Жизнь

поэма
               
Жизнь делится на годы и лета.
Открыл свой дух в пределах четырех.
В пять лет во сне на облаке летал,
А в семь букварь как таинство берег.

До десяти – все лето босиком.
В двенадцать лет в войну играл гурьбой –
Мечтать не мог о счастье никаком
Я больше на планете голубой.

В четырнадцать гонял велосипед
С парнями, точно летчик самолет,
Забавно, в гору двигаясь, сопеть,
Когда по телу пот ручьями льет.

В пятнадцать лет влюбился и краснел,
Ее завидев, как вареный рак,
Да жареных в сметане карасей
У бабушки пожрать был не дурак.

В шестнадцать все на свете пропустил,
Что мальчики постигли второпях:
Я убегал в глубокий книжный тыл,
Друзья с любовью бились на фронтах.

Взять школьный приз стремительно мечтал
В семнадцать лет – медаль и аттестат.
Тяжелый слушать пробовал метал,
Но выдохся, пусть рокеры простят.

Исправно посещал пединститут,
Два долгих года в армии служил
В Монголии, где розы не цветут,
Где я не рвал, честь отдавая, жил.

Свой первый подводил тогда итог,
Чтоб возвращаться в детство вновь и вновь –
Я просто так забыть его не мог,
Как первую прекрасную любовь.

Так ворох лет на годы я сменил,
Растрачивать мне было их не жаль,
На спор в те годы даже желтый Нил
По крокодилам я б перебежал!



Я начал жить, ища себе дела,
Чтобы наполнить чашу бытия
Тем, что природа щедрая дала,
Порой от пресыщения блюя.

И в двадцать два свои и в двадцать три,
Дыша парами солнечного дня,
Я падал и кричал: «Черт побери!»,
Но бриллианты ждали не меня.

Мои часы пробили двадцать пять,
Век мне отмерил четверть пирога,
И от ночных соблазнов мне не спать,
Хоть, как монашка, ночь была строга.

Я соблазнялся водкой и вином,
Домой веселых женщин приводя,
Жалея на досуге об одном:
Что жизнь течет меж пальцев, как вода.

Я думал, что негаданно женюсь
На девочке – на этой или той.
Жаль, та была мне куклою для бус,
А эта стала светлою мечтой.

Законы в строгом вузе изучил,
Где всякий прокурор и адвокат,
Чтоб, получив впервые классный чин,
В суде людей речами увлекать.

Увы, не то влекло меня, не то…
Хотелось до озноба мне дерзать,
Творя себя, - я в этом видел толк,
А не лизать замшелый чей-то зад.

Я посетил Европу и Париж,
Красоты изумленно осмотрел,
От солнца стал, как южный немец, рыж,
Послушал соловьев австрийских трель.

Меня немецкий быт не удивлял,
Скорей, его смущала чистота.
Российских эмигрантов бился вал
О вывески, какие не читал.

Довольно по Европе колесил,
Но сердце к ней мое не приросло.
Домой вернулся осенью без сил
В Россию, как в родимое село.

А возвратясь, коров священных пас,
Как в Альпы, выгоняя на луга.
Шел день за днем, как шел за пасом пас,
Чтоб карта в масть азартная легла.

Свою упрямо истину искал,
Ни в чем  отрадный плен не находя,
Наверно, был для бога слишком мал,
Как для отца беззубое дитя.

Хотелось мне явиться в мир земной
Пушистым добрым ласковым котом,
А жизнь собак направила за мной –
Найти и разорвать меня потом.

И я бежал от муторных утех –
Мне тошно жить в сообществе собак,
Оставив процветать и меркнуть тех,
Чей дух в зверином облике иссяк.

Жестокий жизнь преподнесла урок,
Взломав святой невинности печать.
Себя на одиночество обрек,
Чтобы пустых наград не получать.

Жестока жизнь до ужаса порой:
Свободных превращает в верных слуг,
Чтоб барин чаще розгами порол
К страданиям, как ад к молитвам, глух.

Ходил, кроша ногами смело льды,
В атаку, как по груде мертвых тел.
Я говорил великим людям «ты»,
Всегда в глаза без страха им смотрел.

Я сам, я сам хребет коту сломал,
Возвысив власть, увидев силу в ней!
Но все же был для бога слишком мал,
Как вечно сын  - для матери своей.

Конец моим скитаниям суров:
Я ничего в душе не приобрел,
Лишь иссушил хороших море слов,
И получился скучный рок-н-ролл.

Стал жить гражданской жизнью, допоздна
Читая юридический талмуд,
В котором я механику познал
Законов, что другие не поймут.

А годы параллельно протекли
Скитаниям в душе моей больной,
Как будто журавлиный белый клин
Проплыл невозмутимо надо мной.

Так в гору я дополз до тридцати,
Другим ничто не делая во вред,
Как дальше – не гадал – себя вести,
Узнав, что и цыганка просто врет.

Имею за плечами факультет
Минувших лет и опыта обоз,
И только счастья ласкового нет,
как будто весь колючками оброс.

Есть у меня нормальные друзья
И женщины амурные со мной,
Но никому сказать из них нельзя,
Что я людей не меряю ценой.

Что я людей ищу таких как сам:
Пусть он священник в храме или плут,
Пускай она забыла стыд и срам,
Но в душу мне они не наплюют.

Таких людей, где я бываю, нет:
Жизнь расшвыряла грубо по углам,
На недоступный бросив континент,
Их, как меня, ломая пополам!

Лета по кругу превратив в года,
Живу в трудах, как заново рожден,
Жизнь словно не учила никогда,
Давая жалких множество имен.

Уже и мне отпущен свыше срок
Разрубывать гордиевы узлы
Житейских драм, которые сберег
В упрек друзьям, что часто были злы…

Но достигая возраста Христа,
А крест распятья каждому грозит,
О вечном я нередко думать стал,
А не о том, что голоден иль сыт.

Не верую, хоть и не атеист,
Мне все равно, про то не дую в ус:
Кристально перед богом буду чист,
Или перед людьми я провинюсь.

Быть может, выйдет все наоборот:
Оставит бог, за грех не раз поров,
И вознесет восторженный народ
На пьедестал воинственных пиров!

Напрасно, как смотреться в зеркала,
Народ и бога спрашивать, глупя,
О том, что жизнь еще не додала –
Бог надо мной, а подо мной толпа.

Лишь только вечность дерзко я сравнил
С распятым в Иудее на горе,
Ту, где мой дед сложил скирду без вил,
И там закат, как божий глаз, горел.

Вот эта вечность жизни дорогой!
Пусть деда нет, но тот же там закат,
Где я скирду потрогаю рукой
Как двадцать смертных лет тому назад.

Жизнь хороша, когда войдешь во вкус.
Она еще прекрасней потому,
Что я, как вес, в хлебах ее толкусь,
Как должное дары ее приму.

Нет, не мудрец, век выставив на нуль,
Жизнь на лета и годы расписал,
Дух в человека слабого вдохнул,
А дух дороже злата и песца.

Был бог, что или черен, или бел.
А черен – это значит сатана…
Вдруг в жизни получается пробел,
Кому тогда над нею власть дана?

По правде не узнаю никогда,
У вечности вечерней на краю
Меняя с грустью годы на лета,
На чью сутану жизнь свою крою…

Не повернуть времен теченье вспять.
Как балерина, станет грусть легка,
Что мне, как всем, в гробу придется спать,
Лежать в земной поверхности века.

Песочные часы моей судьбы,
Последнюю песчинку проронив,
Надгробьем будут – смертны и слабы
Хозяева бескрайних тучных нив.

Воздвигнут над могилой пышный крест
Или положат скромную плиту,
Ходить начнут, пока не надоест,
Ведь я на их могилы не приду.

Придут считать оставшиеся дни
До той поры, когда им в землю лечь:
Примкнут к моей обители одни,
Другим главу далеко снимет с плеч.

А может, будет некому, грустя,
Придти ко мне, от солнца разомлев.
Мы – от любви рожденные –в гостях
Недолго пребываем на земле..

Душе недолго мучиться от ран,
Срывая с них смирительные швы,
Предел ее величию не дан –
Умру, а ты душа моя, живи!!!

Прожил полжизни всуе или треть,
В душе от ран избавившись и швов.
Но если завтра вдруг мне умереть,
Что я оставлю миру?! Ничего.

Живу как жил, мгновеньем дорожа…
Вот жизнь мне бочку выкатит с вином!
Напьюсь вина, чтоб вымокла душа,
Ведь истина – я понял – только в нем.

22 августа 2001 года