История болезни

Среди людей, что выглядывали в то утро из окон Плимутской лечебницы для душевнобольных, наверняка нашлись те, кто видел, как в распахнутые ворота больницы, скрипя и отфыркиваясь, вползла карета скорой помощи и остановилась у дверей корпуса буйных. Те, кто мог говорить, сказали остальным: «Нового привезли». Кто-то завыл и саркастически покрутил пальцем у виска, а кто-то ничего не ответил, погруженный в вечную немоту мозговых клеток. Из кареты тем временем выползли четыре сутулых санитара, стерильные и белые, как сахар, и извлекли наружу пациента, чьи руки в рукавах смирительной рубашки были дважды пропущены за спиной и завязаны спереди огромным праздничным бантом. Безумные глаза смотрели враждебно, всклоченная борода гневно трепетала на ветру. Человек мотал головой и плевался; длинные волосы сбились прядями и прилипли к мокрому от пота лбу. Если бы в тот момент рядом оказались две нервные тетушки Хадсон из пансиона благородных девиц, что на углу Уэндон-сквер и Национального музея наград, они бы тотчас поспешили прочь, охваченные волной панического ужаса. Но медперсонал лечебницы привык к подобным явлениям, не говоря уже о самих пациентах, и держался на ногах стойко, ожидая распоряжений главврача. Вскоре показался и он.
Это был странный человек, с первого взгляда на которого можно было подумать, что он немного не в себе. Белый халат полоскался на ветру в такт шагам; на лице застыло выражение человека, только что проглотившего молоток, клещи и небольшую коробочку гвоздей. Он приветливо посмотрел на бородатого сумасшедшего и проговорил, растягивая слова:
— До-обро-о по-ожа-ало-ова-ать в на-ашу-у ле-ече-ебни-ицу-у.
Новый пациент угрюмо закусил губу и мотнул головой так, что у одного из державших его санитаров соскочили очки и юркнули в карман к доктору. Последний, казалось, ничего не заметил (долгие годы общения со слабоумными научили его терпеливости) и сказал с самым доброжелательным видом:
— Успокойтесь, пожалуйста, здесь вы в безопасности, — он посмотрел сквозь решетку ворот на дорогу, закиданную осенними листьями и пустую, как сны праведника. — Погони вроде нет... — и, обращаясь к персоналу: — Позаботьтесь, чтобы его накормили.
Сутулые санитары взяли извивающегося, как уж, бородача за руки и за ноги и потащили к двери в кухню, на ходу вытирая плевки с белоснежных халатов, словно боялись, что сахар, из которого они были сотканы, растает…


Стакан с молоком на столе главврача был мрачен и смотрелся сиротливо на фоне изукрашенного вензелями серебряного чернильного прибора. Доктор смотрел в окно на свое отражение в черном зеркале стекол и размышлял. На полированной, поверхности перед ним были разложены какие-то бумаги. Часть из них он отложил в сторону; несколько листов торчало из корзины для мусора. Все это было извлечено им из большой толстой папки с надписью «История болезни Чарльза Уоттерса» около двух часов тому назад. Когда доктор приступал к изучению документов, было еще светло, и так же светло было у него на душе, но когда он все прочитал, темнота опустилась не только на окрестности, но и на его душу, накрыв ее, как накрывают клетку с раскричавшимся попугаем.
— Подумать только! — воскликнул док, обращаясь к каменному изваянию философа, стоявшему на тумбочке в углу и молчаливо наблюдавшему за ним. — Больной-то, оказывается, тоже был главврачом!.. А знаете, дорогой Конфуций, в этом нет ничего удивительного. НИЧЕГО! — доктор схватил шляпу со спинки стула и метнул в философа. Головной убор просвистел в воздухе и, зацепившись за поднятый к небу указательный палец Конфуция, повис, какое-то время делая вокруг него обороты.
Главврач захлопал в ладоши от счастья. В это время за дверью кабинета послышалась торопливая дробь каблуков медсестры и стук костяшек пальцев о дерево. Затем — скрип несмазанных петель и тончайший запах духов.
— Мистер Грэйвхилл, новый пациент... Чарльз Уоттерс...
— Да, — ответил доктор, показывая ей папку с именем. — Его действительно зовут Чарльз Уоттерс.
Девушка стояла, переминаясь с ноги на ногу, и у нее был довольно нелепый вид в больничном халате. Главврач тоже это чувствовал.
— Он... он... — она долго подбирала нужное слово, пытаясь охарактеризовать свои впечатления, но, поняв, что одними словами тут не помочь, проговорила: — Пойдемте, прошу вас!
Доктор с интересом прошелся взглядом по ее округлым бедрам и, погасив большую настольную лампу, вышел следом. Конфуций, стакан молока и чернильный прибор погрузились во тьму.


Войдя в палату Уоттерса, мистер Грэйвхилл долго мял в руках накрахмаленный докторский колпак, напряженно всматриваясь в темноту (свет решили не зажигать во избежание непредвиденной реакции). Когда глаза немного адаптировались, из мрака выплыло синеватое, затянутое решеткой окно. Следом за ним — койка, тумбочка, стол... А это что? Поначалу доктор даже опешил. В центре светового квадрата, отбрасываемого на пол окном, возвышался силуэт Уоттерса. Но где борода, безумный взгляд, всклокоченные волосы?! И потом, на кого же он похож, кого он ему напоминает?
— Да включите же свет, наконец! — взволнованно крикнул главврач.
Ухоженные руки медсестры слегка тронули кнопку выключателя, и палата озарилась пронзительным свечением, которое понес за собой ток по вольфрамовым нитям накала.
— О, Боже: — Грэйвхилл схватился за сердце и прислонился к стене, судорожно хватая воздух. — Этого не может быть... Невозможно!.. Да как же это...
В свете лампы он увидел свое лицо, халат и руки. Но почему со стороны? Так бывает, когда смотришь в зеркало, но ведь зеркала в палате не было! Доктор попытался пошевелить рукой и не смог — огромный праздничный бант стягивал дважды пропущенные за спиной рукава. Грэйвхилл в ужасе уставился на Уоттерса. А тот цинично усмехнулся и, укоризненно покачав головой, крикнул четырем санитарам, маячившим в конце коридора белыми привидениями:
— Отнесите его в процедурную! — и, обращаясь к сестре: — В больничном халате у вас довольно нелепый вид...
Сутулые тени подхватили Грэйвхилла, извивающегося, как уж, и поволокли за дверь. Он отплевывался и мотал головой. Плевки застревали в бороде, длинные волосы развевались на сквозняке. Нервные тетушки Хадсон наверняка не вынесли бы этого зрелища, но медперсонал лечебницы привык к подобным явлениям.
Последним, что услышал доктор перед тем, как острая игла шприца вонзилась в его тело, был голос из палаты Уоттерса:
— А больной-то, оказывается, тоже был главврачом!..