Хлеб Пушкина

Говорят,  Александр Сергеевич Пушкин очень любил хлеб. И длинными, зимними вечерами, когда муза покидала его, он не находил ничего лучшего, чем сесть к окну и, глядя на то как «Буря мглою небо кроет…», жевать теплую кислую горбушку.

       ХЛЕБ ПУШКИНА

I

Начну с сегодняшнего дня.
Я как-то жил все эти годы,
С презреньем, глядя на свободу,
И чувств высоких не храня.

Я медленно дичал, кусался,
Все ниже в думах опускался;
И вот, в один прекрасный миг,
Я чувство истины постиг.

Не в книгах мне она явилась,
А в вашем сердце отворилась,
И мой, дремавший в клетке, зверь
Распахнутой увидел дверь.
И возглас ласковый и веру;
И перестал я сыпать серу.

Я как-то видел вас давно;
Тогда рекой текло вино,
Я что-то говорил, смеялся,
Всем дамам льстиво улыбался,
Из рук не выпускал бокал,
И вдруг, вас в свете увидал.

Но было это мимолетно.
У нас вы были первый раз,
И думал я тогда о вас,
Лишь как о птице перелетной.

С тех пор прошло четыре года,
И вы невинно, без греха,
Себе искали жениха,
Ревниво соблюдая моду;
После обеда на природу.

А в моде были, всякий раз,
Все те же, жгучие брюнеты,
С богатством, стройные корнеты,
И миллионщик-ловелас,
Семен Петрович Дерибас,
О нем подробнее рассказ.

                II

Он года два как овдовел,
Не знал куда девать свободу,
Вину свалив всю на породу,
Сорил деньгами как хотел.

И вот, почтенная персона,
За службу получив барона,
Тотчас устроила банкет.
Собрался весь уездный свет,
Не меньше двадцати карет.

«Иван Ильич!», «Модест Сергеич!»,
«Прасковья Львовна!», «Лев Кузьмич!»,
«Аида Пална!», «Глеб Андреич!»,
«Эммануил Заха-а-рович!».

Семен Петрович был средь них.
Но как-то непривычно тих.
Привычно если бы буянил
И выход чувств искал своих.

И этому была причиной
Одна блондинка из простых.
Что загорятся как лучина -
Сгорят, не вспомните о них.

Но в залу, тут, вошла она.
Нетороплива, холодна,
Стройна, головка, шея, плечи -
Плыла и колыхались свечи.

Тумана сдернув паутинку,
Забыв прелестную блондинку,
Единственный раскрыв свой глаз,
Застыл верстою Дерибас.

Уже на следующее утро
Он к ней поехал на поклон,
Забыв про драгоценный сон.
И глупо это или мудро,
С собою взял он миллион.

Был принят, говорил про спирт:
«Спирт - это золотая жила!
Русь будет пить - покуда жива!»
«А если ваш завод сгорит?»
«Ну, знаете… построят новый».
Она поймала взгляд суровый,
Который тут же потеплел -
Он вспомнил то, чего хотел:

«Не с тем пришел, чтоб вы смеялись,
(Она нахмурилась слегка)
А с тем, чтоб с вами обвенчались,
Мы с вами - вот моя рука».

Она весь вечер хохотала:
«Какой же, мама, это вздор!»
«Но это ж для него - позор.
Такого мужа потеряла».

«Ах, мама, полно, я не знала,
Мне надо был крикнуть вон!
Когда я нет ему сказала,
Он предложил мне… миллион».

«Как миллион? вот так, теперь же?»
«Да, пачки вывалил на стол,
Мой адрес, мне сказал он, прежний.
Я жду до завтра, - и ушел.

Я слугам приказала деньги,
Немедля, отнести назад.
Надеюсь, будет только рад,
Что я их не свела на серьги».

Семен Петрович вне себя!
Все слуги прячутся по норам,
Он достает их, и, с задором,
Бьет, за усы их теребя,
Но, впрочем, все это любя.

Еще неделю не сдавался,
Пел, плакал, ерничал, кусался,
Но твердый получив отпор,
Высокий выстроил забор,

И ото всех отгородился.
Пил месяц, а потом женился
На той блондинке, из простых,
Да, говорят, совсем затих,
И семь детей сейчас у них.
               
                III

Тем временем, у нас, проездом,
Случился иностранный гость,
Евангилье в руках и трость.
Он ехал с N-го уезда,
Нашел какую-то там кость.

Вообще, был человек ученый -
Мог счислить конус усеченный,
Но божье слово не забыл,
И проповедовать любил.
Носил большой нательный крест
И представлялся просто: Эрнст.

Я как-то быстро с ним сошелся,
Буквально в три-четыре дня.
И общий интерес нашелся -
Загадка вещего Олега,
А с ним и вещего коня.

В ту зиму было много снега.
Весна нагрянула и пост,
С одной несчастною телегой,
Как ожидалось, смыло мост.

Надвое разделился город,
И реже утолялся голод
На сплетни. Видимо, без них
Не может знатный наш жених,
А уж тем более невеста.
И омут свадебный утих.

                IV

Вас встретил я опять у Эрнста,
Смущенный выполнил поклон.
Как позже мне признался он:
«Ты скован будто под арестом.
Мой друг, ты видимо влюблен!
Полегче». В этом был резон.

Вы были не одна, с сестрою,
Та тоже хороша собою,
Но сердце не давало врать.
Я сел на стул и стал читать.

Читал, попавшее в анналы,
Где айсбергами идеалы
Среди безбрежной суеты,
А в айсбергах растут цветы.

Вы аплодировали стоя,
Кричали браво, пили грог.
Я, с дрожью ослабевших ног,
Знал, что веселье напускное,
Лишь для того, чтоб я не смолк,
Но тут я начал монолог.

                V

«Мой труд, прошу меня простить,
Льет чистый свет на вашу тайну.
Как будто в книжке иностранной
Язык на русский изменить.

Для вас, единственной из всех,
Кого б я знал все эти годы,
Чертою собственной природы,
Был искренний душевный смех.

Не зная никаких помех
И чувств трусливых запиранья,
Вы спрятали свои страданья,
Как белка прячет свой орех.

Мой друг, я знаю ваши сны
И слезы после пробужденья
И беспрестанное хожденье
По мукам. Знание вины,

Которой, может быть, значенье
Стараетесь усилить вы,
Когда, как воду в решете,
Ко рту подносите печенье.

Вам враг - занятий ваших скука.
И лишь одной любви порука
И скрежет в гости к вам карет
Не даст забыть весь белый свет».

«Вы очень точно угадали.
Сестра, однако, не пора ли
Нам ехать - на дворе темно.
Постой сестрица. Лишь одно

Хочу сказать я на прощанье -
Сердца угадывать призванье
У вас. Прощайте. Нет, к утру
Я буду на своем пруду.
Шагах, наверно, в двадцати -
Беседка. Жду вас к десяти.
            
                VI

Не находил себе я места,
Всю ночь провел я на ногах,
Я ночевал тогда у Эрнста,
Все мои мысли были - страх.

В беседке был я ровно в девять.
В пруду спал одинокий лебедь,
Пространство скрадывал туман
И чудился морской лиман.

«Вы здесь уже, чудесно, право,
Смотрите этот лебедь ждет.
А знаете любовь отрава,
Хотя в начале будто мед.

Влюбился и покуда вера
Не обескровлена совсем,
В крови у вас сидит холера,
Давно известно это всем.

Покуда тешется сознанье
Словами полными любви,
Любви, ужасное созданье,
Отмалчивается внутри.

Лишь только повод подберется,
И вот, уже вам не до сна -
Там кто-то изнутри скребется,
А ведь, обещана весна.

И словно нежить с волдырями,
Из дальних уголков души,
Из непроторенной глуши,
Со дна трясины, пузырями,
Поднимутся перед глазами
Терзанья. И, поди, реши -
Идти топиться к водоему
Или повеситься в тиши.

Я много думала дотоле,
И вот какой во мне итог -
Хотение сильней неволи,
Каб ты решиться только смог.

И я решилась. Вот вам правда:
Я вас давно уже люблю
И вся пред вами я стою.
Но что потом, что будет завтра?»

«А завтра будет пробужденье
От сна, в котором вы сейчас
От вашего предубежденья…»
«Прощайте, поздний уже час,
Я знаю, ваше сердце ноет,
Но провожать меня не стоит».

           VII

Я ждал недолго, стал писать
Вам письма. Трепетал душою,
Чернила изводил рекою,
Но не умел их отправлять.

Я перечитывал и рвал их,
Обрывки отправляя в печь,
Но средь своих занятий старых
Огонь внутри не мог разжечь.

И стал болеть душой и телом.
Черней угля, белее мела,
Не зная как себя вести,
Я засыпал уж к десяти.

Эрнст приносил горячий чай
Какие-то бинты, припарки.
Он говорил мне, не скучай
И уносил стакан с заваркой.

Я думал, глядя в потолок,
Мечтал о том, что вы придете,
Тоску с печалью разведете…
И – чудо! Прозвенел звонок!
И Эрнст, как радостный щенок,
«Вилял хвостом» что было сил
И, как мне кажется, скулил.

Она влетела, не вошла,
Своей красой обворожила,
На лоб ладонь мне положила…
И вся хандра моя прошла.

«Нет-нет, лежите, вы больны.
Скажите что-нибудь, утешьте.
Я только что пекла блины
И принесла их вам. Поешьте».

«Я так хотел увидеть вас.
Спасибо что пришли. Садитесь»
«И я хотела, но сейчас,
Надеюсь, вы не разозлитесь,
Я предлагаю вам – женитесь!
Женитесь на моей сестре.
Ей восемнадцать в январе».

«Что говорите вы? А как же
Моих и ваших чувств родство
Здесь не иначе – воровство».
«Женитесь. Время всё покажет.
Женитьба сажей не измажет.
Не воровство, а волшебство.

Вы будете отличной парой.
Что делать вам со мной, со старой?
Она же вас боготворит,
Все плачет у окна стоит.

Я слово ей вчера дала,
Чтоб угодить ей, солгала,
Что к вам, сказала, равнодушна,
И согласилася, послушно,
Во всем сестрице помогать.
И вот… пришла вам рассказать».

«Я не могу лишиться вас -
Всего одним прикосновеньем
Зажгли огонь в душе – он гас.
Я вам обязан исцеленьем!»

«Но вы не знаете сестры.
В ее глазах горят костры!
Чем с большей смотрите любовью,
Тем с большей проникают болью,
Внутрь сердца, острые ножи
Попробуй это расскажи.

Вы, верно, любите детей,
А я их просто ненавижу,
От них бегу, когда увижу.
Не принимаю я гостей,
Еще хозяйка я плохая
И кожа у меня сухая».

«Вы врете всё! Теперь я знаю.
Но для чего, не понимаю?
Детей вы потчуете лаской,
Гостям вы рады, А блины…
(Она густой покрылась краской)
Вы - лучшая жена страны.

Возьмите судьи во вниманье
Лицо небесной красоты
И линий стройных изгибанье
И чистых помыслов мечты.

Я выбираю вас и точка!
Мы женимся – родится дочка.
Хотите, пусть родится сын».
«Молчите сударь. Ешьте блин».

Мне слушать вас – одно мученье.
Я словно между двух огней –
Везде должна и вам и ей.
Что делать мне и где спасенье?

Я на коленях умоляю,
Здесь есть бумага и перо?
Сестре пишите, я не знаю,
Пустяк какой-нибудь, zero.

Два слова, и назначьте встречу –
Музей, театр, променад,
Иначе, мой грядущий вечер
В кромешный превратится ад».

Я написал, что было делать,
Назначил встречу – завтра в девять
Земля с орбиты не сошла.
Она простилась и ушла.

           VIII

Наметив сразу объясниться
И этим подвести черту,
Я шел, не вглядываясь в лица
И с ней столкнулся на мосту.

И не узнал ее, сначала,
Не вскинув, даже, головы.
Прошел бы, но она сказала:
«Андрей Петрович, это вы?»

«Да, это я. А вы…Светлана?»
«Меня вы спутали с другой -
С рожденья я была Оксаной…
Вчера вы виделись с сестрой.

Она мне принесла записку,
Но мне не хочется в музей.
Идемте к старому прииску,
Там есть заброшенный ручей.
И домик, кажется, ничей».

Давно узнав, что не смогу
Быть равнодушным к обаянью,
Хоть и готовился к признанью,
На милость сдался я «врагу»,
И мы болтали на бегу.

Традиционно о погоде,
О том, что веер снова в моде,
Грядущих ценах на зерно
И о Гомере, заодно.

Потом я вспомнил анекдот,
В котором юмор был так тонок.
Она смеялась как ребенок,
Прикрыв рукой, в смущеньи, рот.
Прошли большой цветочный луг
Уже не выпуская рук.

«Ну, вот мы, сударь, и пришли!
Один, вы, вряд ли бы нашли,
А я здесь часто пропадаю,
Смеюсь одна, одна рыдаю.

Идемте, видите тот дуб?
Я мерила, он в три обхвата.
Я то лежу под ним как труп,
То превращаюсь в акробата».

«Оксана Юрьевна, для вас,
Я тоже буду акробатом,
Ведь мы сестрою стали с братом,
Хоть и знакомы всего час».

«Вы б лучше были дипломатом,
И умолчали бы про то,
А лучше, бессловесным катом.
Для, вас я стало быть, никто?

И нет на большее надежды,
Лишь только безучастный брат?
А если я сниму одежду,
Никчемный весь этот наряд?»

И обе быстрые руки,
Крючки одернув, узелки,
Застывшему явили взору,
Благоухающий цветок,
И платье рухнуло у ног.

«В тот вечер, помните у Эрнста,
Я тщетно ваш ловила взгляд, -
Моя сестра была невестой,
А я при ней, ее оклад.

Идите же ко мне. Мне гордость
Не позволяет сделать шаг,
Иль ваша каменная твердость
Считает подвигом пустяк?

А может я не угодила,
Не в вашем вкусе и дурна?
И опозорить вас решила,
И недостойна, и скверна».

«Я умоляю вас, оденьтесь,
Хотите – нет, хотите смейтесь, -
Бегут мурашки по спине,
Ни в вас здесь дело, ни во мне.

Обнять вас, что же будет слаще?
Не вижу в этом я позор,
Дыханье чувствовать и взор.
Уж если кто из нас пропащий,

Так это я, что здесь стою,
По струнке, как солдат в строю.
И тем сильней я вас обижу,
Чем буду находиться ближе».

Она, вдруг, подошла бесшумно
И, пальцы пальцами ловя,
И до бела их сжав, сказала:
«Стараясь поступать разумно,
Безумной сделали меня».

И, встав на цыпочки, губами
До губ дотронулась моих.
Я испугался, что затих,
И, взяв, обеими руками,

Ее за плечи, отстранил.
И, тут же, быстрыми шагами,
Уже черневшими лугами,
Я к дому своему спешил.

Едва ступил я на порог,
Как запах, еле уловимый,
Висящий в воздухе незримо ,
Ослабил чувств стальной комок, -
На стуле ваш лежал платок.

«Елена Юрьевна?» «Была.
Она недолго вас ждала,
Просила как придете сразу,
Всё эту повторяла фразу:

Приехать к ней насчет сестры».
Ах, страхи, как же вы быстры,
В своем уменьи претворяться, -
Я только что не смел бояться,
Теперь же двинуться не мог
И уронил лицо в платок.

IX

На утро следущего дня,
Едва-едва успев проснуться,
Водой холодной сполоснуться,
Уже садился на коня.

Но перед тем как ехать к вам,
Решил проветриться немного,
Чтоб не глядеть вначале строго,
Чтоб  легкость дать своим словам.

Животное почуяв шпоры,
Как только кончились заборы,
Несло легко через поля,
И с удовольствием пыля.