Писал ли Пушкин романсы?

Однажды, в тёплой компании, я нечаянно ляпнул глупую фразу. Мол, не люблю романсы.
Ах, как на меня поглядели мои товарищи... И были правы!
Кто же тянул меня за язык? Почему выскочили эти странные слова? Нелепо ведь говорить – не люблю рассказы. Или – обожаю оперные увертюры. В каждом жанре есть свои высоты, но и безвкусицы, и халтуры тоже во всех хватает.
Какие люди – такие песни.

Всё же, поразмыслив, я понял, что романс действительно здесь стоит немножко особняком, но дело не в самих песнях, а в том, как их воспринимают. В этом разница.
На мой взгляд, исполнители и слушатели романсов слишком часто не слышат текста, абсолютно не воспринимают смысла. А ведь романс не ламбада и не буги, у него нет прикладной задачи создавать приятный ритмичный шум. По идее, даже эмоциональный посыл романса должен нести некую смысловую нагрузку. Что же мы видим?
Вот характерный случай. В одном приятном обществе исполнялись романсы. В том числе и неплохие. Поясню, что к плохим я отношу либо «полные три-татушки» (по меткому выражению одного филолога), либо некий псевдоцыганский надрыв, который, как всякий перебор в чём-то, быстро приводит к инфляции передаваемого чувства, к ощущению непервой свежести.
Меня поразило то, КАК многие слушатели и даже исполнители, особенно женщины, воспринимали тексты. Ведь есть немало романсов страстного характера (и это замечательно), порой даже на грани похоти (ну, что ж, с кем не бывает). Однако, все присутствующие дамы этого не слышали.
Вам стало любопытно – по каким таким неуловимым признакам я узнал о столь интимных движениях их душ? Это элементарно: я просто спросил. Увы, меня не поняли. Даже пристыдили. Лишь один или два человека услышали.

Другой пример случаем уже не назовешь. Его изучают в школе, его регулярно передают по радио. Речь идет о стихотворении «Я вас любил...»
Представляю – как удивился бы Пушкин, доживи он до превращения своего текста в романс. То ли композитор был глуховат к языку, то ли уже к середине девятнадцатого века Александра Сергеевича превратили в икону, в идола (ещё шаг и до пугала недалеко), но факт очевиден: певец томно закатывает глазки: «я вас любил так искренно, так нежно...» (в партии фортепьяно – щемящий нисходящий пассаж) «...как дай вам Бог...»
Слушатели уже почти рыдают, через несколько секунд артист будет собирать урожай букетов, изрядная доля которых предназначается ушедшему из жизни автору стихов.
А о чём стихи? Спросите первого встречного. Второго. Третьего.
Я наивно спросил. Мне отвечали так:
– О любви!
– О нежном трепетном чувстве мужчины к женщине.
– Признание в любви...
И т.д., и т.п., и проч.
А ведь Александр Сергеевич никогда томно не закатывал глазки. Тем более, когда писал эти строки. Потому что сие стихотворение – безусловно признание, но никак не в любви, а как раз наоборот.
Уже в первой же избитой фразе громыхает прошедшее время. Представляете, Вам говорят: «любил»! Вы в восторге? Даже если Вам это говорил сам Квазимодо, ни за что не поверю...
Вглядитесь, господа, это же не дедушка Пушкин! Он же умер молодым! А тут ещё до смерти – почти вся жизнь.
Это молодой прощелыга Пушкин! Он увлекался. Всё было так восхитительно. Но кто же виноват, что этот золотой локон, эта изящная шейка, эта осиная талия оказались не единственными в Великой Российской Империи?
И уже греет другой костер! Может старый еще тлеет, а может это просто стыд, но первый по-мальчишески оглушительный выстрел – «любил» – моментально сменяется семенящими оправданиями: «любовь ещё, быть может, в моей душе угасла не совсем...»  Но, стоп! Этак она и не поймёт! Забудет о прошедшем времени первого глагола!..
И наш dandy, опомнившись от первых своих же собственных слов, уже тонко иронизирует: «но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем».
Если в первом четверостишии, как ни поверни, всё ясно, то следующие две строки, вырванные из контекста, могут ввести в заблуждение кого угодно. Особенно, слова «безнадежно» и «робостью томим». Многие читатели и попадаются на эту удочку. Но в предпоследней строке, уже знакомое нам «любил» усиливается зацикленным повтором («так искренно, так нежно»). Не правда ли, очень характерный оборот для человека, лихорадочно ищущего – что бы еще этакое разумное, доброе, вечное сказать.
Увы, этакого не находится, и последняя строка, под видом иронии несёт уже неприкрытую издёвку. О, как это характерно для мужчин! Наш герой, движимый самыми благими порывами, уступает свою разлюбленную абстрактному другому.
Господа, я сам не без греха, но скажите – что может быть унизительнее для женщины?

P.S.
Любезный мой читатель, Пушкин может и писал романсы, спорить не буду, но рассмотренные восемь строчек, на мой взгляд, попали в эту категорию по чистому недоразумению.
Вообще же, приглядитесь, если в хорошей литературе мы встречаем пастораль, то это всегда ирония, контрапункт.
Вы это тоже замечали?..


(Июль 1998)