Январь вар. 1 вступление

Любому извергству и злу есть оправдание:
грядущих сто и сто свершённых ранее.
Где тени завтрего в минувшего тени,
там дел ночных не осуждают дни,
и нетерзаемо-безоблачна душа,
в того следы чей попадает шаг,
кто вёрст, сколь звёзд, подошвами отмерял,
и святотатствуя, и лжа, и лицемеря,
но нет прощения пороку без корней –
всё, что чернеется – то вовсе очерней!
Ведь там лишь радостно свершаемое дело,
где нет границ меж пепельным и белым,
а что бесстрастьем и безумысльем бело –
стократ черней на том любое зло.
Даст точный курс в владенья сатаны
и тьма в лицо и свет из-за спины.
Боль язв и ран – цена и путь здоровью:
больших побед не сделать малой кровью,
а чистых слав не взять под грязным флагом,
и вечно было бы Вчера такое благом –
вперёд мечтающим с оглядкою назад,
чтоб добродетелью не резало глаза;
чтоб каждый взгляд под лезвием был встречен
глазами тех, кто в памяти навечен;
чтоб растворялось каждое лицо
в десятках лиц таких же мертвецов;
чтоб заносить ножи с такими только «за…»,
каких б не стоила и детская слеза;
чтоб каждый крик предсмертный был оплачен
пол-адом жертв и полувеком плачей.
На дне эпох темны любые акты,
но нет ведь ластика, стирающего факты
и средств таких нигде на свете нет,
чтоб дочиста отмыть с них плесень лет,
и лжи наслоенной уродскую коросту,
и современников домыслия наросты,
латать кто, право ж, вправе в них прорехи (!)...
К векам держав ушли латины, греки,
к эпохе орд – монголы и норманны,
призванье ж нынешних – ломать и строить планы.
Но тем, чьим воздухом полжизни был террор,
таким смешон ты, охлос-прокурор:
что есть мораль и кто такой – судья
на грани чувств, мышленья, бытия…
Не участь ль тех скрываться за седины,
чьи преступления с триумфами – едины?
Кто не был в карцере истории ночей,
тот не слыхал рыданий палачей,
и каждый взращенный теплицами годов
обратно в Ад отправить их готов.
Клеймят живущего суровые лета:
боязнь страдания к страдающим люта.
Тот не давил в себе ни жалость и ни стыд,
кто резал кур и стриг в саду кусты;
того кошмарами не леденит костёр,
кто не взводил к нему ни братьев, ни сестёр,
в геенне памяти чьим мыслям не гореть
за то, что слаб тогда был умереть;
и тот лишь мужеством Сизифа не грешил,
кто жизнь свою и смерть не пережил.
Но я не гнался и не гнал,
я не бежал, не уходил,
я не искал и не водил,
я не спасал и не карал,
я не стремился наверстать,
я не спешил ни взять, ни дать,
я не тянулся за грошом,
я не топтал, – я просто шёл.