Хайдрун

                ХАЙДРУН


"И, когда не на что больше надеяться,
заходит друг, говорит: "Ну, ёлки-палки,
чего нам терять, опричь запчастей"
                Лев Лосев


Моя сестра писала из Ганновера:
«Эмигрантов кормят в лагере так,
Как не пообедаешь и в фирменном ресторане в Петербурге».

– Хайдрун, как сказать по-немецки «смерть»?
– Смерть? Зачем тебе? Кстати,
Мое имя на немецком звучит иначе.
Запомни лучше: Йезу Кристи ист ди либэ.

Перед отъездом в Германию моя сестра говорила:
«Я не хочу умереть на этой помойке.
И вообще,
Что будет с детьми,
Вдруг они станут наркоманами?
Подумай, может, тебе тоже подать документы».
И я думал.

Я думал: Когда-нибудь,
Когда люди перестанут умирать,
Не будет разницы, в какой стране жить.
Только один аргумент и останется:
На каком языке писать!
Тем не менее, я написал заявление
На замену национальности в свидетельстве...
Я хотел родиться второй раз.
Друзья, не евреи, завидовали:
«Счастливец! Уедешь,
А мы до конца жизни будем работать за гроши
Или воровать».
«Воровать не надо!» - не соглашался я.

Я познакомился с Хайдрун
В доме пастора методистской церкви.
Несколько фраз я произнёс на ломаном английском.
«Ай эм мишнэри», - сказала она,
Разливая чай какими-то не по-нашему изящными движениями.
А я думал о том, что семья сестры теперь не голодает,
И через два года и я исчезну
из этой жестокой, безумной жизни.
Моя новая знакомая учила русский с поразительной скоростью.
Через два месяца она уже спрашивала:
«Это правда, что в восемнадцатом веке
Русские корабли до русской Аляски шли целый год?»
«Какие у ваших царей больше дворцы!» -
Удивлялась она в Царском Селе.
«У наших? - смеялся я, - Я теперь еврей!»

По вечерам я раздумывал, что возьму с собой.
Книги? Одежду? Нет, лучше ничего не брать,
Даже воспоминания.
Начать все с начала,
Даже есть научиться, как Хайдрун,
Которая ела необыкновенно красиво,
Разделываясь с курицей при помощи ножа так,
Будто это была яичница.
«Ты часто ешь курицу?» – спрашивал я.
«Да, мама готовила каждый день».
Какое-то нездоровое чувство шевельнулось во мне.
У Хайдрун были почти голубые глаза
И волосы цвета Германских полей в сенокос.

Моя сестра писала из Ганновера:
«Мы получили огромную трехкомнатную квартиру.
На улицах чисто и никто не толкается.
Немецкий очень труден.
Мой муж до сих пор не может
Спросить, как пройти до магазина».

Хайдрун никогда не говорила ни о ком плохо.
С ней было приятно.
И я подумал, что хорошо бы...
«Это мне не подходит, - сказала она сразу, -
Я хочу заниматься общественной деятельностью,
Скоро я поеду в Среднюю Азию,
А семья – это слишком просто».
«Да, просто»- уныло согласился я, -
А что это за шутка, я не понял, про Среднюю Азию?»
«Это не шутка».

Была уже глубокая осень,
Время, когда всё дорожает,
И женщины кажутся особенно таинственными.
А мне хотелось понять,
Почему еврейки из Петербурга не похожи на библейских,
Но вместо ответа я получил в консульстве анкету,
В консульстве, где подвергли сомнению
Профессию отъезжающего на ПМЖ.
Зато Хайдрун удивлялась у меня в квартире:
«Никогда не думала,
Что на кухне может поместиться столько поэтов!»
А я удивлялся, что на моей кухне
Может провести вечер немка.
«Хайдрун» звучало, как название цивилизации
Из фантастического романа.
«Тебе нужно ломать стереотипы» - говорил кто-то из друзей,
Стоя в прихожей, словно на крыле храма, -
Сломаешь и перед тобой весь мир».

Моя сестра писала ив Ганновера:
"Я с ужасом вспоминаю,
Как мы растили наших детей.
Может, поэтому
Здесь у них проблемы в школе.
Немецкие дети жестоки.
Но мы радуемся, что марок хватает на любую прихоть.
Такие у нас запросы».

Новый год Хайдрун собиралась встречать дома.
«Я не поеду поездом, - говорила она, -
В Польше поезда грабят русские бандиты,
А у меня много подарков.
Рисковать надо разумно».
«А ты любишь рисковать?» – спросил я.
«Я ужасная трусиха».
«А как же Средняя Азия?»
Хайдрун задумалась на секунду:
«Наверное, так нужно».

Я часто думал, хорошо ли быть
Убежденным христианином.
Любить всех означало немедленно умереть.
Может, я не был готов к этому,
Может, я хотел жить,
Если не в Германии, то хотя бы в России,
Если не в России, то хотя бы на бывшей территории.
И я порвал незаполненную анкету, а новенькое свидетельство о рождении,
Как свидетельство о чьей-то смерти, спрятал подальше.
Будто я виноват в этой смерти.

Приехав после Нового Года,
Хайдрун сказала:
«Я поняла, что люблю Россию».
«Ты останешься здесь?» - спросил я.
«Нет, Господь посылает меня проповедовать».
В этот момент я подумал, что она
Вовсе не некрасива, как мне казалось осенью.

Моя сестра месяц не писала.
Как у России было мало законов,
У Хайдрун было мало свободного времени.
Но по вечерам мы иногда встречались:
Чай, ватрушка, немецкие глаголы,
Русские вопросы, еврейская печаль.

Моя сестра ещё два месяца не писала.
Мне стало казаться,
Что я какой-то другой.
Или так было на самом деле?

Хайдрун заканчивала свою учёбу.
Она говорила по-русски не хуже студента из провинции
И подарила мне книгу немецкого поэта,
Полную стихов о любви.
А я думал о смерти.
Я как будто устал жить - будущее сулило страдания,
Одиночество и смерть в безвестности.
Но по утрам я почему-то просыпался счастливым.
Я думал: «Что это? Дружба? Ожидание разлуки?»

Моя сестра наконец написала:
«Мы купили холодильник, телевизор
и копим на машину.
Подай документы в консульство.
Что ты тянешь? Здесь, по крайней мере,
Тебя будут лечить»
Читая письмо, я равнодушно вспомнил,
Что она часто ругалась с мужем.

Наступила весна,
С крыш текло и глаза слезились от солнца.
На прощание Хайдрун сказала:
«Я верю в вечную жизнь и в твои стихи, Сергей.
Ден Тод - это только неверный перевод с русского.
В Германии так мало поэтов.
Не отчаивайся - я буду писать».

Через полгода
Её убили в Таджикистане исламские фанатики.

После долгого молчания моя сестра наконец написала:
«Мне очень одиноко.
Но вечерам хочется выть на Луну, как собаке.
Немцы не ходят в гости.
В гости приходит только смерть,
Только смерть и печаль.
Но я не понимаю, почему ты не едешь,
Ведь там ужас!»
«Может быть» - подумал я, -
Может быть, и ужас».
Но почему мои печали стали прозрачными,
Как смысл этих слов: Йезу Кристи ист ди либэ.
Когда же это случилось, вы спросите.
Мне кажется, тогда же, когда Хайдрун полюбила Россию,
Когда я шел по заснеженным улицам и думал о том,
Что никто не запретит мне быть в любой стране мира
С любым рецептом счастья
Потому, что я остаюсь собой.
Но собой я остаюсь в Петербурге,
И теперь часто вспоминаю Хайдрун,
Не очень красивую женщину из Восточной Германии,
Казавшуюся мне очень красивой,
Такую русскую в России и совсем немецкую дома.
Я думаю, она не умерла и где-то живёт.
Просто это глупые слухи из Таджикистана,
Просто жить хорошо не там, где хорошо,
А там, где жизнь в тебе сильнее смерти.
И как пишет моя сестра:
«Мы не можем поменять даже свою фамилию»,
А я добавляю: Не можем выбросить из памяти полгода счастья
В ожидании любви.      


 14.01.2000