которой каждый солдат – убийца, и целый народ стоит на краю гибели.

- Зачем так, учитель? Какой урок ты хочешь преподать мне? Ведь я умираю от твоей руки. И моё знание умрёт вместе со мной.

- У меня нет времени философствовать, у меня много работы. Посмотри мне в глаза, они красные от бессонницы, разве нет? Так дай же мне спокойно убить тебя, и я пойду к следующему дому – там тоже есть, кого убивать. Не спрашивай. Так надо.

От поля тянет трупами. Их некому убирать, некому убирать и рис. Некому жить. Бедная лачуга на краю света. Яблоко живёт и умирает для семени, в этом его высший смысл. Яблоко от яблони, женщина рожает Бога. Место выбрано (не нами). Имя девушки известно. Она не явилась свету, но и свет ещё не возжелал её – лишь томление ожиданием, этакая игра. Нет заинтересованности, нет и главного героя. Это только ожидание, поэма в себе. Война, кругом война и только женщина спокойна. Она знает, что её не тронут, а значит и с ребёнком ничего не случится. Она не знает, кто хранит их, но иногда поднимает глаза к небу – есть предчувствие. Когда в последний раз ты поднимал глаза к небу?

1. Вода едва тёплая, задумчивый, как кошка, я лежу в этой воде. Я думаю о Боге, хотя, на самом деле – о яблоках. Не знаю, кто принял решение, но имя девушки – Хон, вчера она родилась. Цветок явился свету и свет принял его. Часто вздыхая во сне – оно ещё там – дитя, уставшее бродить бескрайними полями галлактик, наконец-то оно нашло себе пристанище. Будем же тихими и смиренными как иноки, кроткими, как сибирская осень, не смея нарушить покоя цветка.

Цветы лечат душу. Они мирно сопят, когда спят, плачут, когда хотят есть, растут и мудреют день ото дня. У них есть крыша над головой и тепло материнского сердца. Тогда зачем порой они так беспечны, безжалостно закатывая глаза, бледнея лицом и переставая дышать, зачем заставляют кричать наши сердца о пощаде? Может быть для того, чтобы их ещё больше любили, ни на минуту не отводя от них глаз, чтобы ещё крепче прижимали их к сердцу, не давая упасть. Яблоки учат не падать до срока. Высший смысл – в продолжении рода. Жизнь ради жизни – не для постижения истин.

2. Однажды, когда мне было восемь, я решил прогуляться в горы. На этот раз я выбрал восточную сторону чаши и рано по утру вышел в путь. Солнце только-только взошло, роса не успела обсохнуть и было свежо, такое раннее летнее утро. Близлежащие горы были все хожены-перехожены и мне захотелось зайти куда-нибудь, где я ещё не бывал. Поэтому я и выбрал восточную сторону. Ходить одному в горы – одно удовольствие, можно идти и идти, не глядя под ноги, вверх, пока хватит сил. Пока ноги идут. Слева гряда и справа гряда, иди себе и иди и думай о чём хочешь или не думай ни о чём, или только о хорошем. На западной стороне и на северо-западе тоже много интересного, там есть широкие дороги из камня, которые строили пленные немцы, все они ведут к урановым шахтам, которые давно уже закрыты. На востоке шахт нет, зато есть сады, там растёт дикая вишня и боярышник, кислая алыча и золотые яблоки. Если идти по гребню, видны голубые скалы, там никто из нас ещё не был. Часа через три пути стали появлятся первые деревья, приземистые, неказистые. Я дошёл до одного из садов, когда солнце уже было в зените и жгло темя, мягкий ветерок обдувал мокрые от пота виски. Почти на каждом из деревьев висели жёлтые, налитые солнцем, яблочки. Я сорвал самое красивое и надкусил. Нечто волшебное пролилось на язык, захотелось сесть и закрыть глаза, что я и сделал. Ветерок обдувал затылок, а перед мысленным взором проплывали картины из прошлого, караваны с купцами шли на восток, моря высыхали, обнажая песчаное дно, реки поворачивались вспять, времена и эпохи сменяли друг друга, не оставляя следа. Так просидел я с закрытыми глазами до тех пор, пока солнце не начало клониться к западу. Пора было возвращаться домой. Как жаль, но почему-то всегда и всегда необходимо нам возвращаться.

3. Дети войны, цветы орошённые кровью. Солдаты-убийцы, с глазами налитыми кровью, реки, красные от крови, поля, ею напитанные. В чём высший смысл войны? Спросите у яблок. Но ответят ли они?
Хон – это чудо, её не коснётся ужас этой чудовищной бойни. Комиссар, который ходит к маме – их, Хон и матери, охранная грамота. Она уже вовсю лопочет и ползает на четвереньках, а когда смеётся, на её щеках появляются ямочки, такие симпатичные розовые впадинки, за которые я отдал бы весь свет. На ушках по золотой капельке серёг, подарок комиссара. Хон, моя славная Хон, золотая моя, милая моя девочка – Хон.

4. Зима. Там её нет, а здесь мы привыкли к ней и ко всем её причудам. Даже к яблокам на снегу привыкаешь, хотя это зрелище не для слабонервных. Я стою на краю крутого склона, смотрю вниз и думаю о вечном. На моих глазах слёзы, нервы ни к чёрту. Когда видишь такое, то мысли всегда об одном и том же. На глазах вершатся судьбы мира, могучие исполины возникают из ниоткуда и уходят в никуда. Война, вечная война. Герои отдают свои жизни во имя жизни, гибельным восторгом полнится чаша бытия. Поэты воспевают героев, народы, вторя поэтам, поют им славу. Быть героем – большая честь. История мира – история героев. И только поднявшись над миром поймёшь вдруг, что перед ликом вечности всё и вся, и герои, и подвиги, и титаны, и поэты с их книгами, вся мудрость земного теряет свой смысл. Спросите у яблок.

5. Хон, луноликая Хон, она одна мне радость. С семи-тридцати и до самой поздней ночи этот ребёнок на ногах, лепит, рисует, гуляет с няней, учит французский и пишет стишки в тетрадку. Правда, няня не доглядела и месяц назад Хон сломала себе ключицу, но всё обошлось, все страхи и боли уже позади. Если мы когда-нибудь встретимся, то я в жизни не дам ей упасть, я буду оберегать её от шишек и ссадин, порезов, ожогов и ещё Бог знает от чего, от всего, что может причинить ей хоть малейшую боль, я буду её ангелом-хранителем, оберегая и тело, и душу её. Я клянусь своей жизнью, это яблоко никогда не коснётся земли.
Мне казалось, что дерево, изьеденное червями уже погибло, иссохло внутри. Когда я впервые увидел такую картину, мне стало не по себе. Среди цветущего сада стояла одна молодая яблонька, на которой не было ни одного живого листа. Мерзкие гусеницы градом осыпались с неё. Размазывая слёзы по своим загорелым щекам я топтал их ногами, а ночью меня охватил жар, так мне жаль было это дерево. Два дня и две ночи я бредил, сжимал кулаки и скрипел зубами. Но природа мудра и я сам в этом убедился, когда слудующей весной пришёл на то же место, к тому дереву. Оно выжило и стояло зелёным, ожидая цветков. Жить, жить во что бы то ни стало.
В 1979-м пал режим, от которого ныли кости и кровь застывала в жилах. Никто, никто на свете ещё не победил жизнь. Пройдёт время – год, десять, миллионы или миллиарды лет – но в положенный срок пробьются где-то зелёные листья, и цветы зацветут, и завяжется плод, золотой как Хон, моя милая и желанная моя девочка.

7. С годами мы всё дальше и дальше от детства. Случилось однажды, что и я повзрослел, но не забыл того, о чём учили меня яблоки. И я написал о них поэму. Достаточно побродив по свету я вдруг подумал, что пора бы нам уже встретиться и теперь всматриваюсь в лица, а ночами представляю себе детали нашей встречи. Я знаю, что она где-то рядом, эта девочка, эта женщина – ведь она уже стала женщиной, она носит простые свободные платья, подводит яркой помадой свои губы, свободно говорит по-французски, а когда улыбается, то на щеках её появляются ямочки, такие симпатичные розовые впадинки.

HEAD FULL OF SPIDERS

“Come clean”, my doctor friendly said.
I said, “There are some spiders in my head”.
I also said, “I’m sad and mad,
And unbelievably upset –
Those spiders build a World Wide Web
Inside my poor and sorry head.

My eyes are popping – I am dead,
But doc, I think I’m also glad:
When I’m out of my bed,
No need for “dial-up” to connect,
It seams I’m always “on the net”,
‘Cause I can surf it in my head”.

СТИХОВ ПИСАТЬ НЕ БУДУ

Стихов писать не буду. Снова пьян.
Их не писал уже лет 200, ну и что?
От них всегда в башке один дурман,
А вот без рифм жить даже ой как хорошо.

От рифм довольно вялый м-м... аппетит,
Без них - штаны торчком, здоровый сон.
Мне стихоплётство просто ужас как вредит.
Тут две строфы, всё, на сегодня – всё.

* * *

не секрет, что трудно толстым,
нам, таким ужасно толстым,
трудно нам бывает, толстым,
позы в сексе выбирать:
то мешает Мише складка,
Миша мнёт её украдкой,
Миша трёт её и сладкий
доедая тортик сладкий,
крошки сыплет за кровать,
попка толстая у Нади
не пускает к Наде сзади,
говорю я Наде, кстати,
я и рад бы, да никак!
снизу – больно,
сверху – страшно.
этих схваток рукопашных
кама-сутре не понять..

ВРЕМЯ УТОЛЕНИЯ ПЕЧАЛЕЙ

Стёкла бились о ветер...
Ты приедешь летом? – спросила она, но не было сил – ответить.
А главное, ветер, сбивая с мыслей, выл за окном.

Ночь расстаяла
И всё, что осталось –
Стиснуть зубы,
Чтобы не плакать,
И, стесняясь раздетости,
В твои почти детские
Крутые колени
Уткнуться лбом...

Стёкла бились о ветер... как хотелось им верить, двум душам на грани отчаяния, что настанет время
__у т о л е н и я
_____________в с е х
_________________п е ч а л е й


& & &

My Tanya’s crying. Can you hear it?
Dropped the ball in the river...

“Dropped the ball? In the river?
Tanya, don’t cry! Believe me,

I’ve been there; I’ve seen it,
I’ve seen them all,
No balls were ever worth it...
Look! Here,
I’ve got your ball!”

О ДУШЕ

ювенильной тоски предвесенние грёзы полны, чистоты горных вод, белизны облаков, нет сравнений иных и иных нет имён у весны, есть синоним один…
он – ЛЮБОВЬ

что под снегами там? Покрывало лежалой травы, покрывало травы – прошлогодняя серая грязь, а душа, ведь она так трепещет и ждёт новизны, ждёт ЛЮБВИ как всегда, ждёт и плачет по ней, не таясь

О ГЛАВНОМ

Бог, он строг, но нет его в небе,
Водка - гадость, а бензин разве нет?
Сон, но чур меня,
чтоб не в руку, а
Главное – тапки нашарить
Успеть под софою
рукою дрожащей..
И - бежать!
От кошмаров.
От жизни, себя.
От имён, толстых книг.
От стихов, тёплых жён.
От вириг
Этих снов.
От похмелья,
Туда, где:

(петь)

Под небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою звездой.

М У Х И

мухи, они как птицы
только размерами мельче
летают мухи быстрее чаек,
и не устраивают ссор пустячных
из-за несчастного кусочка пиццы,
а также, что вовсе немаловажно,
муха умеет до последнего биться
и совсем уж не важно,
что бъётся об стёкла
никто ведь не знает души их шири
а посему - нет никого их лучше
умнее, отважнее и прекрасней

П О Э Т

весна, весна, весна,
в природе пахнет сексом...
вот это – ОН, а вот – ОНА,
ой, страсть как интересна!!!

от спячки пробудясь,
гоняют в салки МУХИ
и крепко ссалками сцепясь,
летают, к миру глухи...

ПОЭТ не слеп, не глух,
в отличье от НАРОДА
он не считает мерзких мух
ошибкою ПРИРОДЫ

приемля всё "как есть",
он дышит этим миром,
вдыхая смерти с сексом смесь
и смрад сдобряя мирром

Я УСТАЛ ОТ ТЕБЯ

Неоново светел путь, щебетание редких птиц – за бетонными стенами наших домов, широкие дыры дверей распахнуты настежь, сталь и бетон – в охоте за нашим теплом…

звонит телефон
алло…
из обоймы
вынимается
нужный голос
сегодня
он твёрдый
без хрипов
сегодня
он трезвый
без стонов


Здравствуй, дарлинг... Сегодня? Нет, сегодня я страшно занят. Воскресение? Да, сегодня по плану
ПОЛИВ
_____ПЛАСТИКОВЫХ
________________ДЕРЕВЬЕВ...



Десять имен из словарика, Светлана Пешкова

(http://www.stihi.ru/2001/09/29-434)


Десять имен из словарика
Выписали подружки,
Свернутые бумажечки
Спрятали под подушки.
Смотрят сквозь свечи в зеркало:
Кто-то там рядом с ними?
Крутят на пальцы ниточки,
Загадывая на имя.
Мальчики безымянные
Мимо домов - навстречу -
Вслед им не оборачиваясь...
Будут ходить весь вечер.
С тем или с этим именем -
Каждый второй - тот самый.
Мамы в ревнивом ужасе -
Их называвшие мамы.

Ten Names From Handy Book

(вольный перевод)

Ten names were finally retrieved
From book of handy Webster,
Ten names – ten scraps of paper
Were placed under the bed…
Two girls are looking through
Two tiny lighted candles – woo:
Mirror, mirror on the wall,
Who’s most perfect of them all?
Tricks with cotton – ancient tricks:
Name through fingers
Smartly slips.

But no luck! Their evening’s spoiled,
Boys are leaving unconcerned.

Girls! no need to feel so blue –
Every lad is right for you,
Every John and every Hugh...
Their moms are jealous?
But their dads are TOO!

Х. Ч. 2-я

Х У Й. Безобидная и ничего не значащая надпись на заборе. Писящий мыслил просто, прямолинейно и однозначно: "а чё, блин, грамоте умеем (Стихопсис рад бы был подойти к теме *** философски, но сегодня не в настроении)".

ХЕРЕС. Крепкое вино. Одно время заменяло Стихопсису и хлеб, и воду (и зрелища). С одной стороны вроде бы нормальное и тоже безобидное слово, а с другой... ну подумай, ну как русскому человеку можно пройти мимо такого слова, пахабно не ухмыльнувшись.

ХЕРУВИМЫ. Анделы божии...

ХЕ-ХЕ-ХЕ. Часто встречаемое на письме слово, которое способно выразить массу чувств: от тотального одобрения до вселенской неприязни. Иногда, допивая воскресным вечером остатки хереса, Стихопсис, глянув на непочатых шесть бутылок пива, мог бы, утробно хмыкнув, речь «хе-хе-хе, херувимы вы мои».

ХИБАРА. Убогое жилище.

ХИЖИНА. Примерно то же, что и ХИБАРА. Например, известное произведение прозаика Г. Битчер-Стоу «Хижина Дяди Тома» можно было бы в переводе назвать также и «Хибарой Дяди Тома». Тому, кто в детстве не раз плакал над этой знаменитой книженцией наверняка было бы просто и глубоко одинаково, как называлось убогое жилище старины Тома.

ХИМЕРА. Хе-хе-хе... В детстве Стихопсису почему-то казалось, что это слово просто не может быть неругательным. Даже уже будучи студентом Института Искусств и даже и в более худшия годы Стихопсис иногда вздрагивал, а в присутсвие женщин даже краснел, когда кто-то неосторожно бросал в толпу это полное магической тайны нерусское слово. Как после оказалось – не напрасно, ибо кроме «несбыточной и странной мечты» этим словом когда-то очень давно обозвали мифическое чудовище, полульва-полукозла с тремя (хе-хе-хе) огненнодышащими головками, по-нашему, считай урода, а кому, извини меня, понравится, если его обзовут сначала уродом, а потом ещё и козлом.

ХИМИК. Спец по химии. Кого хотя бы раз в жизни не называли ХИМИКОМ? Тут и бухгалтер, который ради собственной наживы никак не хочет понять, что не его это деньги, не его, не его, не его... а государственные и за это уже в третий раз сидит на нарах, тут тебе и наркоман. И профессор неизвестным нам с тобой наук с ними в едином и бесконечном, как мексиканский сериал, ряду. И кого там только нет! А поэт разве не химик? Химик. Так что все мы, девочки мои, на самом деле химики (и нет на нас креста).

ПАРУ СЛОВ О ФИЛОСОФСКОМ ПЕССИМИЗМЕ

Так будет всегда, до скончания рода –
Отец скажет сыну: мол жизнь непроста,
Мол правда одна, толкователей много,
А счастье так вовсе, что дом из песка...

Отцу крикнет сын: всё фигня это, батя,
Поменьше б ты пил бы настоек из трав,
Мне твой пессимизм философский некстати...
Но горя хлебнёт и поймёт, кто был прав.

ПОМОЩНИКУ ПОЭТА

гуляя по просторам инета, забрёл к помощнику поэта (меня то есть), рифм себе наменял таких: гул – звук, сизо – его, рок – Кобзон, бал – сарафан, лёд – грёз, полковник – по-королевски. К слову "ботинки" было целых три – боли, танки и веси... Подумалось: помощник мой весел и в этом - весь он.

МОЯ СМЕРТЬ (ИЛИ «АДА НЕТ»)

За всё время, что я здесь, я успел изучить все их порядки. Тем более, что их не так уж и много. С утра - все на поверку, они ведь тоже спят, хотя и не должны по идее. К вечеру подводят итоги, готовятся ко сну, размышляют о проделанной за день работе. Как и в любой, даже в самой захудалой, конторе, готовят отчёты, пишут доклады и делают презентации. Раз в пять-десять тысяч лет выступает Гавриил, иногда берёт пару минут привратник, а в основном конечно же рутина - ежедневный "адский труд" (кавычки здесь для смеху, потому что ада нет). Для меня это всё как кино, слегка затянутое, конечно, но тем не менее, тем не менее... Итак, теперь я - зритель.

Иногда мне кажется, что я вечен, хотя теперь я уже точно знаю, что нет. Знание приходит не с годами, это совсем не обязательно. Всё зависит от ситуации. Однажды, а это было еще "там", когда мне делали операцию на бедре, то дали общий наркоз. Операция длилась около двух часов, проспал я до вечера, а когда проснулся, то удивился, что за окном темень, потому что по моим "часам" прошло не более двух-трёх минут. Так и здесь: пока с тобой "решают", кое-где уже дышат совсем другим воздухом. Ада нет. Зато есть ОЖИДАНИЕ. ОЖИДАНИЕ... Вечный закон. Помните очереди? Что самое необходимое, что нужно знать стоя в очереди? Правильно, кто ПЕРЕД и кто ЗА. А я не знаю. Я не знаю! Здесь мне этого не дано. И это вот и есть самый настоящий АД.

Ло. В тот вечер я забрёл в "Пёстрый Петушок" во второй раз в своей жизни (никогда бы не поверил, что это было и в последний раз). Это довольно шумное место с живой музыкой. Надо наверное признаться, что я обожаю живую музыку. Хотя какая, к чертям собачьим, разница? Там полно этих баб, таких залежалых на полках красавиц, им там всем "около тридцати". В тот вечер там даже плюнуть было некуда и я бы долго ещё стоял у дверей, ожидая пока кто-нибудь отвалит. Но стоящий на дверях негр побежал разнимать двух "петушков", не поделивших право первой ночи с какой-то умопомрачительной пышкой. Я не стал как какой-то дурак дожидаться, пока он вернётся к своим прямым обязаннастям и заскочил на всех парах в эту богадельню. Осмотрелся. Драчунов уже разняли, хотя большой разницы не наблюдалось. Пару раз кому-то наступил на ногу, но все вокруг улыбались и мило терпели. Надежды потанцевать с какой-нибудь, ещё трезвой, красавицей сразу же безнадёжно умерли, почти не родившись. Во-первых, как я сказал уже, места не было не только на полу, но казалось, что и в воздухе наблюдалась та же самая картина и надо было бы стоять в очереди, чтобы просто закурить и выпустить свою порцию дыма. Бармен каждый раз подставлял своё ухо, чтобы умудриться расслышать заказ и вместо текилы не подать двойного рая на джинджере. В общем, чисто конкретно картина ясная. Я кое-как пробился к стойке, взял свой Баккарди и уставился в один из телевизоров, по которому показывали теннис. Сампрос давил, а Квфельникофф не поддавался, хотя чувствовалось, что оба давно уже выдохлись. Короче, я уже "увлёкся" и весь был в этой игре, когда пухлая ручонка, скользнув мимо моего плеча, протянула мятую двадцатку потному бармену, что-то мягкое потёрлось о мою спину и сладкий голосок попросил придвинуть пепельницу ближе к краю. Я сделал, что просили, ответил на "спасибо" и снова отвлёкся к телевизору. Но "тёплое и мягкое" не унималось, всё ещё прижимаясь к моей спине. В конце концов мне стало интересно и я с улыбкой повернул к этому теплу своё лицо. "Ой, не надо, только чур не я" - мне показалось, что я прокричал, но на самом деле просто подумал. Два-три центнера живого веса расплылось в улыбке мне в ответ. Затем голова этого маленького кита со всеми тремя подбородками уютно качнулась к моему уху и сказала: "Ло". "Ну вот и смерть моя", опять почему-то весело подумал я. "Лео", - промямлил я в ответ. "Ло и Лео, красиво звучит, не правда ли?" - прокричала в воздух орка. "Я не думаю", - сказал я и даже наверное ещё раз улыбнулся, а скорей всего скорчил болезненно-кислую мину. "Тут и думать нечего, ты сегодня мой. Будем танцевать", - сказало облако и обдало меня похотливым жаром. Я собрал остатки воли и как мне показалось громко и твёрдо сказал: "Нет". Что-то вдруг изменилось вокруг, мне показалось, что музыка стихла и все люди, что стояли рядом вдруг умолкли и повернули головы в мою сторону. Все, и даже те, кто стоял в самых дальних углах, все смотрели на меня. А потом по всему огромному залу прошла волна мерзкого холода и шёпот стал проникать в мои уши: "Он отказал Ло, он отказал Ло, он отказал Ло..." Пухлая ручонка приподняла стакан над моей головой и на ничем не защищённую лысину хлынул поток миндально-горько-сладкого амаретто. "Он отказал Ло" всё ещё гремело в моих ушах, и лёд падал за ворот белого батника. Я заметил, как два крепких охранника пробирались сквозь толпу в мою сторону. Неведомая сила подхватила меня под руки и понесла над полом. "За что? Что я плохого сделал?" - пытался оправдываться я. Но "сила" вынесла меня на воздух и поставила на землю. Серьёзный негр в униформе приподнял мою голову за подбородок и глядя прямо мне в глаза неумолимо отчеканил: "Ты оказал Ло".

Низко склонив голову и пытаясь не смотреть по сторонам, я побрёл в сторону стоянки. Уже сев в своё авто и вырулив на Моунт Плезант, я всё ещё пытался сообразить, что же произошло. Какая-то крошка пыталась меня снять, я сказал "нет", вот и всё. Что же тут такого? Что же здесь не так? Ближе к центру стали попадаться девчушки лёгкой ианеры поведения. Так как вечер был непоправимо испорчен, я решил тормознуть возле одной. Ночная бабочка впорхнула на переднее седенье и затараторила как пулемёт: "Ты не коп? Нет? Докажи, что нет. Положи руку мне на грудь. Поклянись." Мне стало смешно. "Чего ты смеёшься? Ты коп. Я тебе не верю. Дай мне расстегнуть твой зиппер." Я зажал ширинку руками и стал смеяться ещё больше. "Ты коп. Ты коп. Я тебе не верю." Она попыталась выпрыгнуть из машины, но я защёлкнул все замки, взял её за руку и потянул к себе. Она отпрянула к двери и зло выругалась. Я заметил как её рука скользнула к сумочке, но даже не успел испугаться. Маленький кольт резко плюнул мне в лицо: "Бум". И вся картина смазалась.

Пётр смотрел на меня жалостливо, не было в его взгляде ни укора, ни упрёка. "Смерть была насильной, можно сказать, мученической, - говорил он мягко, чтобы не пугать, - миссия конечно осталась невыполненной, но так как не по своей воле покинул Землю, то будем готовить для лучших миров. Можешь идти, там тебе покажут и расскажут как и что, объяснят ситуацию, немножко подучат, немножко подлечат и будешь как новенький." Я улыбнулся, как уже привык, когда дело решается положительно и не нужно ни о чём беспокоиться, встал и стал прощаться, но вдруг как будто кто-то дёрнул за язык. "Святой Пётр", - обратился я по званию, как положенно. "Да, сын мой", - ответил добро Пётр. "А кто такая эта Ло из "Пёстрого Петушка?" "Ло? Ло - это Воплощение Земных Добродетелей. А что произошло, сын мой? Мне никто ничего не докладывал", - настороженно обронил мой визави. "Видно не успели ещё", - сказал я и прикусил свой глупый язык, уже чувствуя что зря наверное спросил. "Ну... это было в тот же день, может быть часом раньше", - стал тянуть я время, но, взглянув на Святого Петра, понял, что здесь лучше в эти игры не играть. "В общем, отказал я ей", - неохотно признался я. Лицо святого помрачнело. "Да, сынок, тут дело серьёзное, тут без совета высших инстанций не обойтись, - молвил он после некоторого раздумья, - придётся тебе тут немного поболтаться." "Долго?" - почти безнадёжно спросил я. "Не знаю, - ответил Пётр, - жди".

& & &

Струны – химеры Гойи –
Гиенами плакали,
А руки ваши…
Он звал их знаками,
Там линии,
Он знал и линии,
Да, и линии..
Лица читались –
Книги.
Жизнь удалась,
Но были ли,
Были ль мы?
И мы ли?

О КРЫЛЬЯХ

Ах, мечты о крылах, непонятны вы мне,
Вы несвежи, глупы, вы искусственны!
А мне жаль, что у курицы ног только две,
Ведь крыла, они менее вкусные...

ВЕСЁЛЫЙ АВГУСТ

После пяти дней запрета на полив по всему городу начинает желтеть трава. В пятницу к вечеру небо сереет, наливаясь свинцом, дышать хочется через раз. Фермер тупо, с упрямой надеждой наблюдает как меняется ветер. С иезуитской издёвкой поплевав на жёлтые проплешины, небо начинает светлеть, две крупных слезы скатываются к усам, объезжая красный от загара, облупленный нос и высыхают, не достигнув обветренных губ. В них, наверное, больше воды, чем во всей этой импотентной, фальшиво напыщенной серой громаде.

Заснув ранним вечером, просыпаешься с неуютным чувством одиночества в пять часов утра и на пыльном обеденном столе среди прочего мусора находишь треснувший от края до середины давно немытый стакан. Теплое красное вино слегка разжижает мигрень, начинает покалывать в пальцах. С трудом раскуренная сигара ароматно чадит. Тяжёлый дым весело заполняет лёгкие, вытесняя осточертевшую тоску из помятой груди. Почему-то очень и очень хочется жить.

ДОЧЕРИ

    Кто ты, Месяц,  или Солнце,
    Или дочь Зари румяной?

    Я не месяц и не солнце,
    И не дочь зари румяной.
    Выросла я в вашем доме
    Из яйца лесной тетерки.

Калев и Линда.

Ветер метёт, моя радость,
День помелом со двора,
Крестясь на луну, лёг у дерева странник
Веки сомкнул до утра.

Веки сомкнул до утра он покойно,
Спит, но кричат от земли
Вечно поющие белые корни,
Дети зовущей весны.

Калев и Линда ищут друг друга,
Снеги слетают с небес,
След заметает людской злая вьюга,
Прячет в сугробы невест.

Спи, тот найдёт, кто не ищет,
Найдя же к ногам упадёт,
И в ушко нашепчет, и сказку напишет,
И сердце
Твоё
Украдёт.



А ВОТ И МАРТ

А вот и март. Он переводит знаки в звуки,
одежды зимние тесны.
И сердцу тесно так, так неуютно
в его мальчишеской груди,
когда весёлым, светлым утром
стучатся в кровь молекулы весны...

& & &

Rafter, dear rafter,
Fly across the river –
Take me to the town
Where agaves are blooming
Once in their lifetime.
Take me to the town
Where my dear mother
Used to pray to Marry…
I will kiss the gravestone
Of my dearest mother,
I will tell you story,
“Once upon the time” one…

Take me to the town,
Let me see its children,
I will kiss the gravestone
Of my dearest mother.
Only then I’ll die.


Я – города: Герника, Помпея, Александрия.
Я - город в руинах. Но даже таким
Я способен дорваться, дойти и допрыгать
До Ваших заснеженных гулких вершин.

Я дойду - вот Вам крест, только сердце бы билось,
Ну, а коль не судьба - хоть какая да грусть:
Даже если вся жизнь - это маленький минус,
Будет Ваш деревянный на могилу мне - плюс.

Я ЗНАЛ ПОЭТА

ну что, браток, ни дня без строчки
и день за днём скользит легко
слепой улитой с пня на кочку?
а кто-то смертью ставит точки
над нашей русской буквой ё

жил-был поэт, поэт был молод
неистов, с пламенем в крови
он распалив сердечный голод
как камни редкие геолог
всё неземной искал любви

молитвой тёплой, тихим зовом
пытал сердца всё вновь и вновь
но безответным было слово
как если б ничего живого
уж их не впитывала кровь

он жил как пел, а пел, что верит,
что всё не так, он падал ниц
пред каждым встречным на колени
а люди закрывали двери
крестясь в испуге, перед ним

он заболел тогда печалью
сильнее злейшей из простуд
и мысль пришла к нему нечаянна
что верно так же птицы-чайки
кричат с небес, когда зовут

он в дом вернулся в тройке белой
и в этот вечер сам не свой
скрутил петлю себе на шею
глаза прикрыл и дрогнув телом
повис укором над землёй

шишим

В нашем доме случаются странные вещи,
Свечи в нём гаснут не догорая,
Затылком внезапно почувствуешь холод –
В камни камина спрячутся тени,
Обернёшься на скрип – ни души,
Бросишь в страхе негромкое «кто там»,
Проскрипят лишь в ответ половицы...


блажен кто верует,
а кто не верует, тот тих и счастлив,
ибо вера – это груз

и знанье – груз, отнюдь
не спит покойно тот, кто алеф знает,
ученье – суета лишь

любовь как яркий свет –
ведёт к безумству, ослепляя разум
зов тела – сор в глазу

здоров лишь циник –
он сердцем холоден, он практик,
он сам себе халиф

Туда, где Стол Накрыт

Плыву, лечу, бегу ли, ног не чуя,
Туда, где ждёт меня стареющая мама,
Туда, где ветер по холмам кочует
И шепчет на ухо о том, что знает.

Спешу в тот край я, где золотокрылое
Играет солнце утреннее в плёсах,
Где чудные загадочные рыбы
В глазах своих холодных тайны носят.

Стремлюсь туда, где было то, что было,
Туда, где сёстры непременно стол накроют,
Где будет смех, а после голос милый
Споёт про степь под грустные аккорды.

Я буду там желаный и счастливый,
Где ждут всегда, а встретят без излишней помпы,
Где знают толк в домашних терпких винах,
Где стариков давно ушедших помнят.

Так где ж он, край, так горячо любимый,
Тот край, где ждёт меня стареющая мама,
Где о степи споёт нам голос милый?
Он, верно, есть... Но в снах лишь досягаем.


Поправка на вечность в «теории вихря»


в теории вихря отголоски марксизма:

эти массы – горячие массы,

a эти – прохладные, как матрацы,

и кружение, как святых революций грозы,

грозные молнии в середине мессы,

а после – кровь и души, разбитые на классы,

которые не находят

на просторах галактик успокоенья


Четвёртое измерение.. одного и того же отрезка пути


путь постижения истин отмечен вехами,
как то: первый ушибленный палец
или первая шишка говорили, что мир опасен,
что круглое катится, а тяжёлое падает;
первый ожёг натолкнул на мысль,
что бывают вещи, которые воспламеняются
и долго горят, пока не потушат;
первая женщина намекнула,
что мир ещё полон тайн и загадок;
смерть близких учила, что всё – конечно,
и даже то, что живёт очень долго
в конце концов умирает, превращаясь в пепел;
на твоём же счету лишь ушибленный палец,
да и то не твой, а соседский; впереди же ожоги
и ссадины, и первая бритва, и беспомощный взгляд
вослед навсегда уходящей женщине

Следуя Заветам

Валерий Брюсов
ЮНОМУ ПОЭТУ

Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее - область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.

А. А. (LG)
СЛЕДУЯ ЗАВЕТАМ

В юности, помню, не жил настоящим,
Грёзы лелея, не думал о хлебе,
Вдаль устремляя я взор свой горящий,
Между землёю метался и небом…
Юность прошла, но привычки остались,
Так же себя я люблю беспредельно,
Музою жив, только ей поклоняюсь,
Ей лишь одной, безраздумно, бесцельно.
Что же не так было в юности вешней,
Если дожив до седин и при этом
Следуя строго заветам мудрейших,
Так до сих пор и не стал я поэтом?


Пальчики Пачкая

пальчики пачкая, пачки газет
листаются и чёрным по белому там:
слёт пионеров, ударная плавка –
сладкие враки тёмного прошлого...

и чёрная сажа текущей недели, подпольный бордель, сходка бандитов, труп обезглавленный, обгоревший слегка лишь, челнок приунывший, круто кинутый лох, засада, кислотники, свежие сводки ЦРУБОПа, заточка, стволы, спидоносная гнусь, вагинально-анальное, генитально-оральное, просто анальное, но тоже брутальное, радиоактивное облако (без штанов), активно-пассивные геи, реки крови, евреи, вышедшие из берегов, евреи... здоровый лесбос, горящий лес и уродина – босс, и надоевшее слово секс, висяк, расчленёнка...

и полузабытый сон из ушедшего детства:
слёт пионерский и ударная ковка

Красный Странник

Красный, кленовый...
Откуда взяться ему,
Когда кругом только сосны.
Ветер принёс.
С севера дунет и вот снова он в воздухе –
К югу летит красный странник.

Стихопсис – о вреде знания, о бренности бытия, о непостижимом

когда-нибудь..
все начнётся сначала,
или с конца?
солнце свалится
с дыркой в башке,
вымерли динозавры,
вымрут и прочие,
тараканы и крысы,
амфибии и земноводные,
ни земли, ни воды
не будет в помине,
один только смех,
размноженный эхом,
умирает всё,
кроме Смеха,
ибо смех есть Бог
и, размноженный эхом,
рождает миры

Моя родина там, на Востоке, в степях...

Моя родина там, на Востоке, в степях,
И хотя я не раз с ней навеки прощался,
Ровно столько же раз, все дела побросав,
Возвращался. Всегда возвращался...

По-иному никак, начинает щемить,
Начинает болеть - так зовут мои предки,
Я не клялся навеки ей верой служить,
А без клятв прикипел к ней навеки.

И я снова вернусь, чтобы маму обнять,
Чтоб, упав на колени, поплакаться в юбки,
И покуда мы живы, нам есть что терять –
Этот мир, он достаточно хрупкий.


Мы Запахи


Врут, что мол из воды мы, а мы ведь из мяса,

Из кишок, костей и верёвок разных для связки.

Всё это рвётся, хрустит и скрипит без смазки,

Нервы сдают, вирус лют, лихорадочен бес-насморк.

Вам смешно? Но вы ведь тоже всё о погоде, да о погоде

О весне, о явлениях дивной природы,

О любви: «О закрой свои бледные ноги».

О которой много писали и многие.

Даже те, кто в теме не смыслил ни грамма

Слепо ходили тропой графоманской
 
В сладкие дебри туманные.

О душе. Так привычно писать о бесплотном,

О чудесном, неведомом, не животном.

Но мы – мясо!

____________Мы – кости!

______________________Мы – запахи!

Я роняю снежинки перхоти

На бумаги исписанной тонкий лист,

Снег только что выпал, но и он не чист.


Детские Страхи, №1


все мы кто-нибудь, что-нибудь, где либо, как-то,

хотящие могут не спать, но спящие не перестанут хотеть,

в молчании же несовершенство слов почти не заметно,

живое – конечно, а вечность – ещё одно слово,

вечность – ещё одно слово, которое несовершенно,

эта мысль не даёт нам покоя, а поэтому –

помолчим, разговоры ничем не кончаются;

слишком много границ по дороге к безмолвию, белое

белое поле, безгранично, безбрежно бессловие,

оглянись и увидишь королевство несказанных слов


Детские Страхи, №2


Сегодня без войн г и б н у т женщины

В женщинах, мужское тает в мужчинах.

Распятые на кресте эмансипального жжения

Баюкают кукол воины от рождения,

Учёные делают вид, что ищут причины.

На гербах – львы, их зубы стерты от старости,

Двухголовые птицы-мутанты,

Долголетие мира пугает отсутствием страсти,

Небо желтеет в ярости,

А мальчики в пачках меняют АК на пуанты.

О Небе

Руки на веки – и нету неба,
Руки прочь – и синее вновь!
Проблемы нет, если нет ч е -
л о в е к а,
И неба нет (прикрыто рукой).


(вместо прип-ва)

милая, печальная
даль моя небесная,
вечною невестой мне
стань любови для,
чтобы не кончалися
странствий дни чудесныя
и стены дома тесныя
не погребли б меня





ЧИСТАЯ ПРАВДА ОБ У


Всем известна притча, повествующая о преподобном мастере У, который якобы достиг просветления через ежедневное созерцание собственного говна. Так вот, эта история правдива только наполовину. В том смысле, что преподобный У (Линь) действительно достиг просветления, созерцая свои какашки. Но не исчез бесследно, как утверждает притча, в конце пути, сразу же по достижении просветления. На самом деле имело место быть вот что. В одну из тёмных безлунных ночей У действительно вышел из ворот монастыря Семи Камней, что на севере. И там его больше никто не видел, это так.
В трюме огромного сухогруза «Тай Ку» преподобный У переплыл океан и таким образом оказался на другом континенте. И там, набрав порядочное количество учеников, он открыл свою школу.
Учение У, словно семя, брошенное в нужный срок в благодатную почву, дало всходы – нашло отклик в сердцах новых адептов. Каждое утро начиналось для неофитов с ритуального поедания пшенки под монотонное «ом». Если кто-то сомневается, что можно одновременно жевать пшенку и мычать «ом», то может попробовать сам. Потом это дело обильно заливалось густым чаем со сливками и мёдом, что способствовало скорому опорожнению кишечника. Наложивший кучку раньше всех радовался как ребёнок, кричал победное «сынь-сын» и усаживался перед нею поудобней.
Надо сказать, что учеников у У поначалу было не очень много, не больше сотни, но вскорости весть о диковенном учении мастера разлетелась по окрестностям большого города. Ряды созерцателей говна стали пополняться, а через определённый срок, как это часто бывает, явление приняло массовый характер. В близлежащих парках и скверах обывателю стало просто опасно появляться, в буквальном смысле ногу было некуда ступить, не запачкавшись. Власти города были вынуждены принять необходимые меры по защите обывателя и городского ландшафта – улиньцев попёрли. Школа была вынуждена искать себе места для созерцания далеко за пределами большого города. Однако этот факт не внёс в ряды улиньцев никакого сумбура и они по-прежнему были верны своему мастеру и его непобедимому учению. Теперь по утрам ученики огромными партиями срывались из города и бежали в близлежащие леса. Всё так же металась из термосов в пластиковые миски ничем не приправленная пшенка, а после запивалась густым чаем со сливками и мёдом. А любопытные фермеры, проезжавшие мимо, слышали диковенное мычание и улавливали знакомый всем с детства запах. Поначалу это вызывало у них известное отвращение и они пытались спускать на улиньцев собак, но потом, видя что вреда, в принципе, от них никакого, привыкли. Некоторые из них, учуяв явную выгоду, даже стали приглашать созерцателей говна на свои кукурузные поля, бесплатно поставляя отменное пшено и густой чай со сливками и мёдом. Стараясь переманить созерцателей от соседа, фермеры ухитрились переругаться друг с другом, хотя раньше ничего подобного не случалось. Сдобренная улиньцами земля родила вдвое, а кое-где и втрое против пашень сдобренных покупными суперфосфатами. В конце концов в среде улиньцев тоже случился раскол и большая их часть, наняв себе агента, стала кочевать от фермы к ферме, принимая мзду от благодарных фермеров. А вскоре и остальные созерцатели примкнули к «крапкатерам», как стали называть бывших созерцателей. У Линь, чьё учение потерпело такое неожиданное фиаско, на этот раз действительно ушёл. В одну из тёмных безлунных ночей У вышел из большого города и больше его никто и никогда не видел.




В Его Глазах Не Ветер Странствий


в его глазах не ветер странствий,
в глазах его не боль разлуки,
не ветер странствий и не боль
в её глазах не страх расстаться,
и не раскаяния муки,
не муки и не страх

в его глазах не тень тревоги,
не отражения печали,
в глазах его блестящий «ян»
в её глазах не мудрость ночи,
не сна печать и не отчаянье
в глазах её медовый «ом»

а за окном бушует день,
в котором хочется остаться,
а за окном стоят деревья,
чья жизнь прекрасна


В этом городе слез
Я один без слезы
В этом городе грез
Я один без мечты
И поднимут крыла
В свете дальней звезды
Что по свету вела
Средь бескрайних
Пустынь
Ухожу в никуда
Без обид и слезы
В моих жилах жива
Кровь бессмертной
Орды..


ДНИ


Дни бывают разные, короткие и праздные, серые и светлые, и даже голубые.
Бывают дни как пропасть, как проповедь, как песня, такие заунывные, стекающие мёдом.
Бывают дни как окрик, как выстрел, как падение, как жизнь длиной в полмига.
Бывают дни осенние, а то – как лета дрёма,
Как смех любимой девушки, как детский, или вовсе – чужой и незнакомый,
Бывают дни без смеха, как белый лист бумаги, как лист бумаги чёрной
Бывают дни без веры. Бывают дни без боли. Сухие как ладони прозектора из морга
Бывают дни без солнца, без неба, без дороги.




ТУМАН НАД УЛАНКОЙ


туман над Уланкой, как сто лет назад

запахнет вдруг дымом в Секисовке,

в Казачьем, в Герасимовке и в Завидном,

это просто начнётся сезон отопительный,

а кто-то возмет и стихами

зачем-то об этом напишет, хе-хех


О Г Л

идея написания, форма, а также некоторые приёмы заимствованы у автора, рекомендованного мной всем собратьям по перу – ХЕЛЬГИ (см. ссылки), настоятельно рекомендую для прочтения два его последних по времени шедевра

http://www.stihi.ru/2003/09/29-1422 и

http://www.stihi.ru/2003/09/29-1423


***
одно гражданское лицо (ОГЛ), совсем не обличённое властью, однажды отправилось на воды, отдохнуть и поправить здоровье, но так затосковало по родине, что буквально через сутки напилось в дым и утонуло

***
аналогичная история случилась с другим одним гражданским лицом, тоже, впрочем, не обличённым властью, которое поехало на грязи, напилось в дым и утонуло, хотя повод для возлияний всё же остался неизвестным

***
автор когда-то знал по крайней мере одно гражданское лицо, которое, так ни разу и не напившись в дым, зассало буквально все стены в его подъезде, но настучать этому лицу по кумполу было совершенно невозможно, потому как оно носило шлём – вспомнилось вот теперь

***
одно гражданское лицо, которое очень любило собак и разных там других животных однажды поссорилось со своей супругой, затосковало и совершенно глупейшим образом напилось в дым, но умерло своей смертью ровненько через тридцать лет и три года – автор не исключает магического аспекта в этой истории

***
одно гражданское лицо как-то пошло в лес и наелось там грибов, а напиться в дым оно хотя и любило, но так и не успело

***
однажды одно гражданское лицо потеряло работу и затосковало, но напившись в дым тут же забыло обо всех печалях – а было это в прошлую зиму или в позапрошлую, автор, честно говоря, уже и не помнит

***
одно гражданское лицо как-то заболело триппером, а узнав об этом тут же затосковало и напилось в дым, но, как вы сами конечно же понимаете, ему это совсем не помогло

***
одно гражданское лицо захотело пойти попариться, но перед этим зачем-то напилось в дым, а зря, потому что зайдя в парную тут же ошпарило себе уши – автор уверен, что напиваться в дым вовсе не обязательно, но уж если и делать это, то конечно же после бани, а не до неё

***
одно гражданское лицо решило провести научный эксперимент и стало напиваться каждый божий день в дым, но не рассчитало своих физических возможностей и померло, погибло, так сказать, ради науки, а все думали, что оно просто загнулось от пьянства – но поскольку записей гражданское лицо никаких после себя не оставило, то автор всё-таки сомневается в чистоте этого эксперимента, не говоря уже о его целях


2000 - 2003

ну вот и всё, она ушла
а он не верил и слова
какие-то всё говорил
а он шагами мерил боль
от коридора до окна
он ждал рассвета и курил

он говорил: она права
он пепел под ноги ронял
и был рассвет, и был сентябрь
он вышел утром за порог
и на край света взял плацкарт
где толоько льды и ветер – царь

и он влюбился в ветра вой
и север выдрал с мясом боль
он всё забыл, он стал кремень
он просто понял, жизнь проста
и отсмеявшись над собой
всё начал с белого листа

осень рано поры не давать отдохнуть

осень рано поры не давать отдохнуть
отходные мне петь, отпевать, отпивать
как глотками мне мелкие жизнь от меня
или вечности от оторвать двух минут

или неба меня отменить, обменять
черепаший на суп обмелевшая синь
ты цепляясь кровавые губы просить
говорила просить много телу огня

говорила огонь ты замаливать дым
то один уходить неба выскоблив дно
то низами закатом сливаясь в одно
языками стуча по столпам верстовым

вражьи стрелы, свистя, улетали вдогон
мы коней не жалея бежали от ран
и с позором оставили вражеский стан
чтобы страх приютить свой под юбками жён

чтобы смерти не встретить до старости лет
чтобы в пьяном вине горький стыд утопить
чтобы врать своим детям про топот копыт
про геройскую юность и сладость побед

поэма о галушках

чтобы мясо получилось мягким, надо его на пару часов замочить в молоке..

а в детстве.. [написал и задумался], в детстве бабушка меня кормила огромными, с мой кулак, галушками, обжаренными в масле.. одна галушка, две галушки и уже сыт на весь день.. перед отьездом в "дальние края" я зашёл к ней попрощаться, оставил сорок рублей и уехал навсегда.. а недавно я пробовал сделать их сам, замешал тесто, водичку подсолил, обварил, обжарил с лучком, насыпал себе полную тарелку, водочки плеснул, как полагается.. посидел, поковырял их вилкой и понял, что..

нет возврата в детство..

в бабкином доме я играл флакончиками из-под одеколона, строил из них города.. помню, в предбаннике лежало их целых два мешка, разной формы и конфигурации, квадратные, треугольные, цилиндрические, с этикетками и без – дед был алкоголиком..
своим дедом я гордился, потому что не было в районе человека, который бы не знал деда Мишу.. дед Миша клал печи, дома строил от фундамента до конька, план чертил от руки на тетрадном листе огрызком мягкого карандаша.. ломался кузнечный молот в мастерской – посылали за дедом Мишей, выходил из строя бойлер – снова звали деда Мишу.. как и многие мастера на все руки в то время, плату за труд он брал водкой и умер под забором, просто сгорел изнутри..

ах, какое было детство, с другом Вовой Денисовым мы ходили на рыбалку, в Уланке водилось море всякой рыбы, а удочки делались примерно так, на свежевыломанную ивовую палку вязалась либо леска, либо просто прочная нитка, и если не было крючка, то в ход шла тетрадная скрепка, гайка средних размеров служила грузилом, а винная пробка – поплавком, вот и всё, никаких спиннингов, тем более, что и слов мы таких не знали, приносили полведёрка мелкой рыбы и бабуля нам её тут же жарила на сковородке..
в засушливые годы Уланку перегораживали временной дамбой, чтобы было чем поливать картофельные поля, по обмелевшему руслу последними худеющими на глазах ручейками уходила рыба, из последних сил били плавниками по мутной илистой воде остроносые щучата, можно было брать их голыми руками, но мы с Вовой их не брали, почему-то не хотелось..

в Казачьем часто кололи свиней, поэтому копчёные окорока были почти в каждом доме, в бабкиной холодной кладовке они висели у потолка и вкусно пахли, потом запах въедался даже в штукатурку стен.. мы с Вовой сидели на заборе и наблюдали как отец с дедом и ещё двое мужиков пытаются загнать в угол свинью, у отца в руках здоровый узкий нож, а во дворе стоит сумасшедший визг, свинья умная и не хочет быть зарезанной просто так, без борьбы..
потом мы с открытыми ртами наблюдаем, как из свиного горла хлещет в таз тёмная, почти чёрная кровь, а бабуля умелыми руками уже цепляет кишки на мясорубку, чтобы набить их мешаниной с кровью, для нас обрезают и тут же коптят на лампе свиные уши, отец с дедом, уже пьяные и добрые, обсуждая с мужиками недавнее смертоубивство, хрипло хохочут и кашляют Беломором..

у деда была ручная немецкая машинка для стрижки, ей он стриг половину села.. я помню Вова приходил к деду стричься, приносил ему в зажатой потной ладони пятнадцать копеек, деньги давать стеснялся.. дед, не вынимая папиросы изо рта, набрасывал ему на плечи старую застиранную простынь и неспеша обрабатывал под ноль, а я иногда стригся с ним за компанию, хотя никогда не любил, сидел смирно, боялся дёрнуться.. мне казалось, машинка эта – вещь опасная.. и страх этот у меня остался на всю жизнь, поэтому парикмахерам я не доверяю и стригу себя сам.. ещё мне нравилось наблюдать как дед бреется, это было похоже на ритуал, дед расстилал на обеденном столе газету, разминал помазок, вешал кожанный ремень на спинку стула, правил бритву, взбивал пену, густо мазал ей щёки, подбородок и шею, и опять же неспеша снимал иссиня-чёрную, чуть с проседью, жёсткую щетину, обтирая бритву о край газеты.. бритву почему-то никогда не мочил.. газету он аккуратно сворачивал и выбрасывал в помойное ведро.. ничего вроде бы особенного, полстраны так брилось, но веяло от этого вековым порядком, строгой дисциплиной и казалось мне священным..

никаких вольностей и шалостей дед не любил, поэтому иногда я был бит.. не мог терпеть и вранья и таскал меня за уши.. раз было так, что родители приехали к деду с бабкой в гости [я у них жил постоянно], бабуля ближе к вечеру натопила баню, женский пол помылся, а мужики остались париться.. я улучил момент, когда никто меня не видел, проскользнул в дом и спрятался под кухонным столом и стал ждать, когда все зайдут, усядутся за стол и вот тут-то я как чёрт выскочу и всех напугаю.. но не шли почему-то, а я сидел и ждал, устал даже, чуть не задремал после баньки.. а потом, когда зашли, то страшно ругались, что мол пропал куда-то, как провалился и когда придёт, то получит ремня.. оказывается, они меня уже и звали, и искали, дома, видят, нету и я понял, что дело моё плохо, поэтому сидел под столом и молчал, пугать мне их уже расхотелось, я думал, как шкуру свою от ремня спасти, но придумать ничего не мог.. но тут всё само собой разрешилось, причём, так быстро, что я пикнуть не успел.. под столом, как раз возле меня, стоял большой заварник и когда дед сунул за ним руку, то ткнулся ей в меня, и я тут же был выужен из-под стола за уши, и если бы не мать с бабкой, то мне бы пришлось плохо..

да, дед был жёстких правил, писать и читать я уже без него научился, но считать до десяти он меня учил, причём, как это было, я до сих пор вспоминаю.. помню, дед с бабкой ужинали пельменями, а я стоял в углу потому что не мог вспомнить, какая цифра идёт за восьмёркой.. зашла соседка Ленка и сообразив что происходит начала мне помогать, мол, мать её за солью послала, баба Роза, дайте нам пожалуйста девять ложек соли.. и уже скоро девять, а она, мол, за уроки ещё и не садилась.. все смотрели на меня, а мне было стыдно, я знал, что дед не любит вранья, у меня капали слёзы, Ленка просила, чтобы меня выпустили, ей меня было жалко, а дед говорил, что ничего, пускай, мол, ещё минут девять постоит, раз такой дурак..

вот, ну ещё много чего там было в этом Казачьем, потом дед помер, бабка одна осталась, я её иногда навещал там, но это уже совсем другое всё было, совсем не то.. Вова вырос, оказалось, что он меня на целых три года старше, а иногда это ой как много.. например, я приехал раз к бабуле, зашёл и к Вове по старой дружбе, его самого дома не было, сказали, что у магазина его видели, пошёл его искать, нашёл, а он такой легко поддатый сидит, мимо меня куда-то с грустью смотрит, а для меня это ещё в диковинку было, в общем история там такая, что ему денег не хватало, а он добавить хотел, дал я ему рубль, он принёс из сельпо фугас и мы его вдвоём тогда с ним выпили, я впервые пил вино, много и без закуски, на закуску, как часто потом было, просто не хватило.. помню, я за ним куда-то шёл, он мне что-то рассказывал, а я его не слушал, просто не мог, шёл за ним и блевал.. бабушка его [а он по жизни сиротой был, бабкой и дедом воспитывался] нас щавельником кормила, да, супчик был вкусный, наваристый, но тут меня снова рвать потянуло, я бросил ложку и побежал во двор, а когда вернулся, баба Пана, Вовкина бабка, рассуждала, что вот, мол, все городские такие слабаки, чуть только там муха села на хлеб или в суп упала, они сразу блевать.. я соглашался, мне не хотелось, чтобы кто-то знал, что я пьяный..

потом был период, когда я долго не приезжал, были какие-то причины, я рос и менялся, мои интересы менялись, уже нельзя почему-то было просто так вот сесть на автобус и приехать к бабуле, к старым друзьям, а нужен был какой-то повод, праздник, день рождения.. в следующий раз я приехал к бабке со своим двоюродным братом, которого взял за компанию и тогда узнал, что друг мой Вова сел за хулиганство, подружка Маргаритка уехала с родителями куда-то далеко, вообще многие поразъезжались, поразъехались кто куда и тогда же я понял окончательно, что кончилось моё детство..
случайно мы попали на чью-то свадьбу, моя баба Роза там была за повара и нас посадили за стол, а часа через полтора мы уже сидели пьяные и перемигивались с девками, кто-то из них, имени не помню уже, сгрёб меня в охапку и потащил в бабкин дом, пьяными губами я елозил по её титькам, но дом был заперт, а ключа я найти не смог..

по дороге назад в город нас с братом ссадили с автобуса, потому что Игорёша заблевал там всё вокруг себя, шофёр остановил автобус, бросил нам газету и я, как не раз потом, в будущем, стал подтирать за моего брата его блевотины – сам он лыка не вязал.. нас ссадили, а через минут пятнадцать уже забрали в милицейский УАЗик, потому как видок у нас был ещё тот и доверия мы органам не внушали.. у нас, помню, хватило благоразумия с ментами не препираться, и они нас тоже высадили.. тем более, что ехали они куда-то совсем по другим делам, а нас случайно зацепили.. мы им рассказали про свадьбу, они посмеялись и отпустили нас с миром.. Игорёне, правда, дали пендаля, а меня почему-то не тронули..
я тогда учился в девятом классе, брат – в училище, утром надо было идти на занятия, а домой в таком виде идти было страшно, мы залезли в какой-то подвал и там на трубах хорошенько выспались, потом не могли найти выхода и, вылезая через узкое окошко, я зацепился за гвоздь и порвал новую рубаху.. трамваи уже не ходили и до дома я шёл пешком, мать потом рассказывала, что я тихонько зашёл в свою комнату, в темноте аккуратненько разделся, повесил одежду на стул и лёг спать.. при этом метра на три от меня отвратно разило, а одёжка больше была похожа на грязные лохмотья..

я в юности играл в народном театре, вернее, в студии при нём, для народников мы ещё были маленькими, на гастроли по области часто ездили так, сначала театр [взрослые дяденьки и тётеньки], потом по их следам пускали студию – нас.. так вот, часто нам приходилось за народников наших выгребать горы хлама, чистить помещения, прибераться и надо сказать, что такого количества стеклотары, бутылок ликёро-водочных, винных и пивных сразу вместе я больше в жизни не встречал.. хотя, если честно сказать, то мы в этом плане часто дышали им в затылок.. винными парами, разумеется..

в Казачье я вернулся потом уже летом, один – брата Игоря посадили на четыре долгих года, а я случайно попал в стройотряд.. болтался там без дела на каникулах, делать было абсолютно нечего, летом в колхозах люди просыпались в четыре-пять утра, тяжело работали, домой возвращались затемно, в том числе и молодёжь.. а тут неожиданно для всех ещё стройотряд прислали, строить новые коровники и дома для колхозников.. мне вдруг стало интересно, чем они там занимаются, стал к ним приходить, командир их меня спросил, что я тут делаю, я сказал, что, мол, у бабки в гостях и что мне интересно посмотреть на их работу.. а он тогда сказал, что зачем просто так смотреть, если можно самому заработать.. сказал, что нужно только сьездить в город, зайти в их Строительно-дорожный Институт, взять там бланки и пройти медосмотр, я обернулся за день, отец мой тогда работал на «малолетке» начальником участка промзоны и принёс для меня кирзачи ручной работы, с толстой подмёткой и подкованными каблуками – подарок от зеков, я ими очень гордился [кирзачами], ни у кого больше таких не было..

а на следующий день я познал все прелести стройотрядовской жизни, подъём в полшестого, чтобы в шесть уже быть на объекте, первые мозоли от лопаты, сбитые молотком пальцы, за первые две недели я научился правильно ставить опалубку, закладывать бут и заливать всё это дело бетонным раствором, под чутким руководством мастера, разумеется.. был в стройотряде ещё один человек со стороны, художник-прикладник Алмаз, симпатичный молодой казах, мы с ним сразу сдружились и нас вместе с ним послали работать не пилораму, помогать пильщикам.. дисциплина на пилораме была послабже и мы тоже немного расслабились, приходили не к шести, как все, а к семи или даже к восьми.. иногда нарушали сухой закон [а в стройотрядах области всегда был сухой закон], выпивали с пильщиками и без них, когда нам выдавали аванс.. но, в основном, нам приходилось работать тяжело и много.. на пилораме заправляли два эстонца, молодой и старый, молодой тогда только что вернулся из зоны и травил зоновские байки, а Алмаз тоже, оказывается, отсидел два года на малолетке, за что я его ещё больше зауважал, и с молодым пильщиком они нашли общий язык.. старый, его кажется Рихардом звали, ревновал молодого к пилораме, и они вечно выясняли отношения, однажды молодой даже пробил Рихарду руку молотком до кости.. было море крови, но они потом всё-таки как-то разобрались между собой.. пить на время завязали, Рихард приносил по утрам парное молоко и свежевыпеченный хлеб и мы все вчетвером этим завтракали..

скромность Алмаза меня поражала.. раз к нам приехало высокое начальство с проверкой, председатель Облсовпрофа со свитой, все удивлялись, чего это вдруг, стройка вроде бы не комсомольская, объект не стратегический.. позже Алмаз мне признался, что это его отец приезжал, посмотреть как он устроился, но они даже не поздоровались тогда.. и я его за это что? да, конечно же ещё больше.. обедали мы часто у моей бабки, я ей отдавал часть аванса и она нам с Алмазом готовила, поэтому многие отрядовцы нам завидовали.. мне ещё и потому, что денег за питание с меня не вычитали.. командир отряда мне сказал, хочешь заработать больше, рублей на сто, кушай дома, а не хочешь, кушай с нами.. я выбрал дома, потому что думал, что заплатят мне всё равно мало и лучше уж хоть на чём-то сэкономить.. но поесть в столовой мне иногда всё-равно удавалось, отряд не жадничал и надо сказать, что кормили там на убой.. за полтора месяца я тогда заработал пятьсот семьдесят рублей.. работали, правда, от зари и до темна, и без выходных, но всё равно для начала восьмидесятых это было солидно.. не знаю, имел ли к этому факту какое-то отношение наш Облсовпроф, история об этом умалчивает..

Алмаз уехал немного раньше, ему надо было лететь в столицу, он учился на прикладника в училище, не то в Абрамцево, не то в Хотьково, а через неделю после него уехал домой и я.. славно мы в то лето поработали, я узнал, что такое стройотрядовская стройка, сносил за поллета пару кирзовых сапог, чем был несказанно горд.. протягивал всем в приветствии свою заскорузлую ладонь и сильно жал, и любовался произведённым эффектом..
а ещё я там тогда попробовал настоящего спирту, мы пили его с экскаваторщиком в какой-то душевой, где пахло креалином.. закуски не было, на двоих бутылка спирта и к нему питьевой воды хоть залейся [душ всё-таки].. но мы пили не разбавляя [для солидности], только запивали холодной водой, горло я себе обжёг тогда капитально, но ничего, уже зажило, закалилось горло-то..
то был левый заказ и поэтому с нами так расплатились – спиртом.. в доле были я, кореец и казах-экскаваторщик, кореец пить отказался, а нам с экскаваторщиком было по колено.. он черпал раствор ковшом, подвозил к бойне, мы с корейцем закидывали его лопатами внутрь, руки после этого не то что гудели, их просто не было.. ног тоже.. кореец устал больше всех и ушёл спать, а мы с Сериком проговорили всю ночь, он говорил о жузах, о звёздах, о Чингисхане, я – о в любви казахскому народу.. в общем, бредили по пьяне.. когда я наконец-то поднялся на ноги, то ощутил вместо них вату, на вате ходить не было никакой физической возможности, посему я оторвался от земли и полетел домой, к бабушке.. долетел в принципе неплохо, ну, может только рожу чуть-чуть поцарапал, при посадке..
имярек задаст вопрос, при чём здесь галушки, почему поэма о галушках, а не о водке, как следует из повествования.. потому что водка - всегда, а бабушкины галушки только раз.. только там и больше никогда..

я выпиваю и ложусь спать

я выпиваю две чашечки кофе и ложусь спать
я выпиваю два стаканчика колы и ложусь спать
я выпиваю две стопочки водки и ложусь спать
я выпиваю два литра томатного сока и ложусь спать
я выпиваю два яичных белка и потом ложусь спать
я выпиваю две рюмки ликёру и тут же ложусь спать
я выпиваю две кружечки чаю и снова ложусь спать
я выпиваю два жбанчика квасу и быстро ложусь спать
я выпиваю две канистры щербету и ложусь спать
я выпиваю два пива и что? и ложусь спать
я выпиваю два моря шампанского и наконец-то ложусь спать
я выпиваю две баночки клея и.. ло-ж-ж-ж-у-усь спа-а-ать

вот так я всё время ложусь спать
а как я просыпаюсь, никому уже наверное и не интересно..

берега

- это жар
у меня?
- нет
- просто жара
во мне?
- нет
тогда, жаркое?
- пфф!!!
какой бред,
нет,
это кольца
бетонных
конструкций
прижались
друг к другу
я весь из бетона
и новая тонна
привалится
крУгом
к новому кругу
и пусть земле
тяжело
но ведь и небу –
не сладко,
и не будем
гадать, кто же
первым
умрёт,
хорошо?
ладно, ладно..
звезда
раскалила
меня
до бела,
просто
мне
жарко

хорошо,
если много
с тобою
согласных
и плохо,
если
только
несчастные
гласные,
ведь они же
как реки,
готорым
нужны
берега,
им нужны
берега,
и нам нужны
берега,
а иначе
беда..

скоро ночи
станут
длиннее
и настанет
пора обострений,
для кого-то
время
совсем
остановится,
для кого-то
пойдёт
быстрее
говорят,
нам осталось
каких-то там
пять
миллиардов
лет,
мне смешно
и поэтому
я смеюсь,
роняя слёзы
на клетчатый
ровный паркет..

а вообще-то
я из бетона,
а ещё из
стекла..
или может быть
нет

се ля ви, се ля ви

за морями семью, за замками семью
в том краю, где ветра воют вьюжные
как-то раз прикорнула себе ввечеру
и стех пор мёртвым сном спит принцесса в гробу
так доселе никем не разбужена
на арабском коне, на лихом скакуне
должен принц к ней лететь как ошпаренный
там колены свои преклонить перед ней
и без страха потом целовать при луне
прижимая к ноге меч ли, шпагу ли
кто-то скажет: легко! да вот только дракон
у дверей к тому гробу приставленный
уж лет сто он сторожит принцессы той сон
трёхголовый, но злой и голодный при том
должен принцем он бысть обезглавленный
должен пасть он во славу всесильной любви
к красоте до сих пор не разбуженной
но вздыхает дракон: се ля ви, се ля ви
где ж вы ловкие, смелые принцы мои
не видать за ветрами вас вьюжными

у ивана два кармана

у Ивана два кармана
в пинжаке наглаженном
а в котором из них камень
разве ж он расскажет нам

у Ивана есть сестрица
девка больно видная
если ночью вам приснится
я вам не завидую

у Ивана два кармана
да сестричка бойкая –
зубки белыя в стакане
ножаньки пад койкаю..

я икаю, я икаю
штой-та мне икается
неужели вспоминает
Ванькина красавитца

был я в горади намедни
яшшык взял шампандскога
окны бились у соседий
как в войну германскаю

засадил я Кате с Клавой
агародъ капустаю
штой-та нынче нашим бабам
животы патпутчило

если кто-та што подумал
дурью пусть не мается
ентим срамом наши люди
тут не з а и м а ю т ц а

был я в горади за водкой
выпил штоф и видел там
сад, цветы, траву, животных
ой, красы невиданной

были лев там огнегривый
вол, очей исполненный
и орёл конечно был там
золотого колеру

в ощем всё как в книжках пишут
разные писатели
а в деревнях эти книжки
любют мять читатели

или просто идти

..и что ни напишется, всё будет пошлым
и что ни расскажется, всё будет прошлым
и всё, что ни сыщется, станет ненужным
так что лучше по лужам бежать босиком

или просто идти и не думать о худшем
убегая от всех понедельником душным
или просто глазеть на короткие юбки
на глазки, на губки, скользя в переулки

или просто лететь небесами над миром
над домом, над улицей, над сортиром
сорокой лететь или чайкой крикливой
распростав свои крялья, лететь высоко

или видеть себя бесконечно счастливым
или знать, что настанет черёд быть любимым
ну, а может быть верить, что детство вернётся
а о прошлом когда-нибудь даже споётся

или всем улыбаться без тени сомненья
как будто ни смерти нет, ни забвенья
или просто любить и души своей звуки
различать среди гулких чужих голосов..

у кошки моей голубые глаза

у кошки моей голубые глаза
в глазах её мудрых живут небеса

у кошки моей,

в глазах её море и женская грусть
и что-то ещё, с чем я тоже мирюсь

у кошки моей,

у кошки моей удивительный нрав
в ней тигр живёт на законных правах

у кошки моей,

в ней тигр живёт и лесная сова
и кто-то ещё, кто не узнан пока

у кошки моей,

у кошки моей сто двенадцать сестёр
в шерсти её тонкой пылает костёр

у кошки моей,

у кошки моей голубые глаза
а в них не то мудрость, не то небеса

зачем писать стихи? стихи не пишутся
всё проще, как дышать, как видеть сны
как род продлить, как, не жалея сил
потерянный свой рай искать и знать, что не отыщется
как выть с тоски, как вслед ушедшей женщине
беспомощно смотреть, глотая дым
дешёвых сигарет, как знать, что не любим
как встать с колен, как брать вершины снежные
зачем писать стихи? стихи не пишутся
стихи растут как яблони в саду
счастливо шелестят, но засыхая в темноту
последний стон роняют еле слышимый
зачем писать? они как песни журавлиные
слетят с небес и сами нас найдут
стихи как люди, мы их видим там и тут
их кровь и пот, и крылья их за спинами
зачем? любви не нужен слог возвышенный
а жизнь и так полна без лишних слов
я слышу шелест мной исписанных листов
зачем писать стихи? стихи не пишутся

всему свой срок

или мне чуждо наслажденье,
и всё, что радует, живит,
всё, что ликует и блестит,
наводит скуку и томленье
на душу мертвую давно,
и всё ей кажется темно?

А. Пушкин, «Евгений Онегин»


судьбой храним от потрясений
от бед стеной её прикрыт
я в сорок (даром что пиит)
устав от райских наслаждений
не разожгу в душе огня
она давным давно мертва

её не тронут звуки арфы
чьи струны девичья рука
ласкает, ветренно легка
руки той сатир старый алчет
и к ней припав, медок он пьёт
и яд свой липкий в души льёт

когда-то был и я любитель
и ножки женской и руки
но нынче дни те далеки
и стороной мою обитель
обходят шумные пиры
из этой выбыл я игры

интриги, козни, злые шутки
и гнев уездных королев
чьи тайный вздох и явный блеф
пройдут сцепясь без промежутков
все это в мир ушло иной
мне ж нынче дорог лишь покой

покой и воля (воля – вольным)
как два крыла несут меня
в страну, где счастлив буду я
без утомительных застолий
а с доброй книгой у окна
да с чаркой терпкого вина

грядёт пора мечтаний скромных
уединенья долгий час
смеялся бывший ловелас
не раз над мыслей сих крамолой
но жизни мудрой прост урок
что есть всему всегда свой срок

грустная песенка

к Оленьке друг-пастушок приходил
Оленьке с поля цветов приносил

Оленька ночью совсем не спала
песенку пела, веночек плела

пела про то, как судьбинушка зла
тятя в зятья не возьмёт пастушка

утром коровки ушли со двора
Олюшка следом - сама не своя

вышла на волю, веночек в руке
шагом неверным спустилась к реке

волны качают увядший венок
плачет над речкой дружок-пастушок

время, время

время, время, почему бы тебе не вернуться назад
и глубокой рекою не стать, повернувшей вспять
обогнёт холмы река и под новой луной искрясь
унесёт меня река через земли в мой старый град

у н е с и меня в детство, река
в край, где в небо растут дома
в мир, где всё так легко, река
в мир влюблённых отцов и мам

время, время, оглянувшись, увидеть себя молодым
дай нам шанс хоть на час, убежать от своих седин
и от мудрости своей отряхнуться на миг один
и от груза лет своих – как весною реке от льдин

у н е с и меня в детство, река
в край, где в небо растут дома
в мир, где всё так легко, река
в мир влюблённых отцов и мам

маша

За окном серебрился январь. Маша выходила в парк и подолгу гуляла одна. Ей нравилось гулять одной. Ходить по дорожкам, не замечая никого вокруг, спускаться к полузамерзшему пруду и бросать кусочки чёрствого хлеба грязно-белым, почти серым, лебедям, ничего, впрочем, не ощущая при этом. Мысли липнут одна к другой, вязнут, как вязнут пальцы в сладкой липкой вате.
Было ей и уютно, и в то же время тревожно в этой дремоте, но тревожно только слегка, как обычно бывает, когда не можешь вспомнить саму причину какой-то тревоги, и тревожишься так, на всякий случай.
Она несколько раз уже ловила себя на одной мысли, что вот, мол, бывает так странно, что близок тебе кто-то, любишь его всем сердцем, любишь по-настоящему и даже будто бы ощущаешь его рядом с собой, говоришь ему что-то и он тебе что-то овечает, а лица его не видишь перед собой. Не можешь его разглядеть за пеленой дремотного тумана, пытаешься собрать как-то по кусочкам – вот глаза, вот нос – но целого нет, ускользает. Странности.
Но концы мысли обрываются, и она мелко вздыхает, и идёт дальше или садится на холодную, слегка тронутую тут и там, будто белёсой плесенью, крупнозернистым, почти без узоров, инеем скамеечку и, наклонив голову, дышит в ворот пуховика, чувствуя подбородком тепло своего дыхания. Ей нравится это полусонное состояние. Маша влюблена и ей кажется, что так сильно впервые в жизни.
Большой город чем-то болен. Городская зима такая же суетная, как и все времена года. Даже несмотря на непогоду, несмотря на горы грязного смёрзшегося снега, брувствером залёгшего между тротуарами и дорогой. Снег убирают вовремя. Дороги посыпают где песком, а где солью, а после смесь эту, не дожидаясь пока она растает, сгребают грейдерами – чистый путь тебе, машина, чистый путь – пешеход. Ну, а нет снега, так и вовсе без проблем. Люди спешат, переливаются из одной части мегаполиса в другую и обратно, как песок в часах. Кто-то лишь успевает переворачивать эти часы туда-сюда. В большом городе надо ещё поискать укромный уголок, где можно так вот уединиться с самим собой, спрятаться от всех, убежать от суеты, «выпасть из часов».
Маша часто вспоминает себя маленькой и иногда ей кажется, будто было это совсем в другой жизни. Наверное, так оно и есть, детство – это другая жизнь. У мамы какие-то родственники под Смоленском, живут они там в деревне, даже, как оказалось, и не в деревне вовсе, а в малюсеньком селе, где нет названия улицы, а только одна-единственная дорога, широкая и короткая, а вдоль дороги деревянные дома. И вот туда-то они едут погостить.
Была зима. От Смоленска ехали долго на стареньком автобусе. Дороги не было видно и ей казалось что автобус этот, маленький, тепло натопленный и довольно уютный, плывёт по заснеженным равнинам как настырный катерок, захлёбываясь волной и подвывая натруженным мотором. Было неясно, как шофёр не заблудится в этом белоснежном море, и по каким таким звёздам ведёт он свой маленький кораблик к нужным берегам. А потом ещё лучше, ещё чудесней, потом были сани, настоящие русские сани, в которых катались и двести, и триста лет назад. Больше всего запомнились Маше эти сани, огромные и неповоротливые, впервые увиденные и непонятно как попавшие в наш век. Иногда ей казалось, что это всё и было давно, лет двести назад, а сама она уже древняя-предревняя старуха, которой пора бы уже в мир иной – «пожила», как сказала бы Машина бабушка. Лошадь шла медленно, никто её не погонял, шла до самого дома, а там свернула и встала у ворот. Маша видела, что кругом, насколько хватало глаза, лежала сонная снежная пустыня, без конца и края, девственно-белый сахар, который рассыпается на морозе, а потом, если идти слушая шаги, хрустит под твоими ногами. Море покоя. Тишина. И ничего больше. Сон из прошлой жизни.
Старенький доктор из районной поликлиники, цокая, сводил-разводил Машины плечи, о чём-то сухо переговариваясь с мамой. Из слов было понятно, что сетует на Машину наследственность, дескать спина ей досталась не ахти какая и хорошо было бы её, спину, подлечить. Мама качала головой, соглашаясь. Доктор делал пометки в карточке и рассуждал о пользе закаливания, о преимуществах лечебной гимнастики, и хотя и советовал кольца и перекладину, но говорил, каких видов спорта следует ей избегать. Выходило, что выбор у неё небольшой, плавание, лёгкая атлетика, ну, или, на худой конец, фехтование. И упаси её Бог от тяжёлых нагрузок на её хиленький позвоночник.
Она не помнит, кто первый упомянул о балете, доктор или мама, но помнит, что идея понравилась обоим. С тех пор Маша не расставалась с ненавистными ей пуантами. Пуанты, белые лосины, а ещё сухой щелчок пальцев концертмейстера, щелчок – внимание, ещё щелчок – животики подтянуть, спинки выпрямить, головку держим высоко и прямо. И-и.. батман! Грандбатман! Батман, грандбатман.
Маше восемь и два раза в неделю она занимается балетом в хореографической школе. Примерно тогда же она заводит первый в своей жизни дневник, куда аккуратным крупным почерком записывает свои мысли и рисует неуклюжие картинки.
19.10.** Мне не нравится балет.
Слева под строкой две девочки держатся за руки, одна явно симпатичней. Над головами надписи: «это Катя», «это Я».
24.10.** Наталья Львовна хвалит Катю больше, чем меня. Ненавижу балет. Катя дура балалайка.
«Катя дура балалайка» жирно перечёркнуто и другими чернилами приписано «мы с Катей подружки».
27.12.** Скоро Новый Год. Катя с родителями переехала в другой город. Папа с мамой говорят о какой-то чепухе. Я одна, мне грустно.
Иногда записи обрываются на целый месяц, перемежаясь вклейками из журналов, иногда на всю страницу озорная надпись «УРА! КАНИКУЛЫ!». Где-то сейчас пылятся эти пухлые дневники.
Вечереет. Пора возвращаться домой. Завтра будет трудный день, а балет не любит непослушного тела, невыспавшихся мускулов и головы, забитой всякой чепухой. Балет любит брать тебя всю, без остатка. Балет требует взаимности.

В Большом ставят Золушку.

мы походами грезим

мы походами грезим, пока сапогов не примерим
снятся сны о боях, нами виденных в старом кино
там никто не убит, убеждая на личном примере
в бозопасности пули, прошившей шинельки сукно
мол, заштопают позже, вставай и вперёд – до победы
и мальцам невдомёк, как от боли белугой ревут
как от страха визжат, а когда обескровлены вены
ищут бога глазами и знают, что вряд ли найдут

там, где травам расти, где берёзкам от ветра качаться
ни оградки не встанут, ни звёзды, ни просто кресты
там не рыли могил им, там братьями наши ненашим
стали волей судьбы, породнившись навеки костьми
стали волей войны кто цветком, кто лозой плодородной
пусть над ними весной прожужжит трудовая пчела
это память о павших, о тех, кто в преданьях народных
будет молод и свят, и кто выпил ту чашу до дна

это память о павших, о тех, кто уже не расскажет
ни о страхах своих, ни о мудрости первой любви
поднимите ж стакан за того, чьим уделом однажды
стала лютая гибель во имя родимой земли
чтобы кто-то потом мог дышать и любя стать любимым
чтоб допили, допели за тех, кто остался в земле
и пускай зацветут вновь цветы на полях прошлой битвы
чтобы нам довелось лишь по книгам судить о войне


далида моя, далида

Далида моя, Далида!
то мерцанье звезды в чёрном небе..
то свеча – чуть горит, еле светит..
то мечтать, ты свеча, ты звезда..
Далида моя, Далида..

То мерцанье звёзды в чёрном небе
растворив свою песню в судьбе..
не дашать ты смогла б, но не петь..
не смогла б, как мерцать нам не грея..
То мерцанье звезды в чёрном небе.

То свеча – отгорела, не светит,
то судьба – умирать навиду..
тот, кто мал, не удержит звезду..
путь последний себе она чертит..
То свеча. Отгорела. Не светит.

То мечтать – ты свеча, ты звезда,
кто ещё так споёт о чудесном..
кто споёт о любви, вынув сердце..
то ли знать, что ушла, то ли звать..
То мечтать – ты свеча, ты звезда.

Далида моя, Далида!
сыт тоскою я суицидальной..
дай мне крикнуть “Je suis malade”,
жизнь свою дочитав с листа..
Далида моя. Далида..

без слов

Чтобы
выстрадать
песню,
обрети
любовь,
потеряй её,
снова
найди,
пройдя
сто дорог,
сто морей
проплыви,
спи
на досках,
питай
своё тело
сухими
грибами
и кореньями
лопухов,
слушай
музыку
леса,
читай
откровения
снов,
чтобы
выстрадать
песню,
великую
песню
без слов..

враг

суббота, пельмени, водка..
а где-то лун таинственных свет
дешёвая магия трёх аккордов
доминанта субдоминанта тоника
деньги, слёзы.. там этого нет
нет, там всё по-другому
там – пустота, пустота пустот
никто не внимает голосу крови
и богам не молятся, в рот их ёб

ни мужского, ни женского
ни зубов, ни гланд
ни эмансипального жжения
ни рокового кружения
в лапах небесных ламп
за что же нам чувств нелепица,
душевная боль или тел тюрьма?
галактик плоские черви,
мы всё ещё сходим с ума

мы всё ещё ищем выхода
из лабиринтовых жоп
мы всё же надеемся выехать,
стальных своих огнедышащих
бросая коней в галоп
оставьте, не выиграть битвы,
когда ты сам себе враг,
готовьте свои молитвы,
к безмолвию – только шаг

не для мужчин

Потолок – это слово не для мужчин.
Во все времена, до времён и слова –
Не для мужчин. Ни мошна, ни чин
Космоса вам не дадут такого.
Потолок – это слово не для мужчин,
Оно – как табу, как звук никчёмный,
Фальшивая нота, утиль или пыль,
Не для мужчин. И не спорь, учёный.

Есть предел для всего и кого угодно –
Эротоманов, и идиотов, шикль-
Грубберов, будд, иуд и пророков,
Бесноватых актёров театра «жизнь»...
Солдат разрывает руками ребёнка.
И это вершина - выше нет вершин.
Но во все времена, и в наше тревожное,
Потолок – это слово не для мужчин.

все мы уйдём, отгорев и остыв

все мы уйдём, отдудев кто как смог
кто как сумел, захотел, исхитрился
кто как усвоил свой первый урок
как кому путь его жизненный лёг
кем был назначен и кем уродился
все мы уйдём, не оставив следа
станем песком слюдяным или глиной
илом, и будет вздымать нас вода
пылью, несомой ничем в никуда
[думать иначе по-детски наивно]
все мы уйдём, отгорев и остыв
время, в муку растерев наши кости,
сгинет само межь безкрайних пустынь
все мы уйдём, отлюбив, отгрустив
звёзд голубых мимолётные гости

все мы уйдём, тихо двери прикрыв

ВКУС НАСЛАЖДЕНЬЯ

Меня притянет звёзд мерцанье –
Их созерцанью
Полночный час я отдаю.
Свою главу
Подняв, стою заворожённый,
Как пригвождённый.

Средь пыли звёздной самый яркий
Сверкнёт подарком
Алмазный Сириус из Пса.
А вдруг я сам –
Звезде подобен одинокой,
Чуть видной оку?

Свечу неярко, еле-еле,
Как карлик белый
Средь прочих во Вселенной тел.
И пусть я бел,
Пусть мал, я вовсе не тщеславен,
Средь равных – равный.

Зато, я знаю, умирая,
Уйду сгорая,
Роняя искры в пустоту,
Вдруг упаду,
В последний раз сверкнув, исчезну
Бесследно – в Бездне...

Люблю вас, сладкие мгновенья
Отдохновенья,
И разговоры под луной
С самим собой
Веду, найдя в уединенье
Вкус наслажденья.

МЫ – ЗАПАХИ (ПЕРЕКРОЕННЫЙ УТИЛЬ)

говорят, из воды мы, а я говорю, что из мяска
из костей и кишок, из верёвочек разных для связки
и всё это рвётся, ломается и скрипит без смазки
и нервы сдают, и лютует вирус, лихорадочен бес-насморк

вам смешно? но и вы ведь всё о погоде, да о погоде
о весне, об явлениях разных в природе
о любви… «о закрой свои бледные ноги»
но о ней уже много писали, и многие

о ней не писал разве только неграмотный
даже те, кто не смыслил в теме ни грамма
уходили, бывало, тропой графоманской
в эти сладкие дебри туманные

о душе? как привычно писать о бесплотном
о чудесном, неведомом, не животном
в чём живого ни капли, ведь видно же
что земное совсем не магнитно

но мы – мясо! мы – кости! мы – запахи!
я роняю снежинки перхоти
на бумаги захватанной тонкий лист..
снег только что выпал, но и он – не чист

последним эхом

наши окна выходят на север,
туда, где совсем нет солнца,
наша пальма желта и соседи
сорят с балкона пивной посудой
белки просят грецких орехов
и я иду, отупев от бессонниц,
мимо кладбищ в седые горы,
они меня помнят и не осудят;

я когда-то тоже был сильным,
любил кино и мечтать о светлом,
я видел небо, оно было синим,
а нынче лишь серые пошлые стены,
газетная слякоть, дешёвый вермут
и я посыпаю голову пеплом
и жажду быть унесённым ветром
последним словом, последним эхом

МУХИ (ПЕРЕКРОЕННЫЙ УТИЛЬ)

мухи, они к а к птицы,
только размерами мельче,
и в отличие от чаек
никогда не устраивают ссор пустячных
из-за несчастного кусочка пиццы,
мухи, они к а к люди,
отчаянны и отважны,
и до последнего вздоха бьются
о тонкие стёкла,
и светел последний путь их


на убывающей луне
совсем замучили мигрени
вчерашний завтрак на столе
треть жизни во мгновении
мешаю Бэйлис с молоком
пытаясь вылечить похмелье
и то ли блин, и то ли ком
катают мыши под столом
на убывающей луне
соседи кушают друг друга
и ад горит в своём огне
и я хожу от круга к кругу
в такой жаре осенний сплин
сковал как лёд и давит грубо
я в поле воин, я один
иду за пивом в магазин

НАПРЯГ

Кто-то ползал по мне всю ночь,
Садился на грудь и плакал.
Я проснусь – уберётся прочь,
Засну – снова рядом.
Я трезвел. Я ходил к врачу.
Он шутит, смеётся дико,
Он берёт на анализ мочу
И доллары за визиты.

Кто-то ходит за мной по пятам,
В затылок дышит и плачет.
Обернусь – никогошеньки там,
Ах, как резво скачет!
Я болел, третий день не куря траву,
От ней только зуд и сушит,
Но оно не бросает игру,
Попискивая в уши.

В толстый плед я укутал дрожь,
Колотит в висок мне буква,
Я без звука кричу «не трожь»,
К лицу вскинув руки.
Я не знаю, конец или нет,
Но это у ног моих снова.
И плачет. Наверно, по мне.
По мне. И со мною.

ПУСТЬ КАТИТСЯ ЛЕТО

Ну что, что почём? Ищем десять причин воспротивиться сентябрю?
Ты знаешь, пускай оно катит, лето. Уж нам-то тем более всё равно,
Зарытым в сырую землю. Ну что там, темно уже? Пойду, покурю.
Народ пошёл нынче нервный, чуть только завидят, кричат, как в кино..

Покойникам нужен покой, постельный режим, желательно без червей.
Ты помнишь, в те лета, там, наверху – ты и я. Ты белок кормила с руки,
К нам приходили лисы, косули, койоты, коты благородных кровей,
Ты с ними вела разговоры, а нынче рассыпаться можно с тоски.

Какие-то тени отцов, недоеденные обмылки с мясом на бурых костях,
Самострелы, утопленники, прилипчивые, как мухи, нудные палачи –
Всё каются, но, к шее тотчас приглядываясь, гнут руки свои в кистях.
И так день заднём, день за днём.. Хоть смейся, хоть плачь, хоть кричи..

Так что нам цепляться за лето, как берёзка – корнями за гроб?
Буреет и дрябнет кожа. Жучки в голове. Холмик сядет вот-вот.
Мы – за осень, за долгие ночи, за птиц перелёт и за ранний сугроб.
Лущи, ветерок, из мозаики лето, как эфель из благородных пород.

о ней

О, Айшахон! Полудикая дщерь вездесущего солнца степи;
О, Айшахон! Луноликий цветок мой, услада горящих очей;
О, Айшахон! Как тверды твои икры, податливы губы твои;
О, Айшахон! Как сильны твои бёдра и нет твоих ласк горячей..

Айша! Опять ты наелась мяса, а теперь ненасытна в любви.
Твой ишачок еле встанет с колен, но если нет, то убей.
Вылизать руки, локти лоснятся от жира, солоны и грязны.
Хочешь крови, Айша? На - мне не жалко - пей.

О, Айшахон! С Синих Гор вдруг сойдут в один миг сто семнадцать лавин;
О, Айшахон! На озёрах испуганно стаи забьются гусей;
О, Айшахон! Волны судорог сладостных катят из тёмных глубин;
О, Айшахон! Мне не хватит ста лет, чтоб напиться любовью твоей..

Напрячь сколиозные спины, сплетаясь как змеи, руки – угри
К небесам твоим тянутся и сжимают всё крепче, сильней,
Старая кожа новой кожей сменяется, зубами хватай и рви..
Айша, я тебя не жалею. Не ж а л е й, Айша, не жалей.

той самой, на шаре

Осторожно, девчонка,
Нелегко устоять на шаре.
Ты так беспечна,
Неокрепшая телом и в мыслях.
Осторожнее, слышишь,
Земля невзначай притянет.
К чему синяки и шишки,
Вывихи и смещённые диски?

Дурёха, дурашка,
Это мужчин украшают шрамы.
А красавиц тонких,
Таких, как ты, только портят.
Брось кривлянья,
К добру не приводят шалости,
Ну что ты, ей-богу,
Уймись и не спорь со мной.

Эй, девчонка,
Не надо бантиком губы.
Я был молодым, не веришь?
Хотя самому верить трудно,
Как в отреченье Луи Филиппа,
Или в успехи мятежной Кубы,
Молодость неповторима,
А по кругу летят лишь думы.

он пьёт воду из-под крана

он встаёт, расправив плечи
он идёт под душ сначала
он одет в халат махровый
он съедает завтрак лёгкий

он выходит за газетой
он читает о погоде
он смакует кофе чёрный
он садится на автобус

он везёт с собою зонтик
он несёт с собой калоши
он глядит себе под ноги
он приходит на работу

он разглядывает женщин
он готов раздеть глазами
он кусает нервно ногти
он сидит на телефоне

он бежит по коридору
он притягивает взгляды
он гордится сединою
он смеётся театрально

он умрёт сегодня ночью
он давно смертельно болен
он заснёт и не проснётся,
но об этом не узнает

вернусь

бросаю песо в океан,
к чему такие сантименты?
да так, души моей моменты,
она – дитя иной планеты
и ей присущ самообман

она наивна и проста,
в ней живы детские тревоги,
ей вечно грезятся дороги,
спешит мои направить ноги
туда, где свет, где красота

пусты карманы, ну и пусть
душе наивной буду верным,
пусть нет краёв, где нету скверны,
нет боли, крови, зла и терний,
я видел свет и я вернусь

мне дорог грех твой

Натальи,

Лесбии, Селены, Одалисы...
Дары морей, пар окияна пьяный,
Язык же – враг мой - друг вам окаянный,
Он лижет сок, пахучий, терпкий, пряный,
И стон в устах, в томленье плоть истискана,
И всё, что было далеко – так близко.

О, Наталии!

О, Лесбии, Селены, Одалисы!
Господь судья мне, как же грех ваш сладок
И мной воспет, и мной осеренаден,
Согретый солнцем под кубинской пальмой,
В скрижали сердца клином вписан он..
Но стоит дорого туристам из Канады.

ОНА ТЕБЯ ЖДЁТ

ты такой, как и мы
ты рождён для войны
в твоих жилах течёт
кровь бессмертной Орды
ты такой, как и мы
наша жизнь коротка
мы не гибнем от лет
наша смерть – от клинка
ты такой же, как мы
ты ешь мясо с ножа
едким дымом костра
провоняла душа
ты какой же, как мы
наша смерть – от стрелы
снятся в голой степи
нам кровавые сны
ты такой, как и мы
скачке бешенной рад
ветром степи гоним
без оглядки – назад
ты такой же, как мы
наша смерть – от копья
вдруг от конских копыт
затрясётся земля
ты такой же, как мы
от бессонницы жёлт
ты к кочевью привык
и кричишь, если зол
ты такой же, как мы
нам не нужно дорог
только время скрипит
на зубах, как песок

ты такой же, как мы
день не ешь, день не пьёшь
скачкой бешенной жив
без неё ты умрёшь
кровь бессмертной Орды
в твоих жилах течёт
ты рождён для войны
и она тебя ждёт

Кошка спит как дитя,
__________По ковру распластав/ лапы,
Ночь тиха за окном,
__________Темень – выколи глаз/ пикою,
Водка «Банфф» на столе,
__________Еле слышно часы/ тикают,
Опрокину стакан,
__________Сердцу дам своему/ плакать.

Пусть заплачет оно
__________По друзьям по моим/ лучшим,
Обрыдается вдрызг –
__________По дорогам моей/ юности,
По местам дорогим,
__________По Сибинской моей/ улице,
Да по тем, кто ушёл,
__________Не простив мне обид/ глупых.

Кошка спит как дитя,
__________И я тоже усну/ рядом,
Ночь тиха за окном,
__________И без звука звезда/ падает,
Встанет всё по местам,
__________Как и было всегда / в памяти,
Лишь седых мне волос
__________Накидает в виски/ старость.

СТРАСТИ О ЦАРЕ, БЛОХЕ И МНОГОМУДРОМ СТАРИКЕ

Жил-был в царстве одном,
Отупень-размилашки,
Грозный царь-государь,
Опракинь-кириешки,
Все боялись его,
Сырдапыр-маразмашки,
Всё одно, враг ли брат.

Был он норовом крут,
Раззудись-резвыножки,
А и желчью богат,
Селезень-печенюжки,
Не боялась царя,
Кюрдомер-цинандашки,
Только мала блоха.

Как мала блоха
Всё кусат царя,
Всё кусат царя, да наяриват.
А ты что ж, мала,
Всё кусаш меня,
Всё кусаш меня, да наяривашь?
Так пытал ея,
Блоху малую,
Так пытал блоху
Со пристрастием.
Но молчит блоха
Безъязыкая,
Только зубы точит,
Неуёмная.

Рассерчал грозный царь,
Сарацин-обомлешки,
Стал ногами стучать,
Колотун-сырдарьяшки,
Ратно войско собрал,
Опупень-барсучишки,
Стал блоху воевать.

Тут дубьём ея мнут,
Растопырь-колотушки,
Там огнём ея жгут,
Пересвет-головёшки,
Твердолоба ж блоха,
Засупонь-нуворишки,
Всё хи-хи да ха-ха.

Только вышел тут дед,
Пьяньзола-охринешки,
Ста двянадцати лет,
Седоус-седоброшки,
И сказал он царю,
Смелдоум-добромужки,
Что погубит блоху.

А за это, мол, царь,
Златогор-покупашки,
Ты мне доню отдай,
Разъязви-эскимошки,
Да в придачу ещё,
Бормотун-сладогушки,
Своего мне коня.

Царь тряхнул головой,
Оторопь-перемешки,
Мол, согласный есть я,
Рассади-барабашки,
Только выведи мне,
Саблезуб-бормотушки,
Черномордую дрянь.

А не выведешь мне,
Страхолют-тыбыздышки,
Черноногую тварь,
Салават-обознашки,
Не погубишь блоху,
Кочарыж-свистоплюшки,
Так и с плечь голова.

Скатерть белую дед,
Хитромуд-разумешки,
Тут блохе постелил,
Знамерун-бестолошки,
Чашу полную ей,
Охижук-безокрышки,
Хмелю-мёду налил.

Напилася блоха,
Оп, изде-лараножки,
И упала в тот мёд,
Сахарин-вертомашки,
И пропала блоха,
Киркудук-бамбармышки,
Веселися народ!

Тут и сказке конец,
Спимала-молчагушки,
Царь-то весел опять,
Разлюли-дохыблошки,
Хоть пришлося ему,
Байдабай-разлюляшки,
Доню в жоны отдать.

Бел старик наш коня,
Густогрив-развевашки,
Под уздечку ведёт,
Самосад-прикурюшки,
Ох, живёт – не тужит,
Бесвребро-седоброшки,
Мёд с красавицей пьёт.

Так мала блоха
Не кусат царя,
Не кусат царя, не наяриват.
А ты что ж, мала,
Не кусаш царя,
Не кусаш царя, не наяривашь?
Так пытал ея,
Блоху пьяную,
Так пытал ея,
Околелую.
Но молчит блоха
Бездыханная,
Не точит зубов
Окоянная.

НАЗВАЛ

Заточил я перо и назвал его Метким,
Музой назвал деву дивной мечты,
И воспев свою музу, назвался Поэтом,
Сладкозвучным певцом Неземной Красоты.

Огнь сердца раздув и назвав его Страстью,
Страстью к деве, к её неземной красоте,
Без раздумий назвал это чувство Прекрасным
Путеводным лучом в обывательской тьме.

И отжив некий срок, я назвал его Жизнью,
И стремлением к дивной  мечте,
Путь петлял, но звезда неустанно светила,
Освещая дорогу мне.

пауки не пукают

Колхозная муха, поддавши вина
Наложила нам кучу, вот такая беда;

Соседские куры целый день напролёт
Клевали наше просо, а оставили помёт;

У нас есть будка, там собака жила,
Собаки нет давно – только куча дерьма;

Вот маленький кролик, он травку жуёт,
А после портит воздух, как старый бегемот;

У кита есть китёнок – тоже маленький пока,
Но какает и пукает не хуже кролика;

Куница и белка, орёл и удод –
Все хезают в дуло, и кладут на нас – вот;

ЭмТэЭсовский сторож, опухший ото сна
Поднатужится только и дрогнет стена;

И толко паучок паутинку плетёт,
Он высосет мушку и скромно отрыгнёт.

Ведь пауки не пукают,
__________________Конечно;
Нет, пауки не пукают,
__________________Истошно;
Да, пауки не пукают,
__________________Что важно;
Совсем, совсем не пукают,
__________________И баста!



Есть места, где нет дорог – топонины, редкий березняк, моховые мари, а дальше тайга, где летом гнус и дикое зверьё. Но есть и там место человеку. Он жесток и коварен, чёрен и безобразен. Он грызёт себе подобных. А ещё он рубит лес. И когда он его рубит, то летят щепки, крупные и мелкие. Куски живого дерева, они разлетаются во все стороны и ложатся в траву. Много, много щепок. Но разве кому-то есть до этого дело.

одним касанием крыла

Наслаждаться развёрнутой панорамой,
Наблюдать за парами,
Отрыть для себя новый мир,
Или даже Четвёртый Рим,
Брать уроки игры на расчёске,
Прикрыв глаза, вспоминать о Ней,
Спасать утопающих,
Нести часть вины за последние десять войн,
Слыть хорошим рассказчиком,
Испытывать стыд за чужие грехи,
Дышать диафрагмой,
Осуждать расизм,
Надеяться на хороший конец,
Смеяться над ревностью,
Знать всё обо всём,
Рассуждать о значении слов,
Ходить перед зеркалом нагишом,
Мечтать о роскоши,
Тайком изучать японский язык,
Гордиться наигранной простотой,
Курить гашиш,
Насмехаться над читателями газет,
Тайком от друзей читать газеты,
Сажать деревья, рожать детей,
Строить дом и быть как все.

НУ СКАЖИТЕ ЖЕ ПРАВДУ МНЕ О ЛЮБВИ

O Tell Me The Truth About Love, W. H. Auden

Кто-то скажет, любовь – это маленький мальчик.
Кто-то скажет, не мальчик, а птица.
Кто-то скажет, она же миры вращает,
А кто-то сочтёт это всё небылицею.
Я спросил у соседа, что справа.
Он так выглядел, будто бы знал,
Но жена его вдруг пригрозила расправой
И сказала мне, что я трачу тут время зря.

Не похожа ль она на пижамную пару?
Или завтрак в отеле средней руки?
А пахнет она не так ли как лама?
Или запах её ни с чем не сравним?
На ощуп – колюча ли как ограда?
Тонка ль как церковная свечка на вид?
Остры ли края её, стёсаны ль грани?
Ну скажите же правду мне о любви..

В исторических книгах о ней лишь кратко
Упомянут проформы ради,
Но уверяют, что тема весьма популярна
Среди лиц, путешествующих по океанской глади.
Довольно часто о ней говорится
В отчётах по суициду.
А однажды прочёл о ней чуть не страницу
В железнодорожном путеводителе(от руки написанную).

Может воет она овчаркой голодной?
Или оркестром военным гремит?
И сможет ли кто-то сыграть подобное
На пиле, на Стейнвее ли, чёрт возми?
Что поёт? Рвёт ли глотку в бунтарском роке
Или классический вкус ей привит?
И захочет ли стихнуть, когда попросят?
Ну скажите же правду мне о любви.

Я искал её, помнится, в домике летнем,
Но там её не было сроду.
Её не было также и в Темзе,
В освежающем воздухе Брайтона – тоже.
Не знаю, что пели скворцы мне,
Или что мне сказал тюльпан,
Её не было в клетках птичьих
И под кроватью – а я искал ведь и там.

Корчит рожи она или не корчит?
На качелях – тошнит, не тошнит?
И сидит ли на скачках весь день, если хочет?
Хохочет сама или только смешит?
Разбирается в тонкостях дел финансовых?
Патриотов щипнуть норовит?
Если шутит удачно, не слишком вульгарно ли?
Ну скажите же правду мне о любви..

Как приходит? Как друг – без регалий?
Как желанье почистить нос?
Постучит ко мне в дверь утром ранним?
Или встретит у дома в мерцании звёзд?
Вдруг придёт, как погоды смена?
Будет вежлива? Станет грубить?
И поменяет ли жизнь мою в целом?
Ну скажите же правду мне о любви..

пасхальное (не для дам)

Мы едем глядь на шашлыки,

Всё остальное в рот убьётся..

Хандра уйдёт водой в пески,

Когда под солнцем, у реки

Дымок пахучий в синь взовъётся.

Мы едем глядь на шашлыки,

Всё остальное – остаётся,

Боль головная, смог, долги,

Пусть отдохнут от нас враги

И тонной пива всё зальётся.

Мы едем бля на шашлыки,

Просты как соль, чужды геройства,

Благонадёжные ойтцы,

Пусть и не чтущие святынь,

Но при крестах и не пропойцы.

Мы едем гладь на шашлыки,

Христос воскресе, мужуки!

КОГДА-НИБУДЬ ГДЕ-ТО

Пер аспера ад астра, лишь век другой, планета
Не эта и не эти печальные глаза,
Слезой не из-под века омыты камни лета,
Другой звездой рассветной осушена роса,

Не этот звон трамвайный и женщина не эта,
Не эта карта неба, не эти города,
Иные чувства органов и преломленья света,
Не тень, не жар, не холод, не воздух, не вода,

Пер аспера ад астра, большие, из бумаги,
Сияют звёзды ярко на дочкиной стене,
За стенкой гул ракетный, дитя полно отваги,
И к звёздам, чуть подпрыгнув, летает по весне.

ЧТО ЖИЗНЬ? БОРЬБА

Весна придёт, а я не рад ей,
Зимой я тоже счастлив вряд ли
И, попивая чай несладкий,
Угрюмо думаю о том,
Что не милы ни свет, ни дом..

Что жизнь? Борьба. С горшка, с пелёнок
С природой борется ребёнок:
И корь опасна, чёрт возьми,
И притяжение Земли.
Ну что сказать тут? Се ля ви.

А что за «ви»? Одни невзгоды,
Ходить мешает вросший ноготь,
Летать – забор, мечтать – заботы,
Соседи – спать, простуда – петь..
Но что-то всё-таки мешает помереть.

Сложны природы лабиринты,
Сильны природные инстинкты..
Что нам осталось, выть с тоски?
Но я не вою, я с тоски
Для вас пишу свои стишки.

37

Мне очень скоро тридцать семь,
Болят суставы, редок день,
Когда не мучает мигрень.
Но это всё проблемы тела,
Заботы славных докторов.
По мне - душа бы только пела,
Душой же я.. почти здоров.

СЛЕПЫЕ И СЛОН

John Godfrey Saxe, THE BLIND MEN AND THE ELEPHANT

Шесть было Индии сынов,
Искавших к знанью путь,
Был каждый слеп и в жизни не видал слонов,
Но вот пришли взглянуть,
Чтоб каждый смог при этом
Умом своим блеснуть.

Вот Первый в сторону слона
Шагнув, чуть не упал,
О мощный бок его рукою оперся
И тут же закричал:
«О боже мой, в том правда вся,
Что слон, он как стена!»

Второй, ощупав бивня кость,
Вскричал: «А это что
Такое круглое и острое как нож?
Мне ясно лишь одно,
Что это чудо света – слон –
Похоже на копьё!»

А Третий к зверю подойдя,
Случайно в руки взял
Слоновий хобот и другого не найдя,
Он так тогда сказал:
«Ну что ж, картина мне ясна,
Бесспорно, слон – змея!»

Четвёртый, руку протянув,
Нечаянно обнял
Слоновью ногу и признался: «Ну и ну,
Конечно, так и знал,
Слон – дерево, вот почему
Слоновий ствол я обнимал!»

А Пятый к уху прислонясь,
И чуя уха дрожь,
Сказал: «Совсем безглазым будь ты, но слона
Узнаешь и найдёшь –
Чудно, но, правду говоря,
На веер он похож!»

Шестой же, к делу приступив,
Слона за хвост поймал,
В руках помяв его слегка и покрутив,
Решил, что всё узнал
И что душой не покривит
Сказав, что слон – канат.

И так рядили до поздна
Шесть Индии сынов,
Судили долго, правда, так и не познав
Той истины простой,
Что каждый был лишь частью прав,
А целиком – никто!

стихопсис, размышляющий на букву бэ, ч. 2-я

..МАВЗОЛЕЙ, греч. Mausoleion - название памятника царю Мавзолу в м. Азии в 4 в. до н.э., считавшегося одним из семи чудес света. Большой надгробный памятник, обычно в виде архитектурного сооружения. Мавзолей Ленина в Москве посещается трудящимися всего мира. Стихопсис уже писал об этом в предыдущих публикациях, точнее, в размышлениях на букву «М», ч. 1-я..
БАЛЬЗАМЫ, (от греческого balsamon - ароматическая смола), природные вещества, в состав которых входят эфирные масла и растворенные в них смолы, ароматические и другие соединения. Пили, знаем. Среди опробованных Стихопсисом бальзамов «Рижский» и «Уссурийский», хотя он до конца не уверен, что именно о них идёт речь.
БАЛЬЗАМИРОВАТЬ, пропитывать (труп) веществами, бальзамами, предохраняющими от гниения. Древние египтяне бальзамировали своих покойников. Из речи фараона Сталина на заседании Политбюро, посвящённого похоронам фараона Ленина:
«Нэкоторые товарищи полагают, что совремэнная наука имэет возможность с помощью бальзамирования надолго сохранить тэло усопшего, во всяком случае, достаточно долгое врэмя, чтобы позволить нашему сознанию привыкнуть к мысли, что Лэнина срэди нас всё-таки нэт». Стихопсис уверен, что в любой затэе, даже такой сумасшедшей, как бальзамирование трупов, есть доля здравого смысла, он лишь затрудняется в определении этих доль.. Тем более, что он сравнительно давно не пил бальзамов, раз и навсегда отдав предпочтение курению засушенных трав.
БАРАХЛО, старые вещи, старьё, что-то плохое, негодное. Психопсису нравится ещё одно определение барахла, как «всех вещей в целом». Согласно этому определению, любая вещь – барахло. И вообще, по его мнению, в человеческом мозгу за годы цивилизации накопилось слишком много мусора, барахла, мешающего правильно оценить реальность. Реальность же такова, что выживает сильный, а любовь – всего лишь натуральный наркотик (натуральный в значении «неискусственный», наркотик – сильнодействующее вещество, парализующее ЦНС и вызывающее эйфорию), война – естественное поведение сред в борьбе за выживание, люди – молекулы, части более сложного механизма (этноса), подчиняющиеся закону о развитии сред. Реальность – это то, от чего слабые, психически плохо защищённые индивидуумы сходят с ума, это то, от чего бегут поэты в свои созданные из иллюзий миры. Поэт же есть всего навсего искусный барахольщик. И только. А вы мне тут о каких-то пророках трёте.. Спите что ли?
БАРМЫ, наплечники в торжественной одежде русских князей, царей и византийских императоров. Алло! Какие, ****ь, князья? XXI-й век на улице..

Я ПЬЯН ЗИМОЙ, ЗИМОЙ Я ПЬЯН

я пьян зимой, влюблён в её прозрачность,
в морозный лес, что белизной опрятной
сверкает в редких солнечных лучах,
в парок над озером, пугающий пернатых,
в равнины в девственных снегах

зимой я пьян, хотя и полон грусти,
мне больно знать, что даже малый кустик
себя зелёным видит в зимнем сне,
а человеки? седовласый чукча,
и тот с похмелья бредит о весне

так знай же, друг, когда весна красуясь
споёт во славу человечьих сует
и, приодев сирени пышный куст,
за юбок задранность проголосует,
смиренным иноком я воздержусь

стихопсис, размышляющий на букву бэ, ч. 1-я

...АЯТОЛЛА. 1. Огромадная бугристая шиша то лли в исламском Иране, а то лли в иранском Исламе, одним словом – ВэДэЭл*. 2. А у жонщин стран Балтии может употребляться ещё и как простое, но милое признание в содеянном, «а я толла Хомеинии.»
Б, частица, то же что и «бы», употребляется после слов с окончанием на гласный, напр-р, «а я толла б Хомеинии». Частичка такая ма-аленькая, но очень важная, ибо без неё, этой маленькой песчинки всевеликомогучего, желаемое очень и очень часто принималось бы за действительное.
БАБА, ударная часть молота, копра, ковочного и штамповочного устройства... хе хе хе. Ручна-ая баба. ПневматИческая баба! Железная. И тут фантазии, по-моему, нет предела.
БАБУШИ, тапочки. Эх, давненько не нашивал я бабуш.
БАБОЧКА, насекомое с двумя парами крыльев, напоминающее по форме одноимённый галстук в виде короткого жёсткого банта. Бывают довольно красивы, а некоторые из них ещё и редко встречаются в природе, так же, как, например, прелестные истонки, исто утверждающие, что однажды таали Хомеини.
БАЙ, богатый землевладелец, ежедневно одетый в халат, скотовод, а также широко употребляемая на Западе форма прощания, бай-бай, мол миссис Эванс, «скотоводавамвхалате-скотоводавамвхалате».
БАЙБАК, бай из семейства сурковых. Известны случаи впадания в спячку в конце осени одного года и выпадание из оной в начале весны третьего.. то есть, есть, наверное, какое-то особое чутьё, мол в следующем году нихрена интересного не будет, так что дешевле не просыпаться, ага.
БАЙКА, жена скотовода в халате.
БАЛТИЕЦ, Моряк Балтииского флоота. Едут в автобусе моряк, бабушка-старушка, ага, и нарк (аккурат между бабкой и морячком и по обкурке). Бабка даёт деньги наркуше и просит передать на билеет. Нарк:
- Солдатик! Солда-атик, передай на билет.
Ноль внимания. Он опять:
- Солда-атик!
Балтиец разворачивается к наркуше в полный рост и тихо, но внятно отвечает:
- Какой я те нахрен солдатик? Я – моряк.
Ошарашенный наркуша отдаёт бабке деньги и говорит:
- Полундра, мы на корабле!
БАЛЬНЕОЛОГИЯ, раздел медицины, изучающий лечебное применение минеральных вод.. хыхъ, ну ты понл, да?
БАРД, у древних кельтов так называли акына, сиречь автора и исполнителя собственных песен. Теперь ясно, откуда они у нас взялись. И только не понятно, зачем их так много.
БАНДУРА, в простонародье громоздкий и нескладный предмет, из которого в степях Украины тамошние акыны умудряются извлекать божественные звуки.
БАСТА, частица всевеликомогучего, восклицательный возглас в значении «всё типа, хватит тут, и это..». Ну чё, типа баста тогда.

· Верховный Духовный Лидер, мать тя

Улица. Фонарь. Аптеки
не было.
Фонарь
Торчал опухшим пальцем,
Туман
– печаль
Воздушно-капельно царил,
И плыл,
Качаясь.
Вдоль стен стекал и падал,
И, рассыпаясь,
Выпадал
Чудесным белым утром.

Я НЕ БЫЛ БОГОМ

Молчалки гнутые лежали
В помятой сонной тишине
И, стыд не пряча свой, дрожали,
Прижавшись ушками к стерне.

Свистели суслики, жирея,
Сиял и пах подлунный мир,
Я сам был тоньше и добрее,
Мочалок гнутых командир.

Земля и Космос – дым и тело,
Планеты, звёзды, пыль и прах,
Я не был богом, Алигьери,
А только царь в простых умах.

подняла с постели рано

подняла с постели рано
Буша пьяная охрана:
эй, проснися, старый ***

кто-то там поймал Саддама,
денег - полные карманы,
что с им делать? растолкуй

Джордж спросоня-то не понял,
про кого бухтят гандоны,
выдал, крендель свой жуя:

да вы чё, сучьё такое,
нет ни сна мне, ни покоя,
ебли, гребли.. нихуя

но узнав, кого поймали,
тут же дал натырку швали:
слухай, кодла, мой базар!

напихать в трусы урану,
напоить! и грохнуть пьяным!
денги - мне, иракца - в кадр

старость стекает за воротник,
болит голова, тошнит словами,
но вдруг поймёшь, что утерян миг,
не миг, а мир - океан молчания,
и выйдет снова, что ты дурак,
а теперь к тому же ещё и старый,
что шёл не туда, говорил не так,
и жизнью своё называл проживание..

что поздно уже начинать с нуля,
просить прощенья у тех, кто предан,
а дни, что вычеркнуты из календаря -
история медленного гниения,
и вопрос не в том, что этот урок
наконец-то выучен и затвержен,
а хватит ли сил нажать на курок
и стать, кем хотел - на одно мгновение

ТИМУР И ЕГО КОМАНДОС

Тимур – мужик ничего, не говно, хотя и попахивает от него бомжатником. Но это объяснимо, ведь бомжики – его лучшие друзья. Сам он не бомж, нет – он их предводитель. А они, наоборот, – его вдохновители. Он же – поэт. А всякому поэту необходимо что? Правильно, поэту нужна муза, та, от которой он балдеет.
Детство у Тимура было трудным, а посему и вырос он нелюдимым, но зато страшно талантливым. Его нелюдимость мешала ему нормально функционировать в приличном обществе. Поэтому с детства его притягивала чернь и её многочисленные проблемы. Однажды, после очередной депрессии он написал такие строки:

Увы мне, на моём пути мне уготованы лишь тернии,
Глагол мой вряд ли кто-нибудь поймёт,
Лишь те, кого презрительно назвали чернью,
Меня услышат. Я к тебе взываю, мой народ,

Тебя зову в свидетели, а в судьи приглашаю Бога,
Мечты мои и помыслы чисты,
Жалею каждого отвергнутого и убогого,
И вижу в них образчик скрытой красоты...

По его небритым щекам текли слёзы умиления, когда он, собрав всех своих бомжей на городской свалке, читал им дрожащим от волнения голосом эти строки. От смрадной гари и вони глаза у бомжей тоже слезились. Так что глядя на это сборище со стороны, можно было подумать, что народ и вправду сочувствует Тимуровым словам, а голодный блеск в глазах так похож на свет, который как бы разгорается от искры, брошенной в толпу талантливым мастером. Поэт, поэт, как же легко тебя ввести в заблуждение и тебе самому как легко обмануться. Ну да Бог с ним, со всем этим самомобманом, слушайте, что было дальше...
В тот самый злополучный день ментам пришла телега «свыше». Кратко там говорилось о том, что город готовится принять почётных гостей, а посему местным ментам в короткий срок предписывалось очистить его от разных нежелательных элементов, бродяг и тунеядцев. Особое внимание приказано было уделить местам крупных сборищ и местам постоянного обитания вышеуказанных элементов.
Палками махать не мешки ворочать – приехали на свалку ближе к вечеру два автобуса, один пустой, а второй с ментами. Бомжи, понятное дело, учуяв измену, кинулись врассыпную кто куда. Тимур был челом гордым и не побежал. А за ним никто и не гнался, только подошёл мордастый сержантик с жидкими усами и, ни слова не говоря, хрястнул резиновой дурой промеж ушей, так, что сначала Тимур увидел в небе красный крюк, потом стаю лебедей, а потом уже лик дьявола, который оказался обыкновенным облаком в закатных лучах.

– Народ, - воскликнул вдруг Тимур, неожиданно удивив ментов, - народ, не ссать, я с вами, я с тобой, народ. Дадим отпор зажравшимся скотам, сатрапам мерзостным, погрязшим во грехах.

Менты было кинулись на Тимура, чтобы отбить у него всякую охоту на такие речи, но остановил их совсем другой крик – погромче. Это кричал один из ментовских, из жопы которого торчал кусок железной трубы. Менты бросились на крик, а Тимур, подобрав под ногами бутылку тёмного стекла, со всего размаху шваркнул ей ближайшего к нему стража. Тот даже не охнул, осел наземь, неловко подвернув свои короткие ноги и уронив фуражку.

– Бей сучье племя, - кричал неистово Тимур, - круши их, педерастов. Народ, удача будет с нами, мы победим, сатрапам преподав урок.

И бомжики месили краснопёрых направо и налево, кто чем – кто голыми руками, кто ржавой выхлопной трубой, а кто достал припрятанный ножичек и засадил его меж ненавистных ментовских рёбер.
Вот так однажды ментам был нанесён огромный урон. Тимур был впоследствии воспет в народном фольклоре, тем более, что когда он был обьявлен во всероссийский розыск, то тут же мистическим образом пропал. Кто-то даже говорил, что он уехал в Америку, поднимать тамошних бомжей на партизанскую борьбу. Но скорей всего Че Гевары из него не вышло, а осел он где-нибудь под Ростовом, забомжевал там и помер под забором от воспаления лёкгих. И всего-то ничего осталась от него лишь пара строчек:

Не важно, каким появился на свет,
Но если ты дожил до старческих лет
Народ свой и землю свою не любя,
То жил без сомнения зря..

нет

НЕТ - ****ской поросли на монгольском лице, надоело елозить тупым ржавым лезвием по впалым щекам;
НЕТ - морозному утру, изжоге, похмелью, вони с улицы, рыжей суке тоске;
НЕТ - порядку в поёбанной ночными кошмарами голове;
НЕТ - мыслетрупам, что капают ядом, стекая по серым неровным мозгам...

НЕТ - себе и тому, что зовётся бессмысленным словом "жизнь";
НЕТ - планетам и солнцам, а также космическим кораблям, развратным бутонам невянущих роз;
НЕТ - высшей мудрости неба, способной рождать колебанья в сердцах неокрепших юнцов;
НЕТ - всем и вся, движению по спирали, по кривой - неизвестно зачем и куда, нет - всему и вовеки. Аминь.

теле фонная ненависть

сегодня опередитель опредителя телефонных номеров почему-то не сработал, и я снял трубку, но не подал сигнала голосом, а на другом конце провода тоже молчали, я ждал, но и там не спешили, я начал терять терпение, когда расплавленная пластмасса телефонной трубки стала медленно стекать в рукав моей несвежей сорочки, тогда я набрался смелости и сказал, «послушайте, не валяйте дурака», но с другого конца донеслось только хрюканье и звуки самосмывающегося унитаза, а может быть писсуара, после выпитой тонны горючей смеси трудно было разобрать, кто именно хрюкал в писсуаре, но что там определленно кто-то хрюкал, было бы ясно и понятно даже дураку, даже рыхломордой тонне жира с нижнего этажа, даже облезлой немецкой овчарке, которая гавкает так, будто говорит по-немецки, да, там определенно кто-то измывался надо мной, а в моем лице – над всем людским родом.. как же я вас ненавижу, как же я всех вас н е н а в и ж у..

салют, одноглазый!

задранность юбок – знакомая захлебнувшемуся горячим потом глазу картина – он таращится на бок – стреляет – совокупляясь попутно с каждою бритой ногой – жаждет их, невзирая на адский жар – невзирая на мой, слабеющий с каждой минутой, протест – вырву его и засуну в межножье крашенной клячи – там будет ему в самый раз – держись за покрасневшую от стыда глазницу, ебучий мой глаз..

..everybody’s so fucking friendly these days – we’ve got friendly people – friendly beasts – friendly clerks, politicians – friendly dogs – kids, mothers and fathers – friendly snakes - friendly otters, grown-ups and calves – everybody’s so fucking friendly these days – isn't that crazy?

день на закате - стервятники втянули головы в плечи - смотрят, не отрываясь - галдят вороны - раскаркались, дуры - малый с красною шеей пилит жену пополам - кому-то достанутся филейные вырезки - кому-то грязная печень - никому не достанутся пузыри мочевой и желчный - он их заберёт с собой - катит солнце на Запад - на Западе всё по-другому - на Западе дело к ночи..

наивная розовость этих очков так обманчива,
никто не знает, что там, за очками, лёд,
не то, чтобы нет ничего, не пустые глазницы,
но лёд, нутро обжигавший тем, кто заглядывал в эти глаза,
но мне - наплевать, на то и на это (и на всё остальное),
она дала мне за деньги, это значит, что мы - в рассчёте,
а что в ней там вместо серца, мне глубоко одинаково,
я сам не подарок, меня трудно сломать, удивить, наебать,
уведя с единственно правильного пути, ущемить в правах;
я сам как говно на чужих ботинках,
но это не значит, что я вовсе уж не раним,
бывает, мой камень иногда обливается кровью,
особенно - от несправедливости к беззащитным,
неумеющим ткнуть под ребро в ответ на тычки,
так будьте же все как кремень, высекающий искры;
это я, неумеющий врать, заклинаю вас..

ты говорила, забудь меня
но я научился ждать
ты говорила, другому верна
но кто запретит мечтать
ты говорила, не быть твоей
вовеки не быть твоей
ты говорила.. но был апрель
апрель - никому не верь

талая душа

талая вода хоть и холодна, чёрная душа о т т а я л а
в синие моря, в реки утекла, сиротой меня о с т а в и л а
талая душа в море уплыла, в море побыла, о т м ы л о с я
да и погодя путь домой нашла, в старого меня в с е л и л о с я

вон он я какой - с новою душой, с лёгкою душой, д о в о л ь н е н ь к и й
нету у меня в прошлом ни грешка, ни сучка да ни з а д о р и н к и
свечек не коптил, бога не молил, в церкви не стоял в с е н о щ н о й я
бога обманул, он и не моргнул, да не распознал о п л о ш н о с т и

кабы так легко было всё оно, каждый б душу мыл - о т р я х и в а л
каждый б душу мыл, в море полоскал, да потом грешил б е з страха б ы
талая вода хоть и холодна, чёрная душа о т т а я л а
талая душа в море уплыла, сиротой меня о с т а в и л а

и у рыб есть тайна

я всё понимаю, ведь даже у рыб безголосых есть тайна
узнаешь сама, если глянёшь без страха в глаза им
за чередой расставаний совсем не заметишь, что лёд растаял
вот и капли дрожат на ветру, а зачем, почему, я не знаю

я всё принимаю, как если бы был этим миром без края
предательства нож, несусветную ложь и без встречь расставанья
я не знаю, была ли душа у любви - говорят, она тоже живая
но любовь умерла и увы, у любви двойников не бывает


немножко русские

изысканно-французские
берлино-тельавивские
нью-йоркские, бостонские
далёко-австралийские
все мы немножко русские
хоть тянем нынче виски и
в уме считаем доллары
всё чаще по-английски мы

был мир буржуйский ворогом
банано-ананасовым
недружелюбно щерился
и не бросался визами
а нынче стал вдруг дорог нам
мы даже дружим кассами
да-а, долго ерепенился
но ничего, подвинулся

и вот мы в нём устроились
[на равных с их милордами]
и позабыты в р о д е бы
объятья милой Р о д и н ы
и позабыты с т р о г и е
глаза её х о л о д н ы е
леса её о г р о м н ы е
и нивы х л е б о р о д н ы е

такие мы с ч а с т л и в ы е
аж хлещет через краюшко
от смеху морды трусятся
и жён знобит от р а д о с т и
лафа [you won’t believe it] бля
мне знать, что вот вчера ещё
светило солнце русское
а нынче – и н о с т р а н н о е

сосед дежурно скалится
он «хай» тебе, ты – «хай» ему
и тоже губки вытяни
мол, жизнь – малина сладкая
он скажет «санни аутсайд»
и ты «итыз», мол, «марвелус»
и разошлись с улыбками
он – в офис, ты – на фабрику

ну, тут картина ясная
не всё коту, блин, праздники
деревья тут обычные –
не шелестят дензнаками
ворочают финансами
тут все д о в о л ь н о разными
одни считают тысячи
другие – медь к а р м а н н у ю

а кто-то там, в заоблачном
гламурном мире сказочном
счета ведёт огромные
лимонно – миллиардные
туда нам тоже хочется
да все пути з а к а з а н ы
п у с к а й пытались многие
пробились лишь коварные

глумливо с неба щерятся
да нам-то что за недолга
живём ведь слава Богу мы
как у Христа за пазухой
в Канаде н е д р а щедрые
да то же и в А м е р и к е
Европа б л а г о р о д н а я
гудит на редкость пафосно

и только там, где родина
не всё в порядке вроде бы
хотя как прежде дороги
её нам зимы д о л г и е
да нивы х л е б о р о д н ы е
дорог лучи неровные
а дураков да тронутых
везде хватает п о р о в н у

Ночь как ночь, но вот едва
В небе явится луна,
Свет её неверный вдруг
Упадёт на дальний сруб.
Он укрыт от мира древом,
Цепь злата на древе том,
Ходит кот там вправо-влево,
Песни, сказки – всё при нём.

Там, зады отклянчив, фавны
М у д и ё м звенят отчаянно,
Периями сирины – в такт легко и плавно:
Ай да, ай да, ай да...
Клару Карл вертя в руках,
Кораллы спрячет в рукавах.
Клара бьёт в колокола:
Динь-диль-ва.  Украл!  Ура!

Карл – кораллы, я – кларнет,
Время – грёбаный поэт.

русь босая, ****ень земли
волосата весьма лесами
сколько даром тебя ебли
желтозубо смеясь, терзали

распласталась от сель до тель
неказиста пред божьим ликом
что ж, терпи уж, как Он терпел
умирая без слов, без крика

стань подругою вечной мне
мы с тобою ведь так похожи
отчего-то нам счастья нет
и покоя нам нету тоже

и домашний нам чужд уют
лишь дорога, да звон гитары
птицы божьи для нас споют
дождь водою напоит даром

русь босая, земля моя
ты вставала не раз из праха
и я жив, если ты жива
и умру за тебя без страха


no one knows, no one sees, no one cares.. no one asks, gives a damn.. or a rat's ass.. what is ass? ass is good? ass is great, ass is greater than god (or anything else?), when it is as it is, when exists, or at least as it looks like it is, nothing less.. talking ass, walking ass, walking strait, talking strange bare ass


ты писала, ждала
потом перестала
наверное, ты устала
а я уходил
я а улетал, плавал
мне некогда было
мне не было дела
ни до чего
уходило лето
приходила зима
потом всё менялось
в природе местами

и согретые солнцем
цвели каштаны
и всё-таки странно
что ты не любила меня


глаза закрою: предо мною Ленин, задумчивый, угрюмый, уставший от земного вождь, разбитый недугом, иссохшийся и жалкий, себе он места не найдёт, не ест, не спит, всё бродит, бродит и каждый шаг его копыт на всё живое страх наводит, садится за зелёный стол, снимает трубку с аппарата, молчит, потом беззвучно плачет, роняя слёзы на казённое сукно, встаёт и снова ходит - топ, топ, топ


ты ушла, будто и не было тебя, ни тебя, ни кошек твоих, а я их так любил, полудикую Пэрис, хитрую мякгую Аделаиду и толстушку Жизель, помню, как ты ругалась, рвала из рук майонез и кричала: ты здесь не хозяин. нет, не хозяин, конечно же не хозяин. просто любил. разве это беда, если любишь, пускай, как умеешь, как можешь, как знаешь - кошкам твоим майонез, тебе кетамин? роман с кетамином - какие чудесные ночи, собрать твоих кошек в одно и получишься ТЫ. что же мне делать теперь? тебя больше нет, ни тебя, ни кошек твоих. а я ведь так их любил, так любил.




несимметричная дихотомия, где меря, где чалдон
Не Держащий Зла
Дихотомия (греч.  — раздвоенность, последовательное деление на две части, не связанные между собой. Дихотомическое деление в математике, философии, логике и лингвистике является способом образования взаимоисключающих подразделов одного понятия или термина и служит для образования классификации элементов (википедия). В моём случае - классический пример деления теории познания на физику и метафизику, где между Я и неЯ нельзя поставить знак равенства, это несимметрично в принципе.

А что касательно возраста, хотелось бы чтобы ощущаемый внутренне соответствовал реальному? хотя бы приблизительно, то есть, скрип в коленях и угасающие нейронные связи совпадали бы с настроением души? болезни чахлого тела и желание поберечь нервы, не влюбиться невзначай, сублимировать, скопить эмоции для создания филигранно выверенного глагола? зачем? воображаемое я корчит рожи отражению в зеркале, человек взрослеет медленно.

 - Дед, глянь-ка чё, спички-то упёр, опеть поди пакостить пошёл? Давеча паровоз поджёг, мать ему купила-новый-привезла. С Игорёшей обы два. А зубы-то, пришёл, как у чёрта чёрные вчера, постным маслом отмывала.
- Вар жуют. Есть в ём польза, видать, для организма. Ладно, пойду-гляну.
- Да кака в ём польза? Вар он и есь вар, нафта.
- Ты бы шариков-то накатала да покидала бы в сундук, тля опеть полезла. Язви её.

Дед берёт охотничье ружьё и идёт в обход. Вообще-то он тракторист, но вся родня давно в город перебралась. Переехали в город и дед с бабкой. Дед - фронтовик, два раза раненный, оттого стопу при ходьбе подворочивает, но силы недюжинной и взгляд -
как гвоздь из-под бровей. Его все слушаются, даже отец мой, уж на что бандит и себе на уме, а деда боится. За дедом не заржавеет, дед везде побывал, и в лагере и в армии.  Тюрьму-то да армию любит вспоминать. А войну - нет.

- Де-еда, а ты немцев стрелял?
- Стрелял, стрелял.
- А скока убил?
- Хто их считал. Ты иди-ка лучше вон до грядки, виктории поешь. Да руками-то грязными в рот не тащи, дай бабке, пусть помоет.

Дед с бабкой - старинного укладу, крестьянские дети. Дед - из чалдонов, но советским строем перекованный, веры никакой, разве что в ум свой да в кулак. Да и бабкины-то все из раскулаченных, из Омска по Иртышу до камня сами поднялись, тут повольней, тут бабка сама на казаха батрачила, по-казахски калякать выучилась. Вот такие вот, простые как соль. Бабка семерых родила, пятерых с дедом выходили. А как сядут за стол, выпьют по сто, и потекут не спеша разговоры.


ШВЕЙНАЯ МАШИНКА ЗИНГЕР

Человечество делится на Осознанов и Замороченных.  It's a challenge to be on the top of the food chain (loud and continuous applause). Thanks a lot. Briefly, let me describe each group of people now. Итак, Замороченные - группа, вид, класс, как будет угодно, более многочисленная из двух перечисленных - группа людей, живущая в плену своих ложных Я, не отдающая себе отчёт в поступках и мыслях, не контролирующая свою реакцию на любого вида провокации, инертная, подверженная страстям и саморефлексии, неосознающая.. и так далее и тому подобное со знаком минус. Здесь всё ясно и понятно (Осознану), идём дальше. Осознаны - так называемые просветлённые, однажды озарённые внезапным "что-то со мной не так". Заметьте, что не "вокруг меня" или "что-то с нами не так", а именно - "со мной", и предельно откровенные сами с собой люди. Этот критерий откровенности как раз и служит той чертой, отделяющей одних от других.  С этим разобрались. Теперь рассмотрим поближе тех и других.

Начнём опять же с Замороченных, замороченных своими ложными Я: крайняя степень замороченности - так называемая шизофрения, это когда человек входит в состояние замкнутого цикла процесса мышления, мысли бегают по кругу, из которого человек не может самостоятелно выбраться, он зациклен на своих страхах, предрассудках и не видит выхода. Стоит заметить, что любой Замороченный не осознаёт себя замороченным.  Как только он или она осознаЮт себя Замороченными, они тут же переходят в число Осознанов. Это как научиться плавать или кататься на велосипеде - обратного хода нет. Осознал - Осознан. Но это озарение - результат долгой и нелёгкой работы. Осознанами не рождаются. С этим понятно. Вопросы есть? Вопросов нет.
Интуитивно, малыми дозами, иногда в состоянии близком к помешательству, Замороченный может почувствовать (не осознать), что что-то с ним не так. Ложные Я тут же включаются в работу, они не могут допустить осознанности, дать человеку осознать себя значит для них потерять всякий контроль над ним, они убаюкивают сознание, не дают ему проснуться, человек как сомнамбула окунается в этот сон разума и спит пока не проснётся - не умрёт. Если же человек умирает ненадолго и возвращается к жизни, он тут же меняется, ложные Я уже не властны над ним, он побывал ТАМ, он ЗНАЕТ.
Высшая степень осознанности - чистый Брахман, незамутнённый, целый, целостный, божественный - конечная цель воплощённого.

В каком смысле "божественный"? Ведь это непознаваемо в принципе. Совершенно верно, но знать ведь можно не только умом. То есть, это не вербальное знание. Для описания состояния Самадхи нет слов. Оно либо есть, либо его нет. И это всё, что можно о нём сказать.
Говорить с Замороченным о его замороченности, с другой стороны, - это всё равно что объяснять рыбке из аквариума что такое океан. Замороченный скорее всего не поймёт, о чём идёт речь и либо обидится, либо рассердится. Природный эгоизм всегда срабатывает как защита от постороннего вмешательства в частную жизнь и этот защитный механизм есть продолжение инстинкта самосохранения, который веками спасал нас от вымирания. То есть, можно себе представить, как глубоко зарыта собака. Первый признак замороченности - немедленная обида на укол, оборонительная реакция на вмешательство извне, "оскорблённость в лучших чувствах", жалость к себе. Это только малая толика огромного океана явлений, связанных с работой ложных Я. Они могут быть тонко замаскированы, спрятаны в подсознании и обоснованы с точки зрения "душевного покоя". Как бы я был не прав, я всё равно прав, потому что так мне удобней - ловушка ложного Я, с установкой на агрессию по отношении к окружающему миру, готовность отразить любое посягательство на мир собственных идей кулаками. Неосознанный выброс энергии в виде агрессии до полного эмоционального истощения есть проблема номер один в этом мире агрессии. Будучи постоянно и неосознанно агрессивным человек съедает себя изнутри, потому что война в реале чаще всего продолжается и в голове - человек зацикливается на "несправедливых обидах", вынашивает планы мести, мысленно четвертуя своих врагов. Тело ведь не способно различать реальной опасности от мнимой и в кровь выбрасываются гормоны гнева, сердце бъётся учащённей, всё внутри кипит и что? И выкипает. Даром, просто так. Мозг съедает львиную долю драгоценной психической энергии, работая вхолостую. Если так чаще всего и происходит, вы - Замороченный.

Что же Осознаны, они святые? Нет, они не святые. Ложные Я искоренить невозможно, или почти невозможно, зато можно различать и ставить под контроль. То же и с мыслительным процессом. Всю эту билиберду, абру-кадабру внутренних диалогов можно вырвать с корнем как сорняк и засадить свежевскопанный огород цветами молитв и стихов. Остановка диалога осуществляется концентрацией внимания на дыхании, а умозрительно это можно себе представить как морской прибой, волна набежала - шумный вдох, замерли, отошла - выдох, замерли. Мантры помогают очистить сознание и настроить чакры на нужную частоту вибраций.

Шизофрения тоже лечится. Может ли шизофпеник стать Осознаном? Запросто. Для этого ему понадобится какое-то время (лет пять-семь), нужно будет уйти из дома, отстранится целиком от прошлого, разобрать мозги на кусочки с помощью кетамина, а главное, нужен будет кто-то рядом, кто поможет снять с глаз эту пелену, которая мешает трезво оценивать реальность.

Что-то я хотел рассказать о машинке Зингера, совсем вылетело из головы. Была такая у бабы Лизы, ручная. Были такие и с ножным приводом, а у неё была с ручкой, старенькая такая.


вольный перевод стихотворения Нади Ульбль, ты думаешь, я сумасшедшая... http://www.stihi.ru/2010/12/11/2673

в теле любого языка живёт душа и она не имеет формы, то есть вариантов выражения мысли может быть бесконечное множество. что до меня, то я считаю, что перевод должен быть самостоятельным произведением, но при этом сохранять мелодику оригинала

I’m out of my mind, you think
Fell down from the sky, you think
By chance, came by to touch your heart
And to confess in words of art?

You think I’m out of my mind
The mist, the dawn... and there was I
And silence there was, to touch your lips
And I was there, down at your knees?

I’m out of my mind, you think
Embraced by arms of night, you think
Like rain I came, the droplets of which ding
Or like a tear... slipping of my cheek?

I drink the madness, drink, and drink
I fall like ashes fall.  I fall, you think...

You think, I’m mad?  What do you think?