Триптих 1

1.
Умирающая поэзия.
Поэзия умирала во мне мучительно:
Стукнула ножкой и засохла плодом в утробе.
Я ощущала себя учительницей,
Превращающей наитие в десятичные дроби.
Поэзия переходила в бумагу:
Перетекала плавной рекою слов в состишья.
Она переводила душу и влагу
Превращала в брызги дождя, летящего с крыши.
Поэзия появилась, как идол:
Фетишем встала на полки шкафа и в красный угол.
Ручка впивалась в пальцы, как иглы,
Этакий отбойный молоток, кромсающий руду и уголь.
И она добывала золото и алмазы…
Слепила глаза, заражала золотой лихорадкой, запоем, мигренью…
Её, как слепого котёнка, надо топить в себе сразу,
А не то родится стихотворенье.
Но она умирала, и было больно до визга.
Она уходила в прозу, равнозначную небытию для поэта…
Ласточки перед грозою летают низко,
Накапливая в крыльях отголоски цветочного света.
30 апреля 2003 г.
2.
Обреченность.
Пошлость бессмертна, глупость неизлечима:
Как-то пошлым назвали творчество Окуджавы.
Грубость не одного поэта калечила,
Не одно «золотое перо» делало ржавым.
Можно смириться с тем, что голос сорвется,
Станет и стоном песня, и хрипом фраза,
Но нельзя привыкнуть, когда взлелеяно солнце,
А его прикрепляют к джинсам, как стразу.
Но я буду кричать, покуда есть силы и мысли,
Потому что надо бороться, и ходить босиком по гравию,
И сорванных аплодисментов бояться, как выстрела,
И, даже начиная «за упокой», закончить «за здравие».
2 мая 2003 г.
3.
Переход в прозу.
Я умерла как поэтесса
В ночь с 6 на 7 июля.
Стала писать новеллы и пьесы -
Не 8 строк, а груды листов на стуле.
И эта проза читалась легче,
Мне говорили, что продолжать стоит…
И падал снег на мои плечи,
А укрывал остатки поэтической Трои
И только изредка стихи рождались,
Жалкие уроды, нелюбимые дети.
И мои глаза копили жалость,
Глядя на серпантин родительских отметин.
Но я приучила себя огрызаться,
Чтобы жить беспамятно и недостойно…
И только изредка дрожь по пальцам,
Словно пальцы - конь, застоявшийся в стойле.
15 июня 2003 г.