Папе

Печальный взор, столь мудрый, чуть тревожный
И губ концы дрожат в попытке улыбнуться…
И ты молчишь, нельзя сказать, не можно
Приблизиться, коснуться невозможно
И ты стоишь, и лишь минуты рвутся…

А я кричу, кричу сильнее боли,
Я рвусь на свет, мерцающий и ватный, 
Я каждым вздохом ощущаю горе,
Мне нет сознания, рассудка нет и боле
Нет веры… «Ты не умер! Папа! Папа!..»

Там тихо, я так чувствую, я вижу
Рисунок вафельный в обоях тканых,
Молочный свет, где блики не нанижет
Бесстыдство солнца, все осталось ниже:
Отчаянье, надежды, боль и раны…

Величье вечности окутало пологом
Свиданья комнату, вобравшую пространство.
Безвременье диктует монологом:
«Отец твой там, где свет, где близость Бога,
Где всё - добро, и свет – его убранство»…

Я близко, мне бы дотянуться,
Невидный кокон спеленал движенья,
Так много мне сказать! Мне так нельзя вернуться!
Я рвусь, и плачу, и боюсь проснуться, -
Упасть к ногам отца, рыдать, просить прощенья…

Но вот палата, боль, расплывчатые лица,
В губах до горечи солено-слезный привкус…
Меня тошнит… И длинной вереницей
Стекают стены, потолок крутИтся,
На подоконнике мелькает тонкий фикус…

Сменятся годы с той последней встречи
И я пойму, что жизнь больна и тленна…
И только звезды будут каждый вечер
Дышать туда, где след теряет млечный
Путь, где грусть и вечность слиты во вселенной…