Поглощённый Небом

     Далеко на севере - там, где тысячелетиями дремлют гордые, непоколебимые в своём громадном
спокойствии леса; где великая армия лиственниц, сосен, кедров прячет под густыми кронами укрытую
опадшей хвоёй землю от любопытства вечно юного солнца; где на редких опушках, покрывающихся
непродолжительным летом густым ковром душистых трав и цветов, скрываются тут и там крошечные
ягодки земляники – там, окружённый всеми этими чудесами, лежу я, раскинув руки, лежу лицом к небу...
     Оно совсем рядом. Густое и безмятежно-ленивое, оно колышется прямо над верхушками стройных
деревьев, окаймляющих моё уютное ложе. Необычное, диковинное небо. Нет такого неба уже почти
нигде... Когда-то давным-давно оно, кажется, было таким каждый раз, когда бы глаза ни поднимались
вверх. Но я уже с трудом припоминаю то, постепенно покидающее память время. Завораживающее,
умиротворяющее. Такое здесь небо.
     Я лежу в ромашковом плену, а шебутные муравьи, взобравшись своим щёкотным ходом мне на грудь,
обьявляют меня присоединённым к своим территориям. Не стану им мешать. Ведь я почти не замечаю их.
Лежу, впившись в небо глазами, и наслаждаюсь той приятной мыслью, что прогуливается размеренной
походкой в моей одурманенной голове: Ниединого-ниодного человека на тысячи миль вокруг меня...
     Я мог бы кричать громко и долго. И я мог бы бежать без устали в любом направлении. Или даже лететь
наперегонки с ветром, касаясь ладонями макушек самых высоких деревьев, и ощущая спиной мягкое
поглаживание неба... Но как бы долго я ни летел и ни бежал, пусть даже так долго, что солнце,
утомившись, отправилось бы дальше туда, где оно обычно проводит время, решив, что достаточно отдало
тепла этому лоскутку природы; и как бы долго и громко я ни кричал – всё равно я не наткнулся бы ни на
кого и не услышал бы ответного крика... Разве только болтливая, суетящаяся птица или сентиментальный
зверь откликнулись бы на мой зов.
     Но только я не буду кричать, и не поднимусь, даже не шелохнусь... Я лежу на мягкой опушке и не смею
издать ни единого звука, не осмеливаюсь пошелохнуться, чтобы не потревожить приютившуюся здесь
сыздревле шелестящую дремоту, и не спугнуть привыкшую лишь к шёпоту ветра и ворчанию ветвей
хлопотливую белку и беззаботную кокетку-бабочку...
     Я лежу и смотрю вверх. И хищный зверь, выглянувший из тени леса, оценивает меня спокойным, но не
голодным взглядом. Уже мгновение спустя он просочился меж деревьев и, растворившись в чаще,
устремился по одному ему ведомым тропам на охоту, даже не думая о только что виденном... Ведь я,
поглощённый небом, забыл о страхе перед ним. Он же с почтением относится к тому, кто поглощён небом
и не трепещет под его пронизывающим взглядом. И поэтому мудрый зверь оставляет его в покое...