Грядущее - клином

Еще в Перми Миша написал стихотворение, которое было прочитано моей подругой:
 "И путь мой не длинный.
И плоть моя - глина.
И слезы - озера.
Грядущее - клином.
Прошедшее ливни
По пеплу разора..."
Подруга сказала:
- Этот тот случай, когда мастерство играет против автора, потому что он пишет не от жизни. Вот если бы это сочинил какой-нибудь автор из Латинской Америки, можно было бы признать гениальным.
Подруга жила лакированной обложкой советского образца и не знала, что мы как раз и есть Латинская Америка, только... хуже. Через несколько лет она положит на стол партбилет со словами:
- Никакой вины за то, что творилось в стране, у меня быть не может. Я этого не знала.
Михаил видит гораздо больше, потому что смотрит снизу вверх, а вся нелепая общественная громада на него давит. Он уже давно убеждает меня, что из тюрьмы вообще все видно лучше. Именно поэтому считает, что пребывание в тюрьме для осознания общественных истин для него было необходимо. Только вот... многовато.
Тюрьма как сгусток общественного неблагополучия. Слепок нелепостей. Много лет спустя он напишет посвященное мне стихотворение:
"Пора - к исходу все, к исходу -
Уму и сердцу моему
В твою тюремную свободу,
В мою свободную тюрьму..."
Мне это покажется почти обидным:
- Почему это моя свобода - тюремная?
- Потому что ты тоже в зоне, только оградка подальше и вышек не видно.
И он был прав. Человек должен распрямляться и становиться свободным  изнутри. И тогда, в тюрьме, Миша был уже духовно гораздо свободнее, чем я, идеологизированно воспитанная.
Понять, что творится в мире, со скованными руками, можно. Только вот некому. Народ-то там... темноватый, не пробуженный. А с другой стороны - лучше и не будить, зверя дикого узришь. А потому -
"И хлопала
Большая
Малой зоне,
Чтоб мелодичней лился
Звон оков".
Многие лирические стихи (начиная с конца семидесятых годов) раздражают, по меркам того времени кажутся почти оскорбительными. (Сопин вообще в течение всей своей последующей поэтической биографии будет раздражать, хотя по жизни - полная противоположность).
"Не убежать, не защититься мне
От вечного заката на окне,
От алчности персон и персонажей,
От дотов, камер,
Моргов и светлиц,
От модных тканей,
Вытканных из сажи,
От маринада чувств,
От грима лиц,
От модных морд
И от безликих мод,
Отравленных лесов, полей и вод,
От униформ,
От вечных
Норм
На корм,
От нюхающих газ слезоточивый,
От братьев пьющих,
От неизлечимо
И беспробудно
Трезвых
Дураков".
(1984 год)
Эти стихи, конечно, никто и не думает печатать, а "на кухне" говорят:
- Миша, ну откуда ты все берешь? Смотри на жизнь светлее!
Комментаторам и в голову не приходит, что здесь налицо последующая история страны в свернутом виде. Обратимся к сегодняшему дню. "Алчность персон и персонажей?" - кто же от них сейчас не страдает! Доты, камеры и морги... к сожалению, больше чем достаточно. "Нюхающие газ слезоточивый" - нет, уже не газ - анаша, героин, а вот сейчас, говорят, очень модным становится кокаин. Вот на счет норм на корм и тканей из сажи - пожалуй, изменения в лучшую сторону налицо, заграница помогла.
Просто удивительно, как поэт постоянно опережает время. Так, стихотворение "Враги давно друзьями стали и нам на нищенство дают..." появилось за несколько лет до того, как Россия стала получать гуманитарную помощь от Германии. Помню, я тогда еще возмутилась: "Друзьями, может, и стали, но что дают на нищенство - это уж слишком". И тут же немцы стали давать нам на нищенство.
В конце восьмидесятых на выезде вологодской писательской группы в Череповце преподавательница профтехучилища чуть не за грудки схватила Михаила за прочитанные им перед ребятами строки:
"Вы куда разбрелись,
Исторически нищие мальчики,
На прилюдном безлюдьи
Свои растеряв голоса?!"
Опасаясь за неправильное воспитание подопечных, она тогда искренне выкрикнула на весь зал:
- Мы не исторически нищие!
Прошли годы... Увлеченные бизнесом, сексом и еще Бог знает чем, молодые люди все меньше интересуются прошлым страны, попирают святыни, а некоторые регионы бывшего Советского Союза и вовсе откололись, вытесняя русскоязычное население по странам ближнего и дальнего зарубежья.
Публика накидывалась на поэта за "чернуху". Но можно ли винить автора за то, что прозреваемая им ситуация в стране оказалась столь тяжелой?
Увлечение социальной тематикой слишком привязывало стихи к быстротекущему моменту, и я говорила:
- Их ждет печальная судьба. Время бежит так быстро вперед, что строки, которые звучат сегодня как прозрение, назавтра появятся в передовицах газет. То, что тобой выстрадано, другие скажут в порядке конъюнктуры с большим литературным умением. А ты так и останешься для историков литературы... если кому-то будет не лень потрошить архивы.
- Ну что ж, - отвечал поэт. - "Для нас - по-человечьи умирать, коль жить по-человечьи невозможно".

ТП

*     *     *

Меня пугали:
"Путь прямой тяжел".
Шагал. Решили испытать на робость:
Прикрыли
Многолетним снегом
Пропасть.
Я знал - там пропасть.
Потому и шел.
В паденье слышал -
Ликовала рать!
Ну что ж,
Для них победа -
Сабли в ножны.
Для нас -
По-человечьи умирать,
Коль жить по-человечьи
Невозможно.

*    *    *
Живу среди скопищ и сборищ,
Глупцов и пророков.
Иду издалека,
Бог знает, в какое далеко.
И темную ношу несу я,
И светлую ношу.
И друга в печали,
И недруга в скорби не брошу.
Под таинством неба иду я,
По таинству поля.
Людская неволя во мне
И господняя воля.

*    *    *
Без обувки,
По насту похрустывая,
Прохожу без проторенной колеи.
Далеко, высоко -
Всюду, Русь ты моя:
Недолеты чужие?
Попаданья мои?
Весь наш путь -
Внутри круга.
Бетон - берега.
Видим в недруге - друга,
А в друге - врага.
Явно - зло не простим.
Тайно - честь не простим,
Двоедушие личное
Скомкав в горсти:
Углубляемся в масть,
Расширяемся в масть,
Однозначно -
Стремясь выше смертных попасть.
Хором славу поем,
Оглядишься кругом -
Каждый рабье свое
Выжигает в  другом.

*    *    *
Безлюдье. Суда без причала.
Мне горестно, друг мой, до слез.
Давно ли здесь правда звучала,
Как тяжкий поклеп, как донос?
И снова звучат марш-парады,
И снова затравленность фраз...
Не надо встречаться, не надо
С толпой, отражащей нас!
Раздумья, раздумья...
Мир зыбок.
Все то же:
Вот - мост,
Вот - ручей.
И та же двоякость улыбок.
И  те же зрачки стукачей.
И вновь всепокорные люди.
И тот же призыв, что звучал...
Ужель мы всегда у прелюдий?
Мы - общество вечных начал?

*    *    *
Все мы мним себя в жизни пригорками,
Тратя годы на зависть, на спесь.
В этом  больше смешного, чем горького,
Но, конечно, и горькое есть.
За двойными оконными рамами,
Задыхаясь в духовной пыли,
Умиляемся битвами ранними,
Знать не зная, а что обрели?
Завтра подвиг безумьем окажется -
Это нынче у всех на виду!
Мысли, чувства - как летние саженцы
В оглушающе зимнем саду

*    *    *
Осенний дождь,
Смывай, смывай со щек
Следы земных печалей и лишений.
Прозрел я свет.
Чего желать еще?
Свободно мыслить -
Значит быть мишенью.
Не крестоносец страшен нам,
Не хан.
России страшен
Власть имущий хам.
Культура хамства!
Из ее тенет
Исхода безболезненного нет.
Лишенная естественного права,
От хамства претерпев, как от врага,
Болезненно, озлобленно, кроваво
История
Хлобыщет в берега.

*    *    *
Речи без смысла -
Темень за дверью -
Не проповедуй.
Я не поверю
В долгое счастье,
В краткое горе,
В малость ненастья,
В радости море!
В то, что по свету
Ходится просто,
В то, что поэты -
Братья и сестры,
Пустоповерью
Я не поверю.
Не проповедуй
Кровь и победу.
Сносному аду,
Сладкому яду,
Властному зверю
Я не поверю...
В мирные мины,
Доброй простуде,
В то, что безвинных
Нынче не судят.

*     *    *
Зачем мне пропаганда? Я не слеп.
Устал - не знаю, как сказать яснее -
От мерзости,
Что жрет народный хлеб
Десятки лет,
Нисколько не краснея.
Отчаяние? Нет. Я устаю
От трескотни речей,
От политралли,
От лжеповодырей,
Что обокрали,
На нищенство пустив,
Страну мою.

*     *    *
Баста. Нет больше сил разлучаться,
В пене красной бежать в никуда ,
Для борьбы за вселенское счастье
За годами сжигая года.
Не могу - от политанекдотов,
От смирительных роб дон-кихотов,
От похожестей, тождеств и сходства,
От маразма устал и от скотства,
От притворной общественной спячки,
От пророчащих в белой горячке,
От увечного страха-полона,
От конвульсий дебильных поклонов,
От залапанных истин потертых,
От починов, значкистов, значков,
И дрожат средь живых, среди мертвых
Поплавки моих красных зрачков.
А по ним,
Разъярив себя в гаме,
По команде, под рупорный зуд,
Сладострастно хрустя сапогами,
Вожделюбы в шеренгах идут!
От оркестров, от маршей, гавотов,
Веселясь, погибая, губя,
Я устал умирать для кого-то
И, наверное, жить для себя.

*     *    *
Согрелся на стылом,
Ожегся на милом
Душою земною.
А что это было?
А с кем это было?
Со мною. Со мною.
Грядущее - клином.
Прошедшее - ливни
По пеплу разора.
И путь мой не длинный.
И плоть моя - глина.
И слезы - озера.
О  доля, за что так?
В двенадцать окошек
Где дом мой лучистый?
Глухая толока.
И род мой подкошен
И вытоптан. Чисто.
И слово - улика.
И немость - улика.
А в сердце доныне
На месте калитки
Росинок улыбки
На стеблях полыни.

1982-1988