Alfred tennyson

Альфред Теннисон
IN MEMORIAM

Кто мы, всеверная отцу
дочь божья, вечная Любовь,
скажи, кто мы? кто вновь и вновь
наполненности пересуд
предпочитаем пустоту
паренья в вере. Даришь жизнь
ты нам и зверю, чтоб лишить
её зверьё и нас, но тут
да оборвётся сходства ряд.
Не всё в нас прах ведь. Мысль свята,
мечты о «жизни навсегда»
для нас её и сотворят.
Так кто же мы? кому одну
тебя знать суждено: пусть так
и неземна ты и проста,
пусть путь тобой стремит ко дну
и к Одному стремит свой путь
сонм душ, сквозь сложный твой контраст
вструимся в то, что дольше нас.
Кто мы? - мы тени, лишь забудь
нас свет твой обтекать - нам час
конца пробьёт, и эта связь
не даст смиренью в нас завясть.
Нам многих светит, научась,
достичь высот, но лишь в гробу
ум ляжет там, где вкус и нрав,
где смерть братает их, поправ
души и сердца контрапункт.
Тупы и слабы мы: доколь
по нас не вышел Рок с рожном,
нам слово «бог» почти смешно.
Прости мне, что и я такой.
Дай ж оправдать нам бег минут,
каким та стрежь порождена,
что жизнь от живших прежде нас
шлёт к нам и - далее - к Нему.
И потому прости. Прости
творенью своему печаль
о бренных радостях, мы часть
тебя ведь: радость - это стиль
любви. Прости, что ерунда
нам стоит слёз. Прости умам,
мчась вдаль, замчавшимся в туман,
и мудрости твоей им дай.


ПАМЯТИ
Артура Г. Геллама
год 1833-й

I.
Я знал - в унынья темноте
вот светоносная из правд! -
к нетленному способен тракт
быть выложен из тленных тел.
Знал, и сомнения глушил:
«В чём смысл обкрадывать нам плоть?
так зыбок в будущем оплот
сулимых радостей души…»
Да, много через страсть грустят
и рвут сердца, но всё пройдёт -
и всё представится бредьём,
и всё покажется пустяк,
раз Время, победитель вся,
споткнётся и произнесёт:
«Вот тот, кто жил, любил. И всё
убить мне, лишь его нельзя».

II.
Ты, надоевший жизни тис,
простерший корни в перегной,
знай: он был прежде схож со мной.
Что ж, - ночь? проступит аметист
зари - и снова день. Что ж, - смерть?
случатся двое лишь - и вновь
столон даёт судьбы бревно.
Но выбьет срок одеть кошме
бесчувствия мой труп, и так
произойдёт. Не для таких,
как ты, - деревьих лет твоих
свет летних солнц не пропитал,
расцвет не опалил огнём -
не для таких, тис, жизнь. Вглядясь
в твой мир, теряю нить себя,
сдаюсь, и растворяюсь в нём.

III.
О, братство Ада, купчая
на склеп - ужель всё вам цена!
Что налжешёптываться нам
с твоих стремится губ, печаль?
«Бег звёздный слеп», - вот шёпот их.
«Нелеп и слеп, ведь все миры -
вариации одной дыры:
в которой человек постиг
свой дом. Куда же им бежать
для глаз его - из зла во зло?!
Природа - орд. Не повезло
желающим в объятьях сжать
её». Так буду принимать,
что вещи истин не несут.
Тем легче выносить мне суд
вещам. Как на заре ума.

IV.
И вновь покой, - в котором бой
не снится даже. В голове
сник хоровод. Усталых век
испод, ожогами рябой
ошмётков света, только лишь
не оставляет напрочь чувств;
миг - и полями сна помчусь.
Ну, сердце, что ты так болишь?
Давай же, грохнись оземь, чан
с желе угасших жизнью бурь.
На высочайшей из трибун
печаль вещала, замечал
я только грозные тона,
внимая ей. Но всё ж заря
жива, вот всходит её кряж
сжиная звёзды, вот она.

V.
Что вред и грех - ословевать
скорбям, я полагаю. Да,
не предпочтёт солгать, когда б
смолчать, Природа. Так виват
молчанье! Но как боль унять,
а вкус - нет? Пусть, надев слов плед,
не статен я, зато согрет,
теперь навряд ли до меня
утраты холод донесёт;
на взор ж снутри, не всё ль равно,
спать, лгать: ведь, что единственно
во мне реально, - боль. И всё.

VI.
Есть мысль, что «не конец друзьям»,
что «свойство умирать общо:
покинул друг пусть раз - ещё
подкинет щедро мне стезя».
Но мне ль отрадой - созерцать,
что прочь, боясь повременить,
так ночи не летят и дни,
как разлетаются сердца?