Петербургер

Петербург в бутерброде нового русского
бредит культурой из-под масла и мяса.
Я беру эту массу в рот, раздвигая скользкие губы,
всосавшие имя твое, Петербург,
навеки.
Я слышу, как хрипят бронхи и мохнатая грудь виснет над Невским,
слежавшиеся волосы, дома, мечтающие избавится от жильцов. Старуха летит
в снежное желе, роняя связку бутылок,
а ты смеешься, шепелявя, дескать, другая
бабка через три квартала сидит дома и не выебывается. Я пою Петербург, когда
Нева продувает слякоть сквозь твои уши, а на Маяковской в кафе мы все когда-то грелись
у кружки пива, а теперь только Антипенко приходит к памятнику по пьяни.
Слышишь? - клавикорды мостов звучат под пальцами ветра. Маленькая проститутка сидит
у Исаакиевского, листая Джойса, недоумевая, почему сегодня так мелодично? -
ответь ей, дескать, завтра ты станешь старой, у тебя будут седые волосы, по дороге на
Сенной рынок тебя ограбят апельсиновые мальчики и вся пенсия - под хвост. Моя бабушка
ходит с палочкой, собирает бутылки и что здесь такого? Она хочет жить!
У нее есть телефонная карта, три раза в течении дня она может звонить, когда нас нет
дома, их кормят варенным горохом, стакан компота, сырой творог.Хочешь, я принесу тебе
йогурт? Где твои барабаны, Петербург? Босой богомолец! Ты притащился ко мне на 9-й
этаж, небритый, в мятом треухе, жаловался, что соседи засрали толчок, а я поцеловал тебя,
как ребенка. Может это все, что у нас осталось - милосердие?

98-99