Этот мгновенный пролог

(Параллели)

Я продолжаю комментарии к стихам человека, с которым судьба привела пройти по жизни.

Уже опубликованные на этом сайте циклы "Я рождаюсь вот здесь..." и "По разломам военной земли" написаны в 1983-87 годах, частично вошли в книгу "Предвестный свет". Циклами они не задумывались. В разные годы создавались стихотворения, на самом деле их гораздо больше. Подборки составлены мной, чтобы помочь читателю проследить жизненный путь и творческий рост.
 
По ним видно, как быстро рос поэт мировоззренчески. Стихотворение "Ветераны"  относится к 1983  году. Оно очень эмоционально и искренне, но еще достаточно традиционно-плакатно:

"За надежды,
Что были до мая,
За убитых и проклятых нас
Я уже никогда не снимаю
Окровавленных
Дней ордена..."

Хотя... стоп! Уже здесь есть строчка, резко нарушающая общепринятое в те годы восприятие итогов войны:

"За убитых и проклятых нас..."

Роман Виктора Астафьева "Прокляты и убиты" был опубликован в начале девяностых годов. Но "Предвестный свет", откуда взято стихотворение "Ветераны", вышел в 1985. Получается, что Астафьев и Сопин, каждый в своем жанре, шли в сходном направлении.   

В 1987 году мысль углубляется, а краски сгущаются, становятся мрачнее:

"Так народится гриб-гибрид,
Зачатый страхом и пороком.
И мост Истории сгорит,
Края обуглив
Двум дорогам..."

Поэт заглядывает в Историю не только бесстрашнее и глубже, но и мудрее.

"Я по крику, по хрипу, по шепоту  различу своего и врага..." - пишет он о себе - подростке военного поколения. Несколькими годами позже:

"На стон своих я отозвался,
Затем услышал крик чужих".

А потом - вообще:

"... Бой отгремел.
В подлунном мире
Ни белых, ни большевиков".
 
Подобно Марине Цветаевой, он любит жизнь прощанием. Он и в жизни все время чувствовал себя на все время на краю, от лирического:

"Стою над обрывом. Улыбчиво плачу о чем-то"
("И лунно, и звездно")

до трагического:

"Здесь жаждал я воли!
И вот от немыслимой воли
Как будто у края
Разверстой завис полыньи".

И я в семейной жизни с ним часто чувствовала возможность близкой разлуки навсегда, хотя, к счастью, пока Бог рассудил наоборот...

Хорошо зная строчки:

"Дай силу мысль моя, заступница,
На самом смертном в жизни рубеже!" (2003 год),

- я открыла изданный 20 годами ранее "Предвестный свет" и даже с некоторым удивлением прочитала почти на то же самое, в смягченном варианте:

"... Душа моя,
О чем жалеть?
Так много здесь
Прошло бесследно
На этой горестной земле,
На рубеже моем последнем..."

(Ощущение созрело уже тогда и не отпускает, но становятся более выразительными поэтические средства).

И еще одна особенность, которая сопровождает практически все творчество Сопина. Я иногда его спрашивала: "Как ты пишешь?" - "А я вижу то, что пишу. Смотрю и описываю". Но находясь мысленно в прошлом, он всегда знает, чем все это кончится и дает оценку, как правило, жесткую. Нежность обрывается трагедией:

"Гляну в зеркало. Вздрогну. И сам от себя отшатнусь..."

Он почти всегда смотрит на события с двух точек зрения: из прошлого и настоящего, иногда из будущего. Это делает стихи объемными, рождает стерео-эффект.

Интересно, что в его стихах нет столь любимого практически всеми пишущими обращения к раннему детству. (Исключением можно назвать стихотворения "Ударю в ладони", доработанное по настоянию Е.Ш. Галимовой, и "Ребятишки под радугой", но и в них неизбежное предчувствие войны). Это, конечно, не значит, что у маленького Миши не осталось довоенных впечатлений. Но 1941 год дал такой резкий сбой, что поэт обозначит другую дату своего рождения:

"Я рождаюсь вот здесь, в сорок первом..."

И самого начала войны у него нет. В сорок первом Миша уже достаточно большой - десять лет; наверняка он слушал военные сводки, участвовал в проводах на фронт. И все же для ребенка это пока достаточно абстрактно. Он рассказывал, что начало войны у него связывается с разбеганием по степи коней - начинались бомбежки. Первое настоящее эмоциональное потрясение:

 "Исход коней с трагической земли..."
("1941")

И снова появляется двойное зрение:

" Я жив еще.
И до конца не знаю,
Как это все
Пройдет через меня".

Мальчик, конечно, не знает - разве что тревожно предчувствует. А автор знает очень много...

Т.П.

*   *   *

Ударю в ладони
И вздрогну:
Какой я счастливый!
Цветет и шумит
То, что будет
Войной сожжено.
Ударю в ладони -
Обвалится иней,
Как ливень.
С годами - все тише.
Потом перейдет в обложной.
Забытое вспомню:
Деревню,
Ребят и салазки!..
Лежанка гудит.
И сижу я -
Ладони к огню.
Заплачу от счастья,
Придумаю нежность и ласку,
Как был я любим,
Проходя по земле,
Сочиню.
Когда от печали -
Ни света,
Ни слов,
Ни спасенья,
Как будто ты загнан
На речку,
На тоненький лед,
Мне радует сердце
Беседа со степью осенней.
Зажмурюсь - и тут же
Над памятью
Солнце встает.

*    *   *
Ребятишки под радугой!
Издали – солнечнотелые!
Поразительность вечности.
Миру - ни края, ни дна.
Облака над горой
Развернулись хоругвями белыми.
Поезд, в вечер въезжая,
Дал голос у Песочина.
Ах ты, степь моя,
Родина,
Тропка, бегущая ровненько.
Это нынче я знаю,
Что мы только шаг - и к войне.
И кусками, стоп-кадрами
Рвется и крутится хроника,
Черно-белая лента
Моих догорающих дней.
А над гаем сычи
Человечески ухнули-охнули.
А потом далеко-далеко,
Будто выплеск крыла...
Прошумело-прошло,
Словно дождь за железными окнами
Или снег низовой.
Может быть, это жизнь и была.

ДОЖДЬ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА

Низкое небо.
Подводы.
Ночь. Непокой. Неуют.
Дождь сорок первого года
Падает в память мою.
Медленно.
Косо.
Отвесно.
Кажется -
Вечность шуршит
Каплями будущих песен
В детское поле души.
Будто бы хочет впечатать
Все, что кончается здесь:
Неповторимость печали,
Неповторимость дождей,
Неповторимое детство -
Этот мгновенный пролог,
Зная,
Как долго мне греться
Памятью этих дорог.