первый файл Книга поползновений

РАССУЖДЕНИЯ О СМЕРТИ В ПРОЗЕКТОРСКОЙ

Хор:

Иванов на путях, электричкой убитый,
между рельсов ужасных лежит.
Электричка несется, людями набита,
и колеса блестят, как ножи.
Поутру его тело надменный путеец
отнесет, матеряся, в санчасть.
Старый врач, над фрагментами тела потея,
скажет так, головой покачав:

Врач (покачав некоторое время головой):

Эта смерть может быть уподоблена притче:
Мы гуляем по рельсам, покрытым росой,
но, как-будто судьба, налетит электричка
и булатным убьет колесом.
Эта смерть - проявление общих законов,
и судьбы занесен уже бич.
Это будет бандит, интевенция, кома,
инфлюэнца, случайный кирпич.
Это будет любимая, вирус, начальник,
с ядовитым грибом пироги,
но над каждым старуха завоет печально,
все мы снидем в отверстья могил.
Лишь одно хорошо - что в могиле спокойно.
Нет в могиле забот, привидений, вины.
В пыльном гробе лежит одинокий покойник
ему снятся различные сны.

Иванов:

Но что за сны в том смертном сне приснятся,
когда покров земного чувства снят?
И то, что будет там - то будет мне казаться,
или реальной будет образов возня?
Что будет там? Ужель за гробом снова
все тот же мир сожмет меня в горстях,
и в нем я буду тем же Ивановым -
и буду слушать брань в очередях,
пить водку, ждать весны в промерзшем доме,
и каждый день ходить среди толпы
тех мертвецов, которых я не помню,
и тех, которых очень не любил.

О, если бы могло все оказаться
за гробом проще - съест, к примеру, жук...
Так что за сны в том смертном сне приснятся?
Что будет там? Скажи мне!

Врач:

Не скажу!

Иванов, желая ударить Врача по морде, вскакивает со стола и рассыпается.

Хор (чуть погодя):

А жизнь уходила из сжатой руки.
Лишь врач содрогнулся да доктор отпрянул.
"Так вот оно как!" - говорят старики,
увидев, что гром тем не менее грянул.


КИПЯЩЕЕ САЛО

1.

Подумав, любовь уподоблю кипящему салу,
которое грешник прилежно хлебает в аду
(хотя неохотно). "Что, много еще?"-
"Да навалом!"-
ему отвечают, кипящее сало имея в виду.

Нет, сравнивать трудно. Он пьет натуральное сало
(кипящее сало), а я фигуральное пью,
и очень доволен, и я еще выпью немало,
встречая почти регулярно персону твою.

Когда ж я умру от любви, как ошпаренный мальчик,
и черти мне чашу кипящего сала дадут
(уже настоящего), думаю, скажется навык,
хотя будет скучно. терпеть, не имея чего-то в виду.

 
2.

Крылатым становится прежде бескрылый,
большой вырастает из малого юс.
Но и у любви поросячее рыло-
я этого рыла ужасно боюсь.

Возможно мертвец, убежав от печалей,
спешит в домовину к себе, как домой.
Он ждет сигарет, одиночества, чая,
а там уже черти - и тащат с собой.

"Почти как любовь!" - говорят они, силой
вливая кипящее сало с огнем.
И хрюкает, хрюкает страшное рыло,
доднесь безмятежное рыло мое.

3.

Будут зрелость и старость, и выпадут зубы.
погодив, они вырастут. Вспомнив слова,
щелкнув пастью, я двинусь, чтоб прежние губы
(а не просто похожие) поцеловать.

И становится страшно, но все же приятно,
и становится радостно - и за себя,
и за некий закон, приводящий обратно
(сквозь кипящее сало) меня и тебя.


Два Нерона

Глаза нам даны, чтобы видеть предметы,
а очи даны, чтобы взоры бросать.
A брошенный взор - он подобен комете,
что падает прямо в ухоженный сад.

И сад, разумеется, тотчас сгорает.
Сгорает и сердце, в котором он рос.
Сгорает все-все. Только пламя, играя,
горит, выжигая небес купорос.

Но взоры мои - они тоже ужасны!
Они - два Нерона, а ты - это Рим.
Давай же сгорим, извиваясь от страсти,
в постели одной словно дети сгорим!
 

В лесу родилась полочка

В лесу родилась полочка,
в лесу она росла,
а выглядела - елочкой.
Зеленая была.
Срубили люди елочку
и сделали кровать.
Не жить отныне полочке
и не существовать.
 

Ура что в безбожном Париже

Ура что в безбожном Париже
я кости свои не сложу
что страшную башню не вижу
в окно если вдруг погляжу
Зачем ты безбожная башня
торчишь как обугленный куст
железной акации страшной
большой раскоряченный юс.
 

***

Есть в имени моем какая-то фигня,
несущая людям и мне одни печали.
Они глядят как дети на меня-
А я как материк. Но некуда причалить.


***

Электродрель взрывается внезапно,
и Сидоров, убитый этим взрывом,
летит от недосверленной стены
к стене другой, но также неприступной.
Электродрель, зачем ты взорвалась...


 
***

Иванов не сумел удавиться,
и Петров удавиться не смог.
Только Сидоров смог удавиться-
ему случай счастливый помог.


***

Сними штаны. Ты станешь голым,
а тьма уложит тебя спать,
и сны, как некие монголы,
урча, полезут на кровать.

В пустой масленке утром ранним
ты поворачиваешь нож:
любовь нечаянно нагрянет,
когда ее совсем не ждешь.


***

Твои глаза, как некие болты,
завинченные в череп некой силой,
чтоб не отпала морда. Чтобы ты
красу без происшествий проносила.

***

Ивану Калите приснилось, что он хряк,
и праздничный мужик, безжалостный как бес,
вскочивши на спину, хватает за пятак,
и острый нож поет: "Иван! Христос воскрес!"


***

Воин не ворует -
просто так берет.
Воин не целует -
убивает влет.
А потом уходит,
думая о том,
как земля уродит
во краю родном.
Вот какой он, воин -
голова да меч.
Руки он не моет,
ноги шире плеч.
 

Прогулка

Люблю я голых баб просторы
как зверь, во мраке озирать,
и их леса, поля и горы
тяжелой лапой попирать.
 

Призма

По вечерам, в сгущающейся тьме,
горит сортира каменная призма,
где всадник на как вкопанном коне
сражается с безумным организмом.


Хор: Гасите свет в сортире,
иначе весь сгорит,
и Тьма проникнет в дыры
и Тьма заговорит.

Тьма:
Какая я ужасная- безжалостная я!
Я конь! Я лошадь страшная!
Погибнет вся семья.
Не будет больше сдобного,
медов и пирога,
а будут тати злобные
по морде и рогам.
Я конь! - я вас как женщину,
и оплодотворить.
Вчера вы были вещими,
а нынче - упыри.




Хор:
Тут пришел електрик Ваня,
спичку ясную зажег,
взял инструмент из кармана
и опасность превозмог.

Смерть отошла на километр
и снова двинулась вперед,
пока, не верящий в приметы,
плясал под лампою народ.
 

Я памятник себе...

Я певец. Меня музы ласкают.
Мои девы точны, как часы.
Но одна - я не вспомню, какая -
мне вчера откусила язык.
Я навек у молчанья в полоне.
Жизнь прошла. Улетучился хмель.
Я стою, опершись о колонну,
и глаза мои белы, как мел.


***

Клокочет серенькая птица,
лешак вздымается с межи,
пока года как черепица
летят, считая этажи.

Летит машина боевая,
летят комар и стрекоза.
Папаня стопку выпивает
и улетает пить нарзан.

Крича дымящимся маралом,
лешак вздымается с межи,
и расписные генералы
летят, усища распушив.

Шагнул мужик из ероплана,
летит, свистя как печенег,
покончив с малыми делами
и гордый как нечеловек.

Летает гроб. Кровать летает,
а под кроватью вурдалак
летит, от голода страдая,
кусает ссохшийся кулак,

но в гроб не хочет. Ждет, мечтает.
Лешак вздымается с межи.
А черепица долетает
до мостовой и там лежит


Чем это было, не знали Петров и Семенов...

Чем это было, не знали Петров и Семенов,
ибо на сон это было похоже, на сон!
Некая сила подняла Петрова с газона
и, подержав, опустила опять на газон.

Вздрогнул Петров. Рядом с ним содрогнулся Семенов.
Страх охватил их, как вновь обретенная мать.
Оба бежать. Но почти полчаса над газоном
кепка Петрова еще продолжала летать.

Долго летала. А после - совсем улетела.
В синий, лазурный, эмалевый, черный зенит.
Вскоре Петров загремел по расстрельному делу.
Вскоре Семенов с каргой обвенчался в Перми.

Жребий народов, законы рассудка стремится,
веря, что есть они, глупый философ познать.
Где уж! - когда сплошь и рядом такое творится,
и по ничтожнейшим поводам, можно сказать.
 

 
АБСТРАКТНАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ЛИРИКА

1.

Окончание дня порождает ужасные вещи-
завывая, по рельсам железная скачет изба,
и хрипящий народ - ненакормленный, нервный, зловещий,
из избы выпадая, уходит куда-то туда,

простирая ладони во тьму, взбудораженный крайне,
прозревая во тьме безусловные им калачи,
прозревая во тьме добряки, невозможные ране,
над которыми пляшут во тьме золотые лучи,

опасаясь наезда, побоев, коррупции, Бога,
опасаясь найти под кроватью чужие носки,
как безумный, народ прибегает к родному порогу,
запирается дома и рвет там себя на куски.

2.

Англичанин, оскалившись, нюхает чай,
пляшет с жалобным криком румын.
Чуть левее, зовя на подмогу врача,
тихо галлюцинируем мы.

Средь приснившихся зданий, заборов, затрат,
обстоятельств, начальств и трудов,
среди мнимых Ивана, Кузьмы и Петра,
среди выдуманных городов,

где Кузьме неминуемо снится Иван
и Ивану приснившийся Петр,
и он сам, у Петра возникающий в снах,
и так далее, и до тех пор,

пока врач появившийся звуком трубы
коллективный их сон не прервет,
и о чем-то заплачет небритый румын,
и надменный британец всплакнет.


3.

Выйдешь, волнуясь, на Красную Пресню-
Пресня вся красная. Люди кричат.
Это не крик - это гордая песня,
это заветный Ильич и свеча.

Это не только свеча, но и польза.
Польза народу - известно кому.
Давеча он только мекая ползал,
нынче же бьет по затылку Фому.

Что же не верил ты в ум населенья,
в то, что возьмет да отвалится хвост?
Тут же Фома ощущает волненье
и подтверждает, что это Христос.


4.

Страшно состариться - будешь старик.
Страшно быть в боксе с безумцем оставленным.
Страшно попасть под большой грузовик
и умирать в настроенье подавленном.

Страшно знамения видеть огни.
Страшно проклятую видеть осину.
Страшно, когда кровожадной свиньи
мокрый пятак упирается в спину.

Страшное, скушное время мечты.
Старые сны населению снятся.
Перекликаются ночью посты,
лают собаки, и дети боятся.


5.

Настанет день.
Люди перестанут изображать улыбку лицом.
Перестанут жаловаться, ныть и сутулиться.
И, ломая деревья, огромное чертово колесо
покатиться вниз по безумно орущей улице.

Во всех ларьках прекратится продажа пива.
Люди замечутся, покрывшись мурашками или в поту
Тротуарные плиты взломают пырей и крапива,
и оттудова аспиды будут впиваться в пяту.

И большие надежные люди, идущие с женщиной на руке,
станут подобны орущей и прыгающей тени.
И предреченные всадники, расплескивая паркет,
с грохотом въедут в коридоры учреждений.

Вначале будут орать, но потом будет только визг.
Потом - скулеж, беспомощный,
как у щенка с обожженной безглазою мордой.
Молитвы будут сгорать в полете и золою сеяться вниз,
а потом останется невероятная тишина.
И тишина будет мертвой.
 
Плашмя

На песке лежит девица,
и она бы загорела,
если б не мешал мужчина,
что лежит на ней плашмя.
Он лежит на ней как надпись,
он лежит на ней как знамя,
он лежит на ней как тело,
но не мертвый, а живой.
Раз - как девушку он любит,
два - как женщину он любит,
мы увидели б, как в третий,
только время вдруг пошло.

Пошло, пошло, проклятое,
пошло, неугомонное,
и вот уж старый дедушка
на веточке сидит.
Он загибает пальчики,
сухие и корявые,
подсчитывает годики,
осмысливает путь.

В сарае темном спрятаны
его изобретения -
два шустрых автомобиля,
а третье - перпетум.
Его ждут дома кысаньки,
две кысаньки-мурысаньки,
колоропойнты обликом,
а третья - курцхаар.
Еще ждут дома песики,
две - таксы гнутолапые,
к порядку приученные,
а третий - сенбернар.
Ждут также дома девочки,
две - умницы-разумницы,
смиренницы да скромницы,
а третья - медсестра.

Помимо них ждут мальчики,
два - хитрых, рассудительных,
умнее просто некуда,
а третий - егоза.
Есть у него и женщины-
жена с короткой стрижкою,
завитая любовница,
и третья есть - с косой.

Тут веточка сломалася,
бу-бух! - и умер дедушка,
и вот его, довольного,
на кладбище несут.

За дедушкиным гробиком
бегут - гав-гав - три песика,
бегут - мяв-мяв - три кысаньки,
спешат - ля-ля - три девочки,
спешат - бля-бля - три мальчика,
и три изобретения,
обнявшися, ползут.

Три девочки, три песика,
три кысаньки, три мальчика
да три изобретения,
а женщина - одна.

Она глядит на дедушку,
смеется, улыбается,
в гробу хохочет дедушка-
у них теперь любовь.

Ибо он теперь есть тело,
ибо он теперь есть знамя,
ибо он теперь есть надпись,
потому что, ибо, ведь
время вновь остановилось,
словно вовсе и не шло. 


СЦЕНЫ ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ ЖИЗНИ

Принц сидел на комоде
Герцог сидел под столом
Один все видел под острым,
другой под тупым углом.

Шла женщина через комнату,
пела красивым голосом.
За ноги Герцог схватил ее страстно,
страстно Принц ухватил за волосы.

Потянули. Женщина стала длинная.
Перестала петь, переменилась в цвете.
А Принц и Герцог вели себя
как неполадившие дети

Проснулся Маркиз, который спал на столе
Над ним и под ним кипела баталия.
Увидев женщину, он в тот же миг
страстно вцепился означенной в талию.

Женщина лопнула. Свалился Принц,
прибил Маркиза и Герцога, разбил себе морду.
Полежав, он встал и опять упал.
Все четверо были мертвы.

Их тени видят в той комнате каждый год
висящими над столом в ореоле алмазной пыли.
Замечательно красивым. голосом женщина нежно поет:
"Четыре жмура, четыре жмура нас было!"


ТОЛЬКО Я

Когда наш мозг распахан, словно поле,
и опытом. как поле. огорожен,
когда лежит он, прея точно пажить,
и мысли ожидает как зерна —
представте: ничего на свете нет.

...ко мне не поступают впечатленья.
Увы. — ни зрительные, ни слуховые,
ни обонятельные, ни вкусовые,
ни осязательные не поступают.
Они молчат. Молчит шестое чувство.
Молчит вестибулярный аппарат.
Так стало быть я умер? Или нет?
Нет, я не умер, я-то это знаю,
и то не чувств обман, поскольку чувства
молчат, и потому не могут лгать
никоим образом. Так стало быть я жив.
Пусть этому не внешних подтверждений,
но мысль угрюмо скачет в черепу
и даже порождает представленья
о мире, что, я знаю, существует.
Мне даже ведомо, каков он из себя,
что я почувствую, когда настанет время,
и чувства все мои заговорят.

Я,- более того, способен вызвать
в своем уме все эти впечатленья.
Вот, скажем, я сижу с ногами в кресле.
Воняет кошками. Ребенок голосит.
Жена гремит посудою на кухне.
Я ей кричу: "Иди ко мне, иди!",
пишу про все про это на бумаге
и чувствую, что ноги затекают.
Шестнадцать лампочек горит на потолке.

Вот, милые мои, на что способен мозг,
когда в нем мысль умелая играет!
Но что если — о ужас! — не в мозгу
играет мысль, а в некоем эфире,
иль даже не в эфире. а сама,
черт знает как, посредством некой силы
играет, а меня на свете нет,
и света, может статься, тоже нету?
А я все не могу остановиться,
воображая крики, запах кошек
и вожделение по адресу жены.
Остановиться стало невозможно,
как стало невозможно отделить
воображаемые мною ощущенья
от просто ощущений, и понять,
отличны ли они промеж собою,
иль нечто общее собою представляют.
а если представляют, то насколько
возможно распознать, где внешний мир,
где проявленья внутреннего мира -
репрезентации ментальности моей!
Где то. что существует вне меня,
и, что нельзя сказать, что существует,
но явно ощущается причем
не скажешь даже, где здесь то, где это.
Ужасный мир! — поди его познай,
когда не ведаешь ты, глядя на объект
познания, насколько он объект,
насколько субъективная модальность.
А потому я больше не желаю
вести на эту тему разговор,
и вообще — о чем бы то ни стало
я не желаю больше говорить.
Да и нога ужасно затекла-
как далеко фантазии заводят!
Как страшно я завишу от себя.'
Как жалко выгляжу! Не разотождествиться -
нога болит. Я сам себя поймал!

Так сердобольный мальчик ловит птичку-
и ну заботиться! И ну ей говорить,
кормя из рук: "Ты зяблик! Зяблик! Зяблик!
Ты зяблик! Ты живешь б — 8 лет,
а после умираешь — ах, как жалко..."
И зяблик соглашается, кивает-
чтож делать. А потом приходит смерть
в заране оговоренные сроки,
и мальчик плачет, будто ни при чем.

А он причем, и очень даже очень.
 

В результате...

В результате движенья небесных сфер
все дороги ведут в закат.
В закат.
Хохоча, как раскрашенный зверь,
она на пол роняет халат.

Это - жизнь.
Стало быть, недалеко и смерть.
Плоть любви, оголтелый капкан.
Ты крадешься, глазами горя в темноте,
и хвостом себя бьешь по бокам.
 

12

Между до и до-диезом
простирается пустыня,
и такая же пустыня
между до-диез и ре.

И таких пустынь - двенадцать.

Их пройдешь - и обнаружишь
за двенадцатой пустыней
ты пустынь еще пустынней
бесконечные ряды.
 

Ворона, тихо пролетая...

Ворона, тихо пролетая,
с собой задумчивость несет.
Все плачут, глядя в небосвод,
а крест вороны в небе тает.

И голубь также, пролетая,
с собой задумчивость несет.
Всех мысль заветная сосет -
о чем-то призрачном мечтают.

Все, все, что в небе пролетает,
с собой задумчивость несет.
То к рефлексии манит все,
то к размышленьям побуждает...


 
***

По дому ходит человек
с большой вороной на макушке,
то дышит он, то хочет кушать,
ворона черная кричит.
Ворона черная трепещет,
звенит вороны голос вещий -.
у ней к грядущему ключи.


По дому ходит человек
с большой собакою на шее,
он то поест, то вновь в движенье,
собака черная рычит,
собака лапами махает,
хвостом кручину отгоняет-
у ней от счастия ключи.

По дому ходит человек
с большою кошкою под мышкой,
и он то движется, то дышит,
а кошка белая молчит-
Блестят глаза ее отважно,
хранит она с сознаньем важным
от настоящего ключи!
 

***

Всяк своей смерти склонен миновать,
будь инженер он или камер-юнкер.
Всяк склонен женщин всех поцеловать
и водки все в своей увидеть рюмке.

Вся водка выпита, все ноги сняты с плеч.
Пришел черед трудам и вдохновенью.
Пиит идет к дивану, дабы лечь,
и тама музы ждать прикосновенья.

Когда же та, вбежавши через дверь,
бьет по щекам разлегшейся заразы,
пиит рычит и чешется как зверь,
и голосом поет разнообразным.

***

Мне приснилось, что стала черна вода,
и завыла труба на суд.
Только в небе уже зеленела звезда,
и был выплеснут первый сосуд.
Будит страх - и опять усыпляет лень:
не сегодня же, наконец.
Только солнце не встало ни в этот день,
и ни в следующий.
И ****ец.


***

Поднатужся и плюнь. Попадешь в каузальные связи.
У причины есть следствие. Дождь вызываем прогнозам погоды.
Человек матерится, поскольку схватился за фазу.
Людям снится, что будет, и будущее происходит.

Проводимые мною акции никогда не имеют последствий.
А когда я ложусь в постелю, плотно закрыв глаза,
я вижу сны. Они не сбываются. Я пью различные средства,
поскольку мне кажется, что время идет назад.

Мне кажется, сверзившись с дерева, какой-нибудь обезьян,
умирая от повреждений, при ударе о землю полученных,
вспоминает, как плакали родственники, в чащу его завозя,
стаи красных трамваев и город на фоне полуночи.


***

На нас влияет род занятий,
происхожденье и семья.
Талант угрюм и непонятен,
а гений весел, как свинья.
Когда она бежит, большая,
и лезет рылом, где нельзя,
то мир молчит, свинью прощая,
поскольку ей - своя стезя.

 
***

Я навзничь лег среди пустой квартиры.
Я лег, чтоб спать. И видел я во сне,
как девушка в цветах и простыне
бежала от взопревшего сатира.

Стреляю я зверей жестяных тира,
в кровати сплю, не езжу на коне.
А там мудрец зрит истину в вине,
и статуи стоят во всех сортирах.

Лишь глухомань не разучилась жить-
поймавши деву, с ней дружить во ржи
или в стогу, лезть в реку голым телом,

знать естество и чтить его закон,
бряцать струной, пить крепкий самогон
и песню петь, чтоб вдаль она летела.
 

Кощей

Я не люблю причинно-следственные связи.
Я ими пользуюсь, но я их не люблю.
Как шуз в навоз-грязи, сознанье в связях вязнет,
увы мне, что я жив, увы мне, что не сплю.

Когда я вижу, что дано мне в ощущеньях,
мне тошно, что оно дано мне вообще.
Как матерьяльно все!
Один средь тьмы вещей я.
Перебираю их я, как Кощей.
 

Подобна зверю суть.

Различно у людей мозгами наполненье-
в одном на килограмм, в другом на полкило.
И вот один, трясясь, взирает на явленья,
другой в них проникает головой.

Есть люди, что живут посредством гедонизма,
и лонгус пенис им ин вита фундум эст.
Доволен всяк собой и в устремленьях низмен,
под одеялом он, волнуясь, сало ест.

Есть люди, что живут посредством разуменья.
Толпа их гонит в лес, их зверь грызет в лесу.
Они не пашут клин и не кладут каменья -
они вещей рассматривают суть.

Но все ж ни гедонист, набить живот спешащий,
ни интеллектуал, дрожащий за живот,
не могут суть узреть - ведь вещь подобна чаще,
и в чаще оной суть скрывается-живет.

Кто в чаще побывал, тот знает - суть отлична
от сала и словес. Подобна зверю суть.
И, словно гедонист, съедает зверь с поличным
увидевших его в густом вещей лесу.
 

Самурай

- Василий, хотел бы ты быть самураем?
- Не знаю. - вздыхает Василий, - А че?
А в мыслях уже, желваками играя,
он косит фольклорный ансамбль мечом.

Такая расправа злодеев пугает.
Василий творит справедливую месть.
И вот наконец он, все превозмогая,
спасает принцессу, какую ни есть.

Фантазии терпки как воспоминанья,
девичье спадает на пол кимоно...
Внезапно Василий приходит в сознанье,
приходит и видит, что все было сном,

что кончился сон и картинка потухла-
вновь комната и понедельник. И вот
Василий идет, задыхаясь, на кухню
и острым ножом разрезает живот.
 

 
Как будто что-то существует

1.

Любовь похожа на окрошку,
порою нет, а на компот.
Хирург рассматривает ножки,
дантист заглядывает в рот,

зима совсем не то, что лето,
и разговор при ней другой.
Так и любовь. То то, то это,
а то и вовсе ничего.

2.

Метет метель, трещит полено,
полено черное горит,
пока ноги твоей колено
горит руки моей внутри.

Оно горит, но не сгорает,
как не сгорает кочерга.
В твоих глазах метель гуляет,
и не дрожит твоя нога.

3.

Пускай другой тебя целует,
пусть мнит при этом: "Я - другой!".
Как будто что-то существует,
попутно не являясь мной.
 

Настанет день, и перестанут сниться...

Настанет день, и перестанут сниться
животные, растения, ландшафт,
растают, перекашиваясь, лица...
И мы проснемся, одеяло сжав!
 

Дифтонг

В любви есть внешняя, обманчивая ясность:
соединенье душ, соединенье тел,
веденье общего хозяйства и постель,
восторги разные... И, значит, есть опасность

увидеть в ней лишь сумму: сексуальность,
весна, культура в качестве души,
унификация, последствия причин
и споспешествие условий социальных.

Таков наш мозг. То клекот, то мычанье,
то ве, то зэ мы важно издаем,
когда дифтонг "ти-эйч" передаем-
но лишь смеется мудрый англичанин.

А мы упорствуем - нас так учили в классе!
Дифтонг "ти-эйч" нам с детства дорогой!
Но джентельмен не спорит. Для него
в дифтонге есть пленительная ясность.


Зайчик

Иной человек, не предвидя злодейства,
Идет занимать у соседей табак -
а эти соседи такое семейство,
где на вурдалаке сидит вурдалак.

Семья вурдалаков садится за ужин
и ест человека, а после пьет чай,
и в синем дыму возле лампочки кружит
душа, превратившись в слепого грача.

И только под утро, в какой нибудь угол
забившись, она засыпает, дрожа.
Сидят вурдалаки, косясь друг на друга,
а солнечный зайчик все лижет с ножа.