Поезд на Саутхемптон

— Это потрясающе!
(«В жизни не видывал такой дряни!»)
— Гениально!
(«Какая гадость!»)
— Вы просто находка для нас!»
(«Не на всякой свалке сыщешь такое».)
Все эти слова и мысли принадлежали одному человеку — издателю. Этот почтенного возраста джентльмен по имени Уинкли Белфаст возглавлял «Темза Паблишерс» вот уже двадцать лет.
— Так вы полагаете, что мой роман гениален?.. — смущенно пробормотал Гастингс.
— Гениален?! Да это же просто жемчужина со времен Дика Лайонсхарта! Надеюсь, вы не понесете это другому издателю?
— По правде говоря, — еще более смутился Гастингс, — только вы по достоинству оценили мой труд. Все остальные ругали его.
— Да что вы?.. («Черт побери, как они были правы!»). Ну что ж, приступим к подписанию контракта...


Описанный выше разговор происходил под Рождество. Не успел промозглый январь засыпать Лондон грязным снегом, как пришел февраль. И не успел он довершить начатое январем грязное дело, как пришла весна.
Полусонная муха вяло жужжала на подоконнике кабинета Белфаста. Он не спеша взял мухобойку и, близоруко щурясь, ударил по подоконнику. Жужжание на секунду прекратилось, но вскоре возобновилось с удвоенной силой.
— Итак, — устало произнес издатель, — поздравляю вас, мистер Гастингс, от всей души поздравляю — ваша книга вышла в свет.
— Это же прекрасно! — Гастингс вскочил со стула и захлопал в ладоши. — Ура, ура, ура!..
«Жаль мне его, — подумал Белфаст, глядя, как тот прыгает вокруг стула на одной ноге. — Написал бездарный роман и радуется как ребенок. Пока на свете есть такие вот кретины, игорный бизнес будет процветать. Мы словно пауки, и наши паутины страну Шекспира будут оплетать. Теперь я наконец-то могу сказать: нет денег, незаконно нажитых на игорных домах, а есть добрый Белфаст, который честно издает книги таких вот замечательных людей, как наш Гастингс. Бедняга, он и не знает, что на дрянную бумагу и дешевый переплет пошло значительно меньше денег, чем указано в контракте. Но я-то считать умею: девять десятых этой суммы осело у меня в кармане...»
— Итак, еще раз поздравляю вас, а теперь извините — у меня дела.
Гастингс все же закончил выполнение сальто-мортале с двойным пируэтом, прежде чем убежал. Из коридора долго еще слышались его радостные вопли.


Весь трамвай ругался. Гастингсу и раньше доводилось наблюдать подобные сцены, однако на этот раз недовольство толпы было вызвано всего лишь одной причиной. Никто уже и не замечал, что вагоновожатый принимает их за дрова, что на улице слишком шумно, а нынешняя молодежь не уступает места в транспорте... Ругали какого-то писателя.
— Мерзкий крючкотвор, негодный писателишка, жалкий бумагомаратель!
— А вы читали главу пятую?
— Вы правы, она столь омерзительна, что я готов простить этому писаке все остальные!..
Тут какая-то старушка, стоявшая рядом с Гастингсом, спросила, обращаясь к нему:
— А вы, молодой человек, читали это? — и ткнула ему прямо в нос книгу с его собственной фотографией на титульном листе.
— Потрясающая... дрянь... — пробормотал Гастингс через силу и чуть не вывалился из трамвая. Затем он повернулся к старушке спиной и вышел на ближайшей остановке.
Мимо уха просвистела связка книжек, попав прямо в урну с мусором.


Миссис Хантингтон недоверчиво изучала лицо Гастингса.
— Вам, значит, комнату... — недоверчиво проговорила она, глядя поверх очков. — А паспорт у вас имеется?
— Конечно, — спохватился он, — вот.
Миссис Хантингтон недоверчиво изучила документ и нахмурилась.
— Где-то я вас уже видела... Вы, случайно, не музыкант? Или, может быть, писатель?..
Гастингс настороженно оглядел комнату и заметил свою книгу на камине, а рядом — кочергу. Этого было достаточно, чтобы неожиданно вспомнить об одном очень важном деле и, витиевато извинившись, уйти.
Мимо уха просвистела книга. Гастингс задрал голову вверх.
— Вы забыли! — прокричала хозяйка, высунувшись из окна. — И не появляйтесь больше в нашем квартале, а то пожалеете!..


В приемной Белфаста было многолюдно. Сизый дым дешевых сигар клубился в воздухе, и посетители были похожи на сказочных драконов-неудачников, пришедших к своему повелителю за гонораром.
— Эй, мистер, куда прете?!
Гастингс обернулся, ожидая увидеть какого-нибудь начинающего громилу, но ошибся: перед ним стоял худосочный очкарик с толстой папкой под мышкой.
— Вы здесь не стояли, — добавил очкарик писклявым голоском и указательным пальцем надвинул очки на переносицу.
Гастингс только горько усмехнулся и проговорил:
— Я Гастингс.
Приемная вмиг опустела. Он вошел.
— А, старина Гастингс!.. — Белфаст отложил мухобойку и откинулся в кресле. — Очень рад. Чем обязан? Может быть, новый роман? Но я, знаете ли, с игорным бизнесом уже покончил...
— С чем? — Гастингс удивленно повел бровями.
— Да вы садитесь, — Белфаст нажал на кнопку, и из-под стола выехало кресло. — Что же это вы, романы пишете, а газет не читаете?..
Гастингс сел.
— О чем это вы, Белфаст?
— Да все о том же. Весь Лондон вот уже целый месяц только и говорит, что о «продажном писаке Гастингсе, поставившем искусство на службу грязному аферисту Белфасту». Кто такой Белфаст? Это, извольте видеть, я.
— А Гастингс кто такой? — тупо спросил Гастингс, чувствуя, как кровь отливает от сердца.
— Хороший вопрос, — похвалил Белфаст, уничтожая очередную муху. — Гастингс — это вы. Понимаете, вы! Я вас использовал. Подставил. Теперь в глазах толпы вы — подлец, а я — всего лишь скромный аферист.
— Но меня узнают на улицах! Бросают камни и книги!!!
— Что ж, отрастите бороду и не выходите на улицу без шляпы. И вообще, я бы советовал вам покинуть этот город. Таково уж общественное мнение: я всю жизнь занимаюсь крупным бизнесом, и на мою очередную аферу посмотрят сквозь пальцы. Поэтому, когда слухи о моих делах с казино попали в прессу, мне пришлось срочно подставить вас. Посмотрите, — Белфаст взял газету, — вот типичная статья о вас. В ней автор преуспел в изобретении наилучших средств очернения личности ни в чем не повинного человека. (Кстати, это я дал ему справочник с ругательствами.) Так что читайте газеты и не выходите на улицу без крайней необходимости, а еще лучше — уезжайте куда-нибудь подальше. До свидания.
Белфаст нажал на кнопку, и кресло вывезло посетителя из кабинета.


Гастингс сидел в купе третьего класса экспресса «Лондон — Саутхемптон» и молча курил. Лицо его было закрыто полями шляпы, бородой и темными очками.
«Все сбылось, как говорил Белфаст. Не хотел я уезжать из Лондона, но, как видно, тетю навестить все же придется. В конце концов, давно пора было оставить городскую суету...»
Поезд дернулся на стрелке, шляпа упала. Гастингс поспешно подобрал ее и воровато огляделся по сторонам. Попутчики дремали.
«Не узнали...»


Проснулся он на рассвете. В щель под окном дуло. Пассажир на соседней полке — священник — беспокойно заерзал, заохал, затем зевнул и открыл глаза. Заметив, что Гастингс со скукой смотрит в окно, он пробормотал:
— Такие же унылые холмы и бесконечные дожди — вот все, что вы найдете в Саутхемптоне в это время года. Ветер с Атлантики приносит много осадков... Да вы, я вижу, загрустили. Вот, — он порылся в потрепанной дорожной сумке и достал какую-то книгу, — почитайте...
Гастингс не ошибся в своих предчувствиях: с обложки на него глядело его собственное лицо месяц назад. Он хотел было выбежать вон, но, услышав: «Ловко же они его подставили!..», — передумал и остался.
— Я писал эту книгу, — устало признался Гастингс. — Я преступник, мошенник, продажный писака. Теперь мне все равно, что вы скажете, святой отец.
— Ничего не скажу, брат мой, ибо настоящее искусство не может поставить себе на службу ни один аферист, хотя, возможно, и поимеет на этом. А насчет скандала... Скоро все увлекутся падением какого-нибудь нового писателя, ставшего жертвой очередного издателя-мухолова, и забудут про вас. Все мы в жизни порой ошибаемся, но не каждому же из-за этого бросаться с поезда...
— А... откуда вы знаете, святой отец?
— А почему, как вы думаете, я принял духовный сан?..