Дыханьем в замерзшем стекле выводишь ты солнечный крест...

Губами в замерзшем стекле
Рисунок из линий прямых
Заполнил пустое фойе
Витрин, ветер северный стих.
Затоптанный гриндером снег
В асфальт замерзающих крыш,
Безжалостна ночь-печенег,
Безжалостный град, не Париж.
Бесстрастный свидетель любви
Несбыточной в чем-то, слепой,
Твой город, что шепчет: усни,
Вплетая тебя в длинный строй
За Солнцем в антракте зимы.
Твой город, сплетенье времен,
Что вторит послушно: прими
Меня, вот он я...
...и ты в нем...

На тысячу мелких частей,
Разбитая стаей-толпой,
В прожилках морозных аллей,
Кричишь: больше ты не родной!
Бегом за трамвайным конем,
Сбивая прохожих, вослед
Кричишь: ну, давай удерем
Отсюда...
Звенящий ответ:
Конечная. Поезд на круг...
В закрытые двери стучишь:
“А может, а все же, а вдруг???”
Кондуктор водителю: Миш,
Замерзнет, давай подвезем...
назад?
Ну, неужто вперед...

На белый асфальт глинозем
Протектор неспешно кладет.
Высотки знакомый подъезд,
Рисованный мир за окном -
Не город, почти что wild west,
Обернут рекламным руном.
Копилка различных монет,
Нарядный и быстрый проспект,
Где можно бежать сотню лет,
Иметь всесторонний респект,
Но так и остаться чужой.

Высотки последний этаж,
Стекло давишь мокрой щекой:
Свободу ты вряд ли отдашь,
Попытка бежать – лишь протест.
Дыханьем в замерзшем стекле
Выводишь ты солнечный крест,
Нет Солнца в твоем феврале,
И ты ожидаешь весну.
Ты ждешь и его вместе с ней,
Ты ждешь, но не бросишь Москву...

Стартующий поезд с Филей,
Реки проплывает муляж,
В Москве спустя тысячу лет,
Высотки последний этаж,
Я здесь, но тебя уже нет...