Ламенто Келломяки

Бабушке, с любовью

ТЫ
За спиной электричка клацнет зеленой пастью.
Судорога сводит челюсти хищнице семейства железных.
Выдохнешь городской воздух: «Комарово, а вот и я, здрасьте...»,
Искушаема ностальгией, самым коварным бесом.

Спускаешься по платформе, привычно считая ступени.
Каждый шаг равен маленькой жизни, остановка подобна смерти.
«На недельку бы до второго...», а второе-то понедельник,
Сумеешь не угодить в расставленные им сети?

Тебе кажется, что пространство здесь имеет иную плотность,
А может быть, вы, герои, чувствуете иначе?
Скажем, этого блудного комара на твоей шее... Щекотно!
Вперед,  по пыльной дороге , по улице 2-й Дачной.

Мимо проходит женщина в ситцевом сарафане,
Ее курчавые волосы собраны на затылке...
Кто-то из прошлой жизни; она  несомненно знала:
Следует ждать тебя, если за обедом падает вилка.

Велосипедный звонок  за спиной – неожиданно резок,
Тебя обгоняет девочка, крашенная в блондинку.
Ты помнишь ее лицо: из-за тюлевых занавесок
Смотрела она на небо, словно готовилась к поединку.

А ты продолжаешь путь, от станции-то не близко.
Кто-то давно измерил: два с хвостиком километра.
Ветер с залива в спину нахально притворяется бризом,
А на бабулек, торгующих зеленью, с Олимпа смотрит Деметра.

Дома всех мастей, фасонов франтятся друг пред другом:
Веранды, второй этаж, режущая глаза расцветка.
Дачницы с кожей дряблой или еще упругой
Нежатся неглиже,  изображая старлеток.

Свернешь в черничные заросли, под ногами захрустит хвоя,
И кажется,  Древо жизни где-то рядом, за тем болотом.
Поднесешь к лицу горстку ягод, спросишь у Бога: «Кто я?»
Но он, уставший от вечности, спит, и сквозь сон отвечает: «Кто-то...»

Вот твой зеленый дом, последний перед оазисом леса,
Дальше стоят бараки, а жители их крикливы.
Дом, он смотрит и смотрит, не выказывая интереса
К дачникам-садоводам, глядящим на него криво.

Когда-то давно на втором этаже, где солярий,
Стояла виолончель, а рядом - пара тапочек.  Ветер ноты
Листал с любопытством, как король эпизода – сценарий
Захватывающего фильма с печальным исходом.




ОН
В пять утра  небеса, по-июльски строптивые,
Птичий гомон мешают с мелодией хвойною...
«Как же ярок контраст с ленинградской квартирою:
Забалконным мирком,  коммунальными войнами...
Здесь же просто лежать хорошо веки-вечные,
Не печалясь о бренном,  болезнях и старости...»
Он взглянул на жену, не желая отвлечь ее,
Зная, ласковый сон исцелит от усталости.
И она все спала, утомленная буднями,
Отвернувшись к стене с золотыми обоями...
А ему вдруг послышался в гомоне утреннем
Зов судьбы, что смеялась над ними обоими.
...Через пару часов колдовство пробуждения,
Светом северным солнечным прибрана комната.
И врывается ветер без предупреждения,
Соблазнив занавеску умело и опытно...





ОНА
Зеленогорск был пыльно-суетливым
Провинциалом-зрителем в театре,
Где нынче шла изысканная пьеса...
Залив играл в приливы и отливы,
Что ж, каждый исполнял одну из партий
В моей беде. Что горько. И что лестно.

Я ненавижу запах ресторанный...
Я шла тогда невыносимо рядом.
Насмешливо нам вслед глядело лето,
Почуяв дух судьбы. Иль расстоянье
Судьбою сделав? И не без бравады
Срывал июль с июня эполеты.

Я шла навстречу лезвию стальному,
Блестевшему на предпечальном солнце,
Не ведая, как страшно стать одной,
Самой себе чужой в своем же доме,
Без чувств, без слез, без жизни, без эмоций,
Укрывшись горя черной простыней...



Я
Я там была:  ни тенью и не пылью,
А отголоском будущей метели,
А облаками, что по небу плыли,
Не ощущая боли и смятенья.
Смотрела сверху, постигая горечь:
Любовь людскую мерить на караты –
Все будет много...   Наступает полночь,
Не зная правых или виноватых,
Но разрывая душу тихим криком,
Но разрывая сердце вспышкой боли.
А на могиле лилии, гвоздики,
Да небо звезды принесло в подоле.
А есть ли смерть? Она  - огонь бенгальский,
Таящийся в обычной ломкой спичке.
Она – перо в судьбы дрожащих пальцах,
Который раз берущей «жизнь» в кавычки.



ТЫ
И вот тебе нынче кажется, ты владеешь разгадкой.
Внезапная смерть за городом от инфаркта:
Изящная завитушка, поставленная над «и кратким».
Но она для тебя, скорее, де-юре, а не де-факто.

Слишком давно. И все же с замиранием в подреберье
Идешь по высоковольтной, а солнце палит нещадно.
На тебя повели охоту комары,  муравьи и прочие звери,
Похожие на твоих детских ночных кошмаров исчадий.

А ты все идешь, и в мыслях та, молившаяся три ночи
За того, у кого  смерть сидела в ногах, а жизнь в изголовье.
Но Бог, уставший от вечности, спал и сквозь сон ей ответил: «Доча,
Всю душу ты Мне измотала своею любовью....»

А она была одной из немногих с королевской осанкой,
Выделяющихся ярко-алым на тускло-сером...
В день похорон облака на небе тарантеллу плясали,
А  обморок вдовы объяснили давлением атмосферным...

Вот теперь ты идешь, думая :  авось обойдется.
Кладбищенская ограда, дачники и туристы,
Памятник. Да ведро с грохотом исчезает в колодце...
А небо все будет помнить через сто лет и даже триста.