Тринадцать подвигов комсомолки Петровой

СКАЗКА ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
       
(по мотивам древнегреческих мифов и легенд,
а также русского и иноземного фольклора)

«Есть женщины в русских селеньях…»
Н.А. Некрасов «Мороз, Красный нос»


П Р О Л О Г

Всегда и везде, и во все времена
Народ должен знать о героях сполна,
Их подвиги помнить и их имена.
А если не знает, - поэтов вина!

Поэт пишет песни о воинах знатных,
Легенды и мифы о подвигах ратных.
Поэт о героях слагает баллады.
Достойны не только потомки Эллады!

В России есть тоже достойные люди,
Показывать пальцем на них мы не будем.
А коль вы пришли подобру-поздорову,
Я вам расскажу про гражданку Петрову.

В одной деревеньке, в районе Тамбова,
Когда-то жила комсомолка Петрова.
Была она с детства девчонкой бедовой,
И даже соседи боялись Петровой.

Трудилась Петрова в колхозе дояркой,
К тому ж отличалася внешностью яркой.
Её красоту все в деревне ценили,
Но всякий, кто знал, стороной обходили.

Не много таких на веку уродилось:
Коней на скаку ей ловить доводилось,
В горящие избы частенько ходила;
Болтают, с Некрасовым дружбу водила.

Известно, наверное, смолоду всем:
Лишь выпьешь, немного хотя бы совсем,
Так сразу, обычно, на подвиги тянет.
Никто отрицать это, точно, не станет.

Поведаю вам я о правде суровой,
О подвигах славных гражданки Петровой.
Природу, поверьте, никто не обманет,
И слава народная в Лету не канет!

       *****


       ПОДВИГ ПЕРВЫЙ

       ПЕТРОВА И ЗМЕЙ-ГОРЫНЫЧ

В одной деревушке, незнамо откуда,
Однажды, весной приключилося чудо.
В лесу, за околицей, Змей объявился:
Устроил берлогу и там поселился.

Горыныч тот жрал и скотину, и птицу.
И как пропускают таких сквозь границу?
Чинил безобразия Змей и развраты.
Куда только смотрят друзья-демократы?

Стал девок с деревни таскать он в пещеру,
Видать, аппетит разыгрался не в меру.
А в той деревеньке, южнее Тамбова,
Как раз проживала доярка Петрова...

Охотясь в лесу за колхозной коровой,
Горыныч нос к носу столкнулся с Петровой.
Сначала, конечно, она испужалась,
Но, быстро смекнув, не сбежала, сдержалась.

Видок был у Змея - спужались бы сами:
Зеленый, как жаба, с тремя головами!
Хоть внешне он был пострашней, чем у Роу,
Но чем-то пленил он гражданку Петрову.

У Змея Петрова прописку спросила,
А после уж в гости к себе пригласила.
Змей был так ужасен, но очень наивен:
Купился, как мальчик, за семьдесят гривен.

Гостить у Петровой понравилось Змею,
И слишком уж близко сдружился он с нею.
Змей днём отдыхал в огороде Петровой,
А ночью питался в колхозной столовой.

Зверюга бродил по деревне понуро,
И к девкам теперь уж его не тянуло,
Поскольку Горыныча в этой столовой
Кормили неважно - лишь кашей перловой.

Да! Сказка - то сказка, а правда сурова.
Но вот, наконец-то, решилась Петрова:
Сперва самогоном зверюгу споила,
А после нахально его соблазнила.

Семь суток Петрова тиранила Змея,
Могла бы и дольше, так много умея.
Однажды, сказать с позволенья, в антракте
Она заикнулась о брачном контракте.

Взмолился Горыныч, рыдая, как жаба:
- За что ты меня, ненасытная баба!?
А после, смирившись, изрёк осторожно:
- Помилуй, Петрова, ну, разве так можно?…

Вот Змея обмякшее тело сурово
Пинает ногами гражданка Петрова:
- А ну-ка, быстрее вставай трёхголовый!
За что тебя кормят в колхозной столовой?

Скорей подымай своё бренное тело
И срочно, давай, принимайся за дело!
Но Змей только глубже в кусты забирался:
Он там от Петровой укрыться старался.

Всё то оказалося тщетной попыткой:
Петрова была очень женщиной прыткой.
За хвост из кустов его мигом достала
И тут же, не медля, опять оседлала...

Ну, что же мы видим, какую картину?
Замучила баба вконец животину!
Не вынес Горыныч совсем униженья,
И замертво рухнул он в пыль без движенья.

А что было дальше? Напомню вам, к слову,
В районный “ГРИНПИС” вызывали Петрову.
Её там ругали, ей даже грубили:
- Зачем вы последнюю особь сгубили!?

Счастливым бывает лишь в сказках конец.
Со Змеем, увы, не пошла под венец
Гражданка России, доярка Петрова.
Да! Правда, обычно, бывает сурова.
       

       *****

       ПОДВИГ ВТОРОЙ

       ПЕТРОВА И СОЛОВЕЙ-РАЗБОЙНИК

На питерском тракте, у города Клина,
В лесах объявился громадный детина:
Как леший, лохматый, седой и с дубиной,
С большой бородою густою и длинной.

Считался маньяком он, бисексуалом:
Несладко жилось там и старым, и малым.
На дубе Разбойник сидел у дороги.
Лишь кто пошустрее, те делали ноги.

Поскольку Разбойник не ладил с законом,
Угрозу являл он и пешим, и конным.
Свистел он так страшно - любого б проняло,
За это имел – “Соловей” - погоняло.

Из Мурома-града был вызван с наганом
Илья-богатырь для борьбы с хулиганом.
Дан Муромцу личный наказ Президента,
Чтоб тот прекратил побыстрей инцидента.

Но Муромец тот оказался хитёр:
Забравши аванс, он свалил за “бугор”.
Пока депутаты дрались меж собою,
На тракте том всё продолжались разбои.

Никто не мог справиться с рецидивистом,
Пугал он народец в лесу своим свистом.
И “Альфу”, и “Вымпел” туда посылали,
Да только вот польза была-то едва ли?

Потом пригласили по факсу Петрову:
- Скорей приезжай подобру-поздорову!
Примчалась Петрова по вызову срочно.
Коль надо - трудилась она сверхурочно.

Оставив в телеге винтовку и шубу,
Петрова бесстрашно подъехала к дубу.
Разбойник приятно успел удивиться;
Увидевши бабу, решил поживиться.

Спросил он нахально, дыша перегаром:
- А, может, сама ты отдашься мне, даром?
Хотел гад добавить ещё что-то грубо,
Но тут же был сорван Петровой он с дуба.

Разбойник с испугу забыл про дубину.
В бинокль наблюдали такую картину:
Петрова стащила в кювет бедолагу
Так нагло и ловко, ну, точно салагу.

От страсти Петрова, вконец соловея,
Вцепилась, как будто бы пёс, в Соловея.
Она с него мигом лохмотья сорвала:
Опасна Петрова, когда бушевала.

Не дал Соловей этой бабе отпору,
Он сам дара речи лишился в ту пору.
Петрова сквиталась с бандитом моментом,
Как было предписано ей Президентом.

Три дня и три ночи терзала сурово
Разбойника тело гражданка Петрова.
Не вынесло сердце у старого деда,
Досрочной и чистой была та победа.

Разбойник, не давший отпору шалаве,
Валялся без чувств в придорожной канаве.
Петрова, сказать откровенно, жалела,
Что проку так мало ей было от тела.

Из Клина был вызван туда участковый -
Хоть видом не бравый, но очень толковый.
Изрёк он, рукою поправив кокарду:
- Диагноз понятен - инфаркт миокарду.

На том порешили, составили акты,
Собравши на месте улики и факты.
Сержант попинал деловито по шинам
И чётко скомандовал: “Все - по машинам!”

Под дубом Разбойника труп санитары,
Не мешкая долго, зарыли без тары.
Умчался наряд милицейский мобильный,
Остался в лесу только холмик могильный.

С полгода его вороньё сторожило,
Не помнят то место уже старожилы.
Оно заросло чередой да бурьяном,
Не сыщешь его ты ни трезвым, ни пьяным.

Чекистами было отмечено в акте:
Бардак прекратился на питерском тракте!
Не будет теперь безобразный детина
Прохожих пугать на дороге у Клина.

Петрову хотели представить к медали:
Бумаги писали, железку не дали.
Вручили ей грамоту лишь от профкома
Да разных духов - аж четыре флакона...

Погибли под слоем космической пыли
Эпохи и страны, о многом забыли.
Лишь слава Петровой жива и поныне,
Народ не забыл о своей героине!

       *****


       ПОДВИГ ТРЕТИЙ

       ПЕТРОВА И МИНОТАВР

В разгаре сезона на острове Крите
Туристов, как грязи, - вы сами смотрите.
Они загорают, купаются в море,
Но тут приключилось великое горе.

На острове Крите, где царствовал Минос,
Где пиво давали в разлив и на вынос,
Вот там объявился, незнамо откуда,
Какой-то зверюга, ужасный паскуда.

Он - с бычьей главою и мужеским телом,
По семь человек он съедал между делом.
Зверюгу прозвали того - Минотавра,
Ужасней он был даже чёрного мавра.

Он ужас и страх наводил на туристов,
Бесследно пропало их двести иль триста.
И бизнес убытки понёс - вы прикиньте:
Туристы боялись гулять в Лабиринте.

Бесследно Тесей в Лабиринте загинул,
Со дня того месяц, практически, минул.
Туристы бежали, как крысы, со Крита.
А фирма, наверное, будет закрыта.

В то время, случайно, на острове Крите
Гостила Петрова. Да вы посмотрите!
Ей дали путёвку в родимом колхозе
За то, что ударно трудилась в навозе...

Любимая дочка царя - Ариадна -
Такая зараза, что всё ей не ладно!
Красива была и стройна, и нарядна.
К Петровой она относилась прохладно.

Подвыпивши как-то, довольно изрядно,
Любимая дочка царя - Ариадна -
В лицо нахамила туристке Петровой:
Её назвала холмогорской коровой.

Она в Лабиринт ей идти приказала
И так на прощанье Петровой сказала:
- Не дам я тебе ни меча, ни верёвки,
Достаточно будет тебе лишь сноровки.

А вечером поздним, уж после бассейна,
Для храбрости выпив два литра портвейна,
Когда звонари колотили в литавру,
Петрова пошла прямиком к Минотавру,

Она в настроении благоговейном,
Которое было добыто портвейном,
Бродила по тёмным пустым коридорам,
О дочке царя вспоминая с укором.

Лишь только под утро доярка Петрова
Услышала звуки ужасного рёва.
Когда ветерочек усилился с юга,
Учуял Петрову голодный зверюга.

И вот уж стоят они друг против друга,
В глазах комсомолки не видно испуга.
С быками Петрова вела себя смело,
Поскольку на ферме общенье имела.

Стоял Минотавр, свою морду набыча,
Доступной и лёгкой казалась добыча.
В азарте топтал он копытами землю.
Мне страшно: насилия я не приемлю.

Глазищи зверюги наполнились кровью,
А сердце Петровой прониклось любовью.
Увидев врага мускулистое тело,
Петрова, немедля, его захотела.

Зверюга в глаза её глянул с опаской,
Он не был знаком ещё с девичьей лаской.
Петрова, икнувши, взялась за рога:
- Давай, соглашайся, коль жизнь дорога!

Петрова покрепче прижала атлета,
Не став от него дожидаться ответа.
Мгновенно зверюги роскошное тело
На пыльную землю с копыт полетело.

И тут, в Лабиринте, на этом же месте
Почти в одночасье лишился он чести.
Приняв во внимание опыт Петровой,
Могла она сладить не только с коровой.

С неделю Петрова любила зверюгу,
Который скончался, возможно, с испугу.
Но даже сегодня на острове Крите
Все помнят ещё о петровском визите.

Туристы гуляют с тех пор без опаски,
Хотя и не верят в подобные сказки.
Лишь только холодный, суровый гранит
Ту древнюю тайну в молчанье хранит.

За подвиг тот славный правителем Крита
Доска в Лабиринте Петровой открыта.
Кто мне не поверил, то съездите сами.
На этом прощаюсь я временно с вами.

       *****


       ПОДВИГ ЧЕТВЕРТЫЙ
 
       ПЕТРОВА И СЕРЫЙ ВОЛК

Однажды, гостила Петрова на даче
У школьной подруги, но вот - незадача:
В ту пору в районе посёлка Дубровка
Была распложена волчья зимовка.

Ходили в округе давно кривотолки
О том, как шалили голодные волки.
Те, судя по слухам, совсем обнаглели:
Почти всю скотину в посёлке поели.

Случилась там вечером как-то, в субботу,
Когда надо было идти на работу,
Несчастье одно - заболела бабуля.
Она проживала в соседнем ауле.

Подруга Петровой, в натуре - арапка,
Известна соседям, как Красная Шапка,
Поскольку она таковую носила.
С кликухой такой та мирилась насилу.

Подруга в тот день попросила Петрову
Проведать бабулю, под честное слово.
Старушка была очень скверного нраву:
Любила поесть пирожков на халяву.

Собравшись, Петрова сложила в корзинку
Стакан, сигареты и даже “резинку”.
А после, напяливши шмотки подружки,
Отправилась лесом, хлебнувши из кружки.

Петрова с корзинкой пошла по дорожке,
Пошла через лес, мимо старой сторожки:
В том месте тропинка была покороче.
А дело, тем временем, близилось к ночи.

Примерно, верстах в четырёх за посёлком
Петрова приблизилась к сумрачным ёлкам.
От страха забило сердечко тревогу,
Потом осмелела она понемногу.

В местах обитал тех огромный Волчище;
Как два светофора, горели глазищи.
Сидел тот Волчище в засаде у ели.
Вы б сами, увидев его, ... онемели.

Заметив из кустиков Красную Шапку,
Волчище схватил её сразу в охапку.
Но, так как Петрова была комсомолка,
Она не спужалася Серого Волка.

Волк мигом сорвал с неё шапку и шубку,
Петрова тем временем скинула юбку.
Был Волк очень нагл. Не успев извиниться,
Под тем же кустом стал на ней он жениться.

Заметив подмену, Волк понял ошибку,
Да только о том сожалел он не шибко.
Не знал тогда Серый, чем это грозило.
Уж больно нахальным был Серый верзила.

Привычна к такому гражданка Петрова.
За дело бралась она снова и снова.
Оружье её - пострашней, чем двустволка,
Кто в это не верит, спросите у Волка.

Когда Серый понял: насколько серьёзно
Его положенье, то было уж поздно.
Петрова держала за шкуру так крепко,
Что уши болели, и съехала кепка.

Волк грязно ругался, рычал и кусался,
И чуть от испугу он не обоссался.
Попытки удрать не венчались успехом,
И он попрощался со шкурой и с мехом.

Петрова снесла Волка после в сторожку,
Чтоб он отдохнул там хотя бы немножко.
Когда же охотники к ним подоспели,
Нашли волчью тушу в помятой постели.

Они пригласили тотчас неотложку,
И вот санитары явились в сторожку.
Насилу Волчару спасла медицина,
Бывает, порою, бессильна вакцина.

Отдавшись инстинктам звериного зова,
Забылась в запале доярка Петрова:
Все кости Волку поломала в запарке.
Три года лечили его в зоопарке.

Он после леченья остался жить в клетке,
Подружку завёл, появилися детки.
В родную деревню вернулась Петрова,
Где трудится нынче - жива и здорова.

       *****

       
       ПОДВИГ ПЯТЫЙ

       ПЕТРОВА И ФАРАОН

Однажды, весною, по самому жару
Пахала Петрова пустыню Сахару.
Вот трактор заглох, натолкнувшись на камень.
Обычное дело - да, знаете сами.

Вдруг видит Петрова на склоне оврага:
Торчит из отвала ребро саркофага.
Возможно, с утра она выпила лишку,
Всей мощью своей навалилась на крышку.

И вот, наконец-то, открылась гробница,
А там лежал юнош - хоть в пору жениться.
Рамзесом он был или Тутанхамоном?
Петрова у гроба присела со стоном.

Был этот покойный настолько прекрасный,
Такой беззащитный и очень несчастный.
Она не смогла устоять от соблазна,
Поскольку нахальна была и развязна.

Петрова могла бы сдержаться, так нет:
И сделала юноше всё же минет.
Вот тут фараон встрепенулся от сна.
Великие силы - любовь да весна!

Обвёл он окрестности царственным взором,
Одежды расшиты злачёным узором.
Лишившийся сна и привычного крова,
Он так обратился: - Гражданка Петрова!

Готов я исполнить тебе за старанья
Три самых твоих сокровенных желанья.
Однако, Петрова, подумав, сказала:
- Я б лучше желанье одно заказала.

Хочу, чтобы сполнил его ты три раза.
(Ведь эта Петрова - такая зараза!)
А слово, коль дал, не воротишь назад;
И юнош смущённо отводит глаза.

Спросила Петрова довольно сурово:
- Ты будешь аль нет исполнять своё слово!?
Она наступает и, скинувши тапки,
Срывает с него украшенья и тряпки.

От страсти сгорая, они с фараоном
Тотчас повалились на землю со стоном.
Как сладки и томны любовные муки!
Мабуть, стосковался за годы разлуки?

И прямо в песке, как во времени оном,
Петрова резвилась три дня с фараоном.
Она только-только поймала кураж
И смело, нахрапом, пошла в абордаж.

Тот юнош был чахлый и очень субтильный,
Видать, был не впрок ему климат могильный.
Вот снова затих фараон, побледневши.
Чего ж удивляться - так долго не евши.

Без признаков жизни лежал фараон,
Из уст его вырвался слабенький стон.
Пошли фараоны все хилы да слабы -
Не то, что простые, расейские бабы!

Петрова швырнула его в саркофаг,
Быть может, жестоко, но всё-таки - факт.
Его сверху крышкой обратно прикрыла
И трактором снова в песочке зарыла.

Вот так вот, друзья, комсомолка Петрова
Была справедлива, хотя и сурова.
Смертельный урон нанесла организму,
И нет возвращения к феодализму!

За это ей все благодарны потомки.
Сбирая в дорогу узлы и котомки,
Они собирались все жить в коммунизме,
А вместо того получили по клизме.

       *****


       ПОДВИГ ШЕСТОЙ

       ПЕТРОВА И 300 СПАРТАНЦЕВ

Опухли, видать, в этой Греции власти:
Они поделили страну всю на части.
Кругом понастроили гады таможен,
Стал бизнес челночный почти невозможен.

Случилась беда: в Фермопильском проходе,
Где горы вплотную друг к другу подходят,
Устроили злые спартанцы таможню,
Такую, что жить челнокам невозможно.

Все знали об этом доподлинно точно:
Спартанцы трудились и денно, и нощно;
Тянули валюту с расейских туристов,
Трясли и шмонали, а было их триста.

На этой, на ихней проклятой таможне
Жилось неспокойно и даже тревожно.
Поскольку они не страдали культурой,
Дань брали деньгами, но чаще - натурой.

Скажу вам по правде, что эти спартанцы -
Меня извините - такие засранцы!
Начальником сделали там Леонида.
Куда только смотрит богиня Фемида!?

И даже к обычным расейским туристам
Они придирались, как пьяный к таксистам.
Стояло дозором в том месте их триста.
А слухи разносятся, знаете, быстро...

Случайно в места те попала Петрова.
Как лошадь, она - молода и здорова.
Её из колхоза послали за шубой,
Поскольку была и нахальной, и грубой.

В Афинах Петрова, конечно, рискнула
И шубы купила - четыре баула.
Ей всё загрузили и всё завернули,
Но вот на таможне её тормознули.

Таможники эти, как будто акулы,
Часов восемнадцать шмонали баулы.
Видать, у Петровой деньгу вымогали:
Намёки давали и даже пугали.

Петрова дала им такого ответу:
- Ни баксов, ни франков совсем уже нету.
А чтобы меня не считали вы дурой,
Я с вами сейчас рассчитаюсь натурой.

Совсем обнаглели вы, беситесь с жиру.
А ну-ка, построиться всем по ранжиру!
Заела Петрову смертельно обида,
И первым схватила она Леонида...

Четырнадцать суток гражданка Петрова
С врагами боролась, не вымолвив слова.
Одни норовили брыкаться, кусаться,
Другие же бегством пытались спасаться.

Но, видно, от них отвернулась удача,
Поскольку была очень трудной задача.
Петрова пошла уж по пятому кругу,
Спартанцы тогда стали гибнуть с испугу.

Окрестность устало она оглядела:
- Кто хочет ещё комсомольского тела!?
Ответом Петровой была тишина.
Видать, получили спартанцы сполна.

Никто не мог справиться с бабой дородной,
Скандал разразился там международный!
И, как рассказали «Последние вести»,
Все триста спартанцев погибли на месте.

Правительство Спарты, являя заботу,
Прислало по телексу гневную ноту;
Собрали студентов на митинг протеста.
Лишь чудом Петрова избегла ареста.

С тех пор не пускают не землю Эллады
Гражданку Петрову, возможно, с досады.
Зато челноки всей великой России
Петровой букеты потом подносили.

       *****

       ПОДВИГ СЕДЬМОЙ

       ПЕТРОВА И КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ

Однажды, Петрова в лесу заблудилась.
И раньше, бывало, плутать доводилось;
Но, как не старалась доярка Петрова,
В историю всё-таки вляпалась снова.

Случайно наткнулась она на пещеру,
И в ней любопытство взыграло не в меру.
Прониклась Петрова идеей бредовой,
Поскольку была она бабой бедовой.

Вот входит в пещеру она осторожно,
А сердце забилось довольно тревожно.
Петрова в пещере, я бьюсь об заклад,
Мечтала найти хоть какой-нибудь клад.

А в этой пещере уж тысячу лет
Скрывался один отвратительный дед.
Жил старый зажиточно, даже богато.
Он чах, охраняя алмазы и злато.

Сидел он в пещере той, как бурундук,
И ночью, и днём карауля сундук.
Хоть дед обладал только ржавым мечом,
Но он не боялся врагов нипочём.

Никто не пытался ограбить посметь,
Поскольку его не брала даже смерть.
И это, считалось, в порядке вещей:
Ведь старого звали - Бессмертный Кощей...

Навстречу Петровой выходит сморчок:
Головка плешивая вся, с кулачок,
Худой и костлявый, в лохмотья одет.
Спросила Петрова: - Кем будешь ты, дед?

- Чего тут сидишь, мухомор, в темноте?
Условья здесь, вижу, для жизни не те.
Но после Петрова, увидавши злато,
Сказала: - Живёшь ты, дедуля, богато.

- Продал бы кому-нибудь злата ларец
Да выстроил лучше б шикарный дворец.
Сидишь тут, в пещере, как будто скотина:
Вокруг - темнота, холод, грязь, паутина.

Подумав, сказала она, в продолженье:
- Имею, старик, я одно предложенье:
Тебе я, плешивый, - девичью красу,
А ты мне - алмазов, сколь я унесу.

Петровой, задумавшись только на миг,
Печально ответил плешивый старик:
- Заманчиво, очень, но я не могу.
Вот раньше я мог… даже Бабу Ягу.

Я не был с девицей две тысячи лет,
Увял я весь, высох и стал, как скелет.
- Так, вот оно что, ты - Бессмертный Кощей!?
Я, честно сказать, не встречала тощей.

А, хочешь, тебе я, Бессмертный Кощей,
Совет дам: побольше ты ешь овощей.
Довольно, однако, уж нам ворковать,
Показывай, где у тебя тут кровать.

- Не дамся тебе! - прокричал старичок
И спрятал своё яицо в сундучок,
Который он на пять замочков закрыл,
А после под дубом столетним зарыл.

Не ждавши никак поворота такого,
Пошла в наступление снова Петрова:
- Ну, ладно, кончай-ка валять дурака!
Такого, как ты, не найти чудака.

Потом, перегаром дыхнувши в лицо,
Сказала Петрова: - Неси яицо!
- Ты, видно, рехнулася, вздорная баба!
Я, что тебе, глупая, - курочка-ряба!?

- А хочешь, всего лишь за пару монет,
Тебе я проделаю классный минет?
Петрова взяла старика за яичко,
И он от того зачирикал, как птичка.

Не вынес Бессмертный Кощей униженья:
- Да! Вижу я, к старости нет уваженья!
Не та уже нынче растёт молодёжь.
Куда ты, российское царство, идёшь?...

Кощей тот топился, душился, стрелялся
И даже под поезд три раза бросался.
Испробовал всё он для уничтоженья:
От лёгкого яда - до самосожженья.

Однако, от этого не было проку:
Бессмертному сложно погибнуть до сроку.
Но люди с тех пор не встречали Кощея.
А, может быть, это придумал вообще я.

       *****

       ПОДВИГ ВОСЬМОЙ

       ПЕТРОВА И МАРКИЗ ДЕ САД

Средь зарослей буйных колхозного сада
Огромного замка чернела громада.
Хоть выглядел замок тот мрачно, зловеще,
Но просто Петрова смотрела на вещи.

Раз, вечером, в дебрях цветущего сада
Она повстречала маркиза де Сада.
Точнее сказать, на дорожке садовой
Маркиз повстречался с девчонкой бедовой.

Знакомство в беседке у них состоялось,
Петрова смущалась лишь самую малость.
Маркиз очень нежно и мягко, без злости,
Доярку Петрову позвал к себе в гости.

Был молод, красив, элегантен маркиз,
А голос - как нежный и ласковый бриз.
Наивная девушка в сети де Сада
Попалась, как пташка, - какая досада…

Лишь в полночь пробило двенадцать часов,
Он в замке все двери закрыл на засов.
Загадочно молвил Петровой маркиз:
- Тебе приготовлен приятный сюрприз.

Визит твой, Петрова, - большая награда.
Ты будешь сегодня, я думаю, рада.
Он девок, видать, не впервой воровал:
Петрову умело к столбу приковал.

Маркиз ухмыльнулся и взялся за плеть:
- Послушай, Петрова, сейчас будешь петь.
Я ж, глядя на муки твои, униженье,
Испытывать буду, поверь, наслажденье.

- Скажи мне, коварный и гнусный злодей!
Как долго ты будешь тиранить людей!?
Ответил нахальный и дерзкий де Сад:
- Сперва поцелуй меня, милочка, в зад!

С издёвкой добавил коварный маркиз:
- Душа моя жаждет увидеть стриптиз!
Исполнишь – наутро уедешь с обновой,
А - нет, то фингал ты получишь лиловый.

Вот шепчет Петрова, поднявшись с колен:
- Отдайся мне лучше, мой милый Жюльен!
Все цепи порвавши, гражданка Петрова
Подходит к столу по дорожке ковровой

И молвит, как будто хлебнув антифриза:
- Давно не держала в объятьях маркиза.
Иди же ко мне, дорогой, не робей!
Чего ты нахохлился, как воробей?

Маркиз свою понял, конечно, ошибку.
Он пятится задом к окну, но не шибко;
Потом осторожно ступил на карниз
И с криком безумным он бросился вниз.

Поскольку снискал он поганую славу,
Всем миром ему учинили облаву.
С неделю ловили маркиза по саду,
Устроили даже в сортире засаду.

В колхозном саду тот маркиз одичал,
Лишь сторож его иногда там встречал.
Он стал неопрятен, бестактен и груб;
Слова нецензурные сыплются с губ.

Однако, к зиме его всё ж изловили,
В железную клетку, на цепь, посадили.
В районный медпункт был доставлен маркиз
С диагнозом - острый психический криз.

Изрёк эскулап, проведя экспертизу:
- Леченье уже не поможет маркизу!
Придётся теперь нам на долгие годы
Его оградить от соблазнов свободы.

Тем временем, это - считайте - реприза,
В колхозе делили именье маркиза.
За ночь растащили одежду и мебель.
Судите уж сами: что - быль, а что - небыль.

Доярка Петрова на память, как приз,
Взяла себе только кофейный сервиз.
А сам председатель был тоже не глуп:
Он замок пустой приспособил под клуб.

Маркиз оказался, увы, в психбольнице.
Он там обречён был до смерти томиться:
Стал буйным, сидел на цепи, под замком.
Вам метод леченья такой не знаком?

Обут в кандалы и прикован к кровати,
Не долго маркизу пришлось горевати...
Я лично читал выписной эпикриз:
“С тоски по Петровой скончался маркиз”.

       *****


       ПОДВИГ ДЕВЯТЫЙ

       ПЕТРОВА И ЦАРЬ ШАХРИЯР

Вы в детстве читали арабские сказки?
Тогда расскажу вам ещё, без опаски.
Всегда жизнь была на востоке сурова.
И в том убедилась гражданка Петрова.

В одном государстве, на Ближнем Востоке
(Там нравы и нынче довольно жестоки),
У власти стоял некто, царь Шахрияр.
Он - родом с Поволжья, с деревни Куяр.

С престола сместивши любимого брата,
Он встал у руля - во главе халифата.
Имел Шахрияр свой огромный гарем:
В те годы там не было с этим проблем.

Уж больно нахальные эти арабы!
У них на уме – только бабы да бабы.
Был царь Шахрияр тот большим самодуром,
Пристрастье к интимным питал процедурам.

И чтобы слегка разгонять свою хмарь,
Придумал себе развлечение царь:
Сначала таскал из гарема невольниц,
А после добрался паскудник до школьниц.

Был старый развратник довольно хитёр:
Заманивал девочек юных в шатёр,
А там увлекал их на царское ложе...
Холопам царём возмущаться не гоже.

Наложниц своих еженощно менял,
А утром с визирем он их расчленял.
Ему всё прощалось: ведь он же - владыка!
Попробуй, кто смел, возмутиться - поди-ка.

Коль станешь перечить - отрубят башку,
Иль на кол посадят, испортив кишку.
Все местные жители в страхе держались,
Иные – давно по лесам разбежались.

Однажды, любимец халифа - визирь,
Противный и гнусный, по кличке Мизгирь,
Царю вместо дочки своей Шахразады
Подсунул Петрову для плотской услады.

Её накануне он снял на вокзале,
Мне добрые люди про то рассказали.
Визирь посулил ей больших гонораров,
А сам дал Петровой лишь двадцать динаров.
 
В субботу, под вечер, визирь, наконец,
Приводит Петрову к царю во дворец.
Вокруг – жемчуга всё, каменья да злато.
Видать, что живут эти гады богато…

Портвейну себе из кувшина налив,
Слегка пригубил сумасбродный халиф.
Потом, не спеша помочившись в фонтан,
Он обнял Петрову рукою за стан.

Пугливой, как лань, и прелестной, на диво,
Казалась царю эта юная дива.
Та, в угол швырнувши свою паранджу,
Сказала: - Мой милый, сейчас обслужу.

Попробовал царь в ту же ночь “Шахразаду”
По-всякому: спереди, сбоку и сзаду.
Потом приказал почитать ему сказки,
Уставши от трепетной девичьей ласки.

Он, нежно обняв комсомолку за плечи,
Всё слушал и слушал медовые речи.
Петрова читала, голодные ж очи
Сверкали, как звёзды, под пологом ночи.

Во тьме догорали оплывшие свечи,
А страстью кипели уж новые встречи.
Гражданка Петрова нахально и смело
Ласкала обмякшее царское тело...

Так тыща ночей, как одна, пролетела.
Все выжавши соки из царского тела,
Доярка Петрова утратила страх.
Быть может, её покарает аллах?

Однажды, в прекрасное летнее утро,
Гражданка Петрова придумала мудро:
Собравши манатки, домой улетела.
Казна у царя с того дня опустела.

А царь Шахрияр стал навек инвалидом,
Доныне с российским он судится МИДом.
Вот так вот, легко комсомолка Петрова
Царю за разврат отомстила сурово.

       *****


       ПОДВИГ ДЕСЯТЫЙ

       ПЕТРОВА И ГРАФ ДРАКУЛА

Гуляла Петрова с собачкой по лесу
И там повстречала седого повесу.
К Петровой мужик не скрывал интересу:
Быть может, он принял её за принцессу.

Он ручкой Петровой слегка помахал.
Видать, что воспитан - совсем не нахал.
По роже заметно – мужчина богат:
Прилично одетый, на пальце - агат.
       
Петровой он сразу представился графом
(А сам нагло тискал доярку за шкафом).
Никто не сказал ей, что этот Дракула
Опаснее, чем людоедка-акула.

Когда комсомолку он нежно ласкал,
Был явно заметен звериный оскал.
Хотя и видала Петрова клыки,
Но гнать мужика было ей не с руки.

Тем более, грубости были не к месту:
Сказал седовласый, что ищет невесту.
И, не выходя за приличия рамки,
Петрова в четверг оказалася в замке.

В том замке фамильном, где графские жили, -
Темно и прохладно, как будто в могиле.
Вся мебель подобрана в стиле ампир.
Не знала Петрова, что граф тот – вампир.

Ночами граф часто ходил на охоту.
Несладко бывало тому доброхоту,
Что графу встречался на узкой тропинке:
Потом по нему затевали поминки…

С Петровою граф объяснялся пространно,
И вёл себя с нею довольно он странно.
Все стены покрашены в сумрачный цвет,
Пугал его крестик и солнечный свет.

Но вот огонёк разгорелся в камине,
И страха у девушки нет уж в помине.
Гражданка Петрова с тем графом-румыном,
Вдвоём - на экскурсии, в погребе винном.

Любил посещать каждый день граф подвал,
Где крепко, бывало, не раз поддавал.
На закусь не ест он ни лук, ни чеснок;
Клянётся Петровой, что он одинок.

Сказала Петрова, хлебнув из графина:
- Ну, ладно, согласна я, буду графиней.
Не верит Петрова, что граф-то – вампир.
Гостей пригласили на свадебный пир.

В субботу столы уж накрыли в столовой,
И платье пошили доярке Петровой.
Тот свадебный бал продолжался до ночи,
Гостям всем, конечно, понравилось очень.

Вот в полночь выходит графиня из склепа:
Ужасна на вид и довольно свирепа.
Она была с крышкой от гроба, дубовой,
И ласково так улыбалась Петровой.

Наш граф нежно обнял невесту за плечи,
В глазах отражались венчальные свечи.
Ещё продолжается празднество пышно,
Графиня к столовой подкралась неслышно.

Графиня, пришедшая с крышкой от гроба,
Преследовать стала паскудного жлоба.
Досталось, конечно, тогда и Петровой,
За “… к графу её интерес нездоровый”.

Я должен, друзья, доложить вам особо:
Была слишком нервною эта особа.
Графиня, без слов, вопреки этикету,
За патлы доярку тащит по паркету.

Петрова ей тоже вцепилась в парик,
Пытался, но – тщетно, разнять их старик.
В азарте они покусали друг дружку,
Старик расколол им об головы кружку.

Потом граф, состроивши скорбную мину,
Старуху сволок за волосья к камину.
Ужасную гости видали картину:
Спалили графиню ту, как Буратину.

Петрова на графа всерьёз осерчала.
За подлый обман на него не ворчала;
Сполна рассчиталась она за коварство,
Подсыпав в вино от запора лекарство.

Три дня граф провёл, не вставая с очка,
Но это – лишь были цветочки пока.
А после Петрова, уже вместо штрафа,
Придумала пытку для старого графа.

И, чтобы сокрыть той болезни причину,
Решила Петрова ускорить кончину,
Вонзив графу в сердце осиновый кол.
Так - видел я лично - гласил протокол.

О графе-вампире да старой графине
Легенды по свету витают доныне.
Участие в деле гражданки Петровой
Теперь не считается сказкой дешёвой.

Мне скажете вы: “Не бывает такого,
Придумала это доярка Петрова”.
Возможно, что даже, отчасти, вы правы,
Претят комсомолкам крутые забавы.

       *****


       ПОДВИГ ОДИННАДЦАТЫЙ

       ПЕТРОВА И МАНЬЯК ЩЕКОТИЛО

В запрошлую осень в лесах под Ростовом
Народ занимался маньяка отловом.
Опасный маньяк, звать его - Щекотило,
Наделал там шуму - довольно не хило.

Все люди в округе, с мала до велика,
Боялись маньяка побольше, чем лиха.
Маньяк караулил молоденьких женщин,
Уже задушил их с десяток - не меньше.

У тётки своей, милях в трёх от Ростова,
Гостила в ту пору доярка Петрова.
Раз, выпив изрядно в гостях, по привычке,
Домой возвращалась она в электричке.

Маньяк Щекотило был вечером в форме,
Он жертву свою поджидал на платформе.
Но только в тот вечер ему не фартило:
С Петровой судьбина свела Щекотило...

Как только насильник увлёк её в чащу,
Так сердце Петровой забилося чаще.
В душе её женской проснулся азарт,
И нету теперь уж дороги назад.

А баба та больно крепка да плечиста,
Маньяк заподозрил, что дело не чисто.
Неловко себя ощущал Щекотило,
Живот у него от волненья скрутило.

Глаза у Петровой горели от страсти,
Вот-вот разорвёт мужичонку на части.
Признался, что он - сам маньяк Щекотило,
Но это Петрову совсем не смутило.

- Чего тут пугаться, бывало, мол, всяко.
Тревожно забилось сердечко маньяка.
Замешкалась баба лишь только чуток,
Маньяк спохватился и ну - наутёк.

Петрова догнала маньяка насилу:
- Уж коль заманил, так, давай-ка, насилуй!
Маньяк попытался с ней сладить, но - тщетно.
Не знает никто, что там было конкретно.

На большее, словом, его не хватило.
Взмолился, как мальчик, маньяк Щекотило:
- Петрова, прости, я так больше не буду!
Ну, сделай же милость, вовек не забуду.

Но только Петрова была беспощадна:
Пять суток терзала маньяка нещадно.
Она мужичонку изрядно помяла,
Все кости ему комсомолка сломала.

Насильнику, в общем, досталось несладко.
Я рапорт читал милицейский украдкой.
И если б в лесу не нашла их собака,
Не видели б власти живого маньяка...

Полгода маньяк провалялся в больнице,
Он больше уже не захочет жениться.
Вернее сказать, и захочет - не сможет.
Он жителей местных уж не потревожит.

Его подлечили, потом осудили
И лет на пятнадцать в дурдом посадили.
С тех пор поутихли в Ростове маньяки,
Все беглые сами сдавались без драки.

Милиции - слава, чины и медали!
Петровой опять только грамоту дали.
Но лично, потом, за поимку маньяка
Полковник купил ей графин арманьяка.

       *****


       ПОДВИГ ДВЕНАДЦАТЫЙ

       ПЕТРОВА И КЛИН БЛИНТОН

Товарищ один, по секрету, с Лубянки
Поведал мне тайну, всего за полбанки.
Её приоткрою вам, только частично,
Поскольку она не особо прилична.

К тому ж опасенья мои не случайны:
Она - это часть государственной тайны!
И впредь вы, друзья, уясните себе,
Что шутки не стоит шутить с КГБ.

Придумали раз генералы с Лубянки
Коварнейший план для великого янки.
Вы, может быть, даже об этом читали,
Да только детали вы знали едва ли.

Не понял глава президентского клана,
Что жертвою стал он коварного плана.
Не знали того генералы из НАТО,
Ни шпики из Лэнгли, ни члены Сената...

Гражданку Петрову, подняв спозаранку,
В машине доставили прям на Лубянку.
Вопросами разными долго пытали,
А после уже посвятили в детали.

Учёбой Петрову чекисты достали;
Так долго учили, что сами устали.
Окончила курсы довольно прилично:
На круглые тройки, по сексу – “отлично”.

Потом дали паспорт с пропискою минской,
Петровой - на имя гражданки Левинской.
Седой генерал с ней провёл инструктаж,
Проверив полученных знаний багаж.

Покинув пределы родимого крова,
В Америку едет доярка Петрова.
Секретною службой дано ей заданье.
Не выполнишь, то не спасёт оправданье.

Не буду вам долго болтать я о том.
Короче, Петрова летит в Вашингтон…
Устроилась сразу работать стажёркой:
Ночами в сортирах следить за уборкой.

И вот, наконец-то, уже в Белом Доме
Она - средь гостей на шикарном приёме,
В таком декольте, на которое глядя,
Разинули рты все солидные дяди.

Но только Петрову заметил Клин Блинтон,
То враз проглотил от волнения “Минтон”:
- Мадам, я сражён и прошу вас учесть,
Знакомство поближе почту я за честь.

Случайная встреча в мужском туалете
Закончилась только уже на рассвете.
А после того, в кабинете овальном,
Делился Клин опытом с ней сексуальным.

Петрову завёл Президент в кабинет,
А там уж нарвался, видать, на минет.
Всё это, конечно, писалось на плёнку.
Диверсия, словом, - понятно ребёнку.

Петрова нарочно испачкала юбку,
А также колготки и блузку, и шубку;
Чтоб после, в суде, ловеласа порочить:
Невинную девушку стал, мол, морочить.

Она раструбила, что этот пижон
Давно и нахально сам лез на рожон.
И вот от девичьей смекалки природной
Скандал разгорелся там международный.

Петрова всерьёз занялась шантажом,
И сплетни большим разнеслись тиражом.
Пять раз повторяла на бис, на суде,
Рассказ о своём подневольном труде…

Вот, Блинтон уволен с поста Президента.
Не знала такого страна инцидента!
Навек Клин запомнит о том “Зипергейте”:
Теперь в кабаке он играет на флейте.

Загнали, как волка того, Президента
Услугами русского суперагента.
Доныне не верит оплёванный янки,
Что жертвою пал он шпионки с Лубянки.

Позднее Петрова про эти кошмары
Засела, конечно, писать мемуары.
За подвиг Петровой, скажу, коль спросили,
Присвоили званье Героя России!

       *****


       ПОДВИГ ТРИНАДЦАТЫЙ

       ПЕТРОВА И ИНОПЛАНЕТЯНЕ

Я вам, напоследок, сейчас, в заключенье
Ещё расскажу об одном приключенье.
Стал образ гражданки Петровой нетленный
Известен теперь на просторах Вселенной.

Уже - не секрет, что на Землю давненько
Пришельцы летают, довольно частенько.
Сам слышал рассказ одного бакалавра:
Корабль прилетал будто с Альфы Центавра.

Случилось всё это на прошлой неделе.
Неведомо, что приключилось на деле.
Сломалась “тарелка” у них в завершенье.
Возможно, она потерпела крушенье.

А, может быть, был среди них провокатор,
Который испортил им главный локатор.
Ну, словом, попали они в переделку:
На Землю свою посадили “тарелку”.

Вы если мне верите, братья-земляне,
Они приземлились в лесу, на поляне.
А там, как назло, загорала Петрова:
Лежала на солнышке, словно корова.

Выходят пришельцы все из звездолёта,
Уставшие, видимо, после полёта.
Старшой их - почти как в романе у Лема:
Зелёный, невзрачный и даже без шлема.

Их было немного - штук семь или восемь,
Заметно, что сильно ударились о земь.
Петрова, заметив пришельцев, уже
Валит к ним навстречу в одном неглиже.

Пришельцы, явив интерес нездоровый,
Толпою подходят к гражданке Петровой
И что-то лепечут на ушко друг дружке.
Видать, все мечтали о русской подружке.

Петрова по ихнему не понимала,
Но так их намеренья истолковала:
По ласке, по женской, за время полёта,
Видать, стосковались мужчины-пилоты.

Сказала Петрова, окинув всех глазом:
- Давайте-ка, мальчики, по трое разом.
Но очень был скуден космический разум.
Чего она хочет, дошло им не сразу.

Пилоты с “тарелки” и братья по разуму
Петровой призыв оценили по-разному.
Одни полагали, что всё это – шутки,
Другие смирились – уже через сутки.

Ведь, как оказалось, по ихним признаньям,
На Альфе делились они почкованьем.
Противился долго космический разум,
Не ведавший раньше, что значит оргазм.

Наивность пришельцев её огорчила,
Но быстро Петрова их всех обучила.
И скоро бригада из Альфы Центавра
Смотрелась не хуже того Минотавра.

Но были пришельцы всё ж хилы и слабы:
Не то, что простые, российские бабы.
Они, утомлённые солнцем и сексом,
Погибли, как мухи, объевшися кексом.

Петрова тела их столкнула в болото:
Кому отвечать за такое охота.
“Тарелку” на утро колхозные власти
Уже растащили себе на запчасти.

Потом прикатило начальство с района:
- Ну, где тут у вас аномальная зона?
Учёные долго в лесу, средь травы,
Искали улики, следы, но - увы...

Приехали даже друзья-депутаты.
Двенадцать часов продолжались дебаты.
В ответ им Петрова сказала резонно,
Что было вторжение то незаконно.

- А, может быть, этот межзвёздный десант -
Шпион али, хуже того, - диверсант?
Готовились, видно, к захвату Земли.
Но это уже доказать не смогли…

Жалели, конечно, земные фантасты
О том, что пришельцы откинули ласты.
Петровой поставили всё же на вид -
“Сгубила досель неизученный вид!”

Погибли под слоем космической пыли
Эпохи и страны, о многом забыли.
Лишь слава Петровой жива и поныне,
Народ не забыл о своей героине!

       *****

       Э П И Л О Г

Геройская слава не меркнет в веках
И в омут столетий бесследно не канет.
Она, всем известно, в народных руках,
Подобно цветку, никогда не завянет!

Российский народ, ты - великий народ!
Ты всё должен знать о героях сполна,
О том, кто прославил навеки твой род,
Их подвиги помнить и их имена...

Счастливым бывает лишь в сказках конец,
А жизнь - та, обычно, бывает сурова.
Вот так вот: совсем не пошла под венец
Гражданка России, доярка Петрова.

       *****

г. Москва
(апрель, октябрь, ноябрь 2000г.; март 2001г.)