Новогодние снежинки

*******************************

Зимой иначе чувствуешь зиму, не так как допустим весной или осенью. Поэтому восприятие белого листа тоже иное. Никакой пустоты – просто холод. Если бы я мог – я бы не писал. Я бы даже не читал ничего кроме газет и этикеток. И возможно, что тогда бы я не мёрз при виде этого чистого белого листа. Но зимой всё обстоит иначе. Поэтому если мне и холодно, то вряд ли что-то ещё можно к этому добавить.

* * * * * * * * * * * * * * * * *

В этом году в центре Москвы безумное множество ёлок. Искусственных, но при этом самых настоящих. Помню, что я никогда не задумывался над тем, когда же они появляются, потому что всегда точно знал, что – под Новый год. В то время их расставляли на главных улицах и украшали причудливыми стеклянными гирляндами, а когда Дед Мороз зажигал кремлёвскую то, стало быть, этот долгожданный новый год наступал. Помню ещё, что дома у нас тоже была маленькая пушистая искусственная ёлка – ненастоящая. Настоящей она становилась редко, очень редко, и тогда под ней появлялись подарки. Я так к ней толком и не привык и, наверное, только поэтому до сих пор каждый год хожу в Столешников, к другой, славной, украшенной золотыми хрупкими шариками, точно такой же, что была у меня дома. Так вот, в этом году их там такое многое множество – маленьких в деревянных кадках, что, попадая туда, оказываешься в удивительном сказочном ельнике, из самых приятных детских воспоминаний, но среди них всех, только она одна такая – настоящая. И когда она в Столешниковом, то я точно знаю, что скоро наступит Новый год и всё будет как раньше.

*  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *

31-го утром судорожно начинаю вспоминать, как я встречал Новый год в прошлом году. Мне становится интересно, что же именно я сделал не так, что я такого натворил, что заставило меня прожить весь год не так, как хотелось, как мечталось. Каждый раз мои воспоминания пестрят разнообразием и оригинальностью, но суть дела от этого не меняется – год прожит, и прожит одинаково бесполезно и беспощадно, как к самому себе, так и по отношению к нему.

*   *   *   *   *   *   *   *   * 

В городе всегда трудно найти себя во времени, в пространстве и в лицах незнакомцев. Блуждаешь как огонёк по перетекающим друг в друга улочкам и переулкам. На площадях и бульварах чувствуя свою незначительность, утыкаешься носом в очередной тупик, и, уткнувшись, мнишь себя как минимум одинокой звездой потерянной галактики. Всё проносится мимо: и время, и люди, и даже Новый год. В этот раз в город зима пришла двадцатого ноября. Моросил мелкий противный дождь, но в Третьяковском проезде уже наряжали первую новогоднюю ёлку. Крохотные зеркальные шарики и светящиеся гирляндные нити. Я остановился, и ещё долго смотрел на то, как она мокнет под холодными каплями и даже не подает вида, что ей обидно. Впрочем, буквально через несколько дней выпал снег и всё стало на свои места. Ёлок стало значительно больше: на Маяковской, на Тверской, на Театральной, на Лубянской, в Столешниковом, на Никитском, на Новом Арбате. И везде, где только это было возможным, город украсился новогодним лапником и ёлочными игрушками. А на днях, на Петровке, появилась ещё одна ёлочка-дюймовочка. Настолько маленькая, в сравнении с её старшими сёстрами, что и не сразу догадаешься, что вот оно – первое явление Нового года. Украшенная милыми белыми медвежатами, с головы до пят, она щедро раздаривает свои подарки прохожим. И здесь мне трудно ошибиться, невозможно, ибо это и есть – новогодний праздник.

*    *    *    *    *    *    *

Я складываю чистый белый лист вдвое и затем ещё раз вдвое, таким образом, выходит, что лист уже сложен вчетверо. Беру в руки ножницы и неторопливо, художественно обрезаю края, наношу надрезы, делаю выемки. Раскрываю, и лист моментально холодеет в моих ладонях, превращаясь в снежинку. Просто мне холодно. И если бы я мог не писать, то превратился бы в снеговика.

*     *     *     *     *     *