Посвящение Кнуту Гамсуну

Памяти К. Гамсуна

В трагедии В. Шекспира красота девственной любви разбивается о цепь выдуманных автором случайностей и читателям приходится винить в этом только, его величество, похоть судьбы.
У великого сумасшедшего норвежца не сюжетная линия захватывает, держа в детективном шекспировском напряжении, а то, как его основной герой пытается завоевать чувства и душу своей любимой, которая помолвлена, его психологические переживания, связанные с удивлением от непонимания обществом элементарных вещей в вопросе, который так близок каждому, что о нем, кажется, должны бы были разбираться все от З. Фрейда до мальчика или девочки, столкнувшихся впервые со своей симпатией в детском саду.
Автор смог действиями героя зародить сомнение во мне, не знаю как в других, что мир не только не знает, зачем живет, но мир даже не знает и как жить. Приоткрывая же завесу своего открытия, К. Гамсун убивает героя, не видя смысл в его существовании без любви, которую ему все таки удалось завоевать, но и потерять (по воле автора).
Не скрою мне очень симпатичны мистические произведения. До знакомства с “Мистериями” я считал, да и сейчас считаю, булгаковскую “Мастера и Маргариту” наилучшим произведением, в котором мистика увязана с любовью.
Но у К. Гамсуне пути достижения любви обостреннее, но даже сильнее в переживаниях, в психологии, может быть это из-за того, что сюжетные линии жизни персонажей отличаются. В “мастере” речь идет о всепоглощающей самоотверженности ради уже состоявшейся любви, а “мистерии” плачут, кричат - увидьте! Любовь основа жизни, она вне условностей, она над жизнью... Должна быть, но...
Я перечитал подряд эти два романа. Чувство, которое я испытал после их прочтения смешно до неверия - у меня не было желания уходить, покидать выдуманную жизнь авторов. Если бы была возможность общаться с аналогичными произведениями постоянно, наверное, это было бы счастьем, если уж мы не можем себе сделать счастье в жизни пусть это будет виртуальное счастье грез. И это мое чувство вылилось в стихотворения, вместившие кусочек прозы автора, наиболее понравившейся мне части его произведения. Это позволило мне чуть больше побыть в виртуальной жизни, созданной К.Гамсуном.

Посвящается памяти Кнута Гамсуна

Судьбы картины прошлого
Часты! Верны воспоминаньям.
Виденья ж случая волшебного
Горьки внезапным предсказаньем.

И оттого в мистическом сюжете,
Как в утреннем неярком свете,
Мы ищем образы предначертаний,
Иль жизни будущей следы очарований...

В то время жил я в доме небольшом
На берегу реки, плывущею беспечно,
И скуку вечеров делил пером,
О жизни рассуждая вечной...

Растрепанные клочья одеянья, -
Вечернего тумана, - уплыли,
А сполохов грозы мельканья
На горизонте город обошли.

Их электрическое буйство
Природу полнило безумством,
Будило спящее злодейство
Зловещим разразиться действом...

Мне Гете “Фауста” читал...
Свеча горела ровно, тихо.
В тот поздний час я с ним мечтал,
Что бы любовь во мне не стихла.

Нет! Дверь не шевельнуло!
Она и не открылась.
Но пламя свечки прыгнуло,
Вдруг, испугавшись, замерло...
И вновь взметнулось!

Я обернулся... Видно зря!
Лишь на двери от света
Точки две, ну, как глаза -
Из-за окна так  странно
Пробивалася луна.

Я успокоен. Снова к книге.
И слышу, вдруг, отчетливо
На лестнице какие-то шаги-
Крадутся, шаркают тоскливо.

Через минуту тихий стук.
Дверь открываю... Пустота.
Тревожа комнаты испуг,
Звоню служанке. Та вошла.

С недоумением отвергла,
Чтокто, то есть чужой.
Я извинился и она ушла.
Вновь в доме воцарил покой...

Но не долго! На улице заухала сова,
Свеча плеснула меди светом.
Обдало легким ветром и меня,
Над ухом, что-то пошептало:
 “Ты! Иди”.

Невольно я спросил: “Куда?”,
Скорее отвечая книге,
(Так увлекла она меня тогда),
Очнувшись, чуть ли не в испуге.

Я огляделся: тишина и темнота,
Свечей разбавленная у стола,
Царила, обнимая лишь меня...
“Вот черт”, -
Невольно вспомнил дьявола...

Нет, серой не запахло
И фейерверк не прыгнул к потолку,
Но это слово ядом проявило
Мне фотографию, подобную волку.

Стоял ужасно бледен, сломан нос,
С торчащим ежиком игольчатых волос
И с жесткой рыже-красной бородой.
Был невысок, нельзя сказать, что молодой.

Он находился слева от меня,
Упрятав за собой свет от луны...
Бессильно по лицу рукою проведя,
Мне подморгнул. Какая то волна

Толкнула резко снизу.
Вот я встаю из-за стола
И как степенная сомнабула:
Стал одевать сюртук,
Ботинки, ждавшие у печки,
Сигару прикурил от свечки.

Тем временем он подошел к двери
Еще раз обернулся, усмехнулся
И, почему-то, шепотом сказал: “Иди!”.
Я шел за ним, но он исчез, как провалился.

На улице совсем темно.
Луны далекое пятно
Схватили, спрятав, облака -
Мне не видна была рука.

Я двигался неведомо куда.
Проклятое, прилипшее “иди”
Сковало волю мне тогда.
Я чувствовал, что впереди,

А может сзади, сбоку, его дыханье
И поневоле подчинялся року...
Нет! Не буду под него плясать...
Хочу толкнуть его ударить, убежать...

Шел вправо - натыкался
На ветрины магазинов.
А слева стены падали обрывов.
Махал руками в исступленье,
Поймать пытаясь страшное виденье.

Все тщетно. Он здесь и его нет...
Но так же дышит мне в ответ.
Его злодейства ночи тень -
Мне оживляла страхов тени.

Стал громко я кричать! Вопить,
Чтобы ненужный бег остановить.
Но! Пытаться неизвестное молить -
Что водопаду в небо воду лить.

Все хрипы в безвоздушное пространство.
Все вопли тают словно в кислоте.
Все мысли просят оборваться...
А ноги же несут по темноте.

Прошло не меньше трех часов.
Брусчатку заменили тропы леса
И ветки мокрые поникшие кустов
В лицо хлестали мне клинком эфеса.

Роса ночная, словно топь,
Холодной тиной прилипала,
А от зловещей чащи оторопь
Все больше душу мне терзала.

Бой веский башенных часов,
Свидетельство, что город недалеко
Двенадцать насчитал даров,
Отсчитывающих полночь звонко.

И стихший звук курантов
Вновь чарами разлил,
Как светом горьким диамантов,
Того, кто в душу яда мне налил.

В кривой ухмылке взора не тая
Гнилые зубы обнажил,
Он исподлобья наблюдая,
С волненьем страх мой сторожил.

Как видно зря! Не суждено!
Наверно, время не пришло
Мне душу сторговать
И кровью акты подписать.

И вновь, вторично, он пропал,
А там, где только, что стоял,
Седая башня возвышалась -
Ее верхушка в звездах умывалась

И вновь его проклятое “Иди”
Меня втолкнуло в дверь.
Там, в комнате, напротив входа, у стены
Свеча горела, раскрывая сводов тень.

Он встал из-за стола,
Хромая, подошел, спеша.
Я прямо посмотрел ему в глаза...
Смотрите чаще в небеса!

Страданий всех и мук земли не мало...
Я не постиг его очей до глубины, до ямы
Но этих глаз ни сколько не смущало,
Что “Смерть - всего лишь ужасов начало”.

Он сделать шаг еще был рад..
Невольно я попятился назад...
Вдруг из-за своей спины,
Я слышу чьи-то легкие шаги.

Предполагая, что опасность
Мне надо так же сзади ждать,
Я приготовился бежать -
Пригнулся, резко обернулся...

Да! Трудно угадать!
Где можно потерять,
Иль снова жизнь найти
И веру жизни обрести...

В невыносимо яркий свет луны
Она вошла, как продолжение луны волос.
Свет освещал из-за двери
Прямой, упрямый, тонкий нос

И светлый локон веселил,
Небрежно к грудям ниспадавших кос.
Не новый, легкий сарафан
От плеч ей руки обнажал.

У лебединой шеи белизна,
Казалось, поразительно нежна!
А в очертаньях босых стройных ног
Мне виделся танцующий восторг.

Взгляд дивных с поволокой черных ок,
Метнувшись, утонул тотчас в моем...
И удивленье было неподдельным,
Когда мы на мгновенье замерли втроем.

Теряя взор в приветственном поклоне,
Она к злодею легкою походкой подошла,
Рукой дотронулась до головы склоненной,
Плащ расстегнула и затем сняла.

Достав фонарик из кармана,
Свет ослепительный зажгла.
Стоящего ж, как тумба, “великана”,
Спокойно спать отослала.

И это страшное и странное созданье,
Покорно двинувшись, ногами семеня,
Исчезло за одним из сводов зданья...
Как мне хотелось, что бы навсегда!

Ее присутствие заворожило.
В волшебной ночи страхи утая,
Желанье их тайну приоткрыть ожило -
Стал ждать, что дальше сделает она.

- Откуда вы?, - вопрос заставил вздрогнуть.
- Из города, красавица, - ответил я.
- Отцу случилось обманув меня, покинуть,
Он сильно болен. Видали ль вы его глаза?

- О! Взор его не весел! Да!
В нем тайна дивной силы
Мне волю усыпила и гнала,
Но я не огорчен, мое дитя!   

Ведь в удовольствие прогулка -
Доволен, что встретил я тебя!
В душе задета интереса струнка,
Я б не поверил, что захочет так судьба.

- Снимите башмаки, носки.
Сегодня ночью вам отсюда не уйти.
Я выполнил поспешно просьбу.
Свет фонаря терзал уж темноту.

Спиралью лестница на башню забиралась,
На каждом этаже у двери замирала
И дальше снова убегала, торопясь.
По ней мы шли! Вдруг, снова темнота!

Фонарь погас! Мы в дверь вошли.
Ладонь в ладонь пришлось вести меня.
Но вот она остановилась. Мы слышали
Как кто-то носом  воздух втягивал в себя.

 И тут же нежная рука
Мне рот прикрыла,
Не позволяя вскрика.
- Отец!? Да, это я!
Да! Я сейчас одна!

Чужой давно уж не со мной,
Зачем нарушил ты его покой, -
Так говорила дочь и шла,
Как поводырь меня ведя.

Мы долго двигались, спеша -
Ей подчинялась темнота.
Она  остановилась резко, вдруг,
Как будто кто вкопал,
Невольно я ее обнял.

Она отсторонилась: “Тише!
Ну наконец-то, мы пришли!.
Чуть дальше, здесь, моя кровать,
Тебе на ней удобно будет спать,

А я пойду и просушу
Одежду мокрую твою”.
Раздевшись в темноте кромешной,
Не захотел я расставаться с ней

И попросил ее:
“Не уходи, дитя мое!
Мне, право, скучно - не усну,
А ты рассскажешь жизнь свою”.

Молчанье долгое в ответ,
Чуть слышный шелест платья.
“Вам эта ночь, как радость будет,
Как полет”, -
Произнесла она... Исчезло счастье.

Темно! Нет, нет! Совсем не так!..
Колючий, липкий, черный мрак
Впивался в кожу иглами, ножами...
Глаза, отведав сотню тонн угля, страдали.

Тяжелей черной бахромой,
Стекающей по зеркалу водой,
Мне душу мыслями схватило -
Тоскою шею мне петля душила.

Кто? Что? Привело меня сюда?
Гоняя, понукая шепотом и взглядом.
Зачем? Кому нужна моя душа,
А тело и подавно, уж не надо.

Иль визгов захотелось услыхать,
Иль мыслей страх подслушать?
Голодным духом - в радость бить,
И сердце ядом отравив,
Затем бокал вина откушать.

Свежа пословица имперская амбиций
Вмещающая жизни смыслы -
“И зрелища и хлеба”.
Как созидателю, так и убийце,
И лекарям, и отравителям! “ Простите!
Но ведь иначе опрокинут коромыслы!”.

Коль денег нет на хлеб,
Где взять их в развлеченье.
Иди, побегай вечерок, поэт,
А мы услышим твое пенье.

Так мрак в ночи
Разбудит мыслей злобу!
Так свет любви
Рассеет грязи пробу!..

Я попадал в землетрясенья плены,
Я знаю гулу его цены.
Ни логику, ни мыслей очертанья
Тогда не слушает туманное сознанье.

Такой же гул наполнил помещенье,
Но нет, не страх он нес -
Какое то блаженное веселье
Звучало, как весенний лес.

Тысячеголосый серебристый водопад
Обрушился на крышу зданья.
И отразившись, обратился в музыки каскад,
Звучащего органом, хорового пенья.

Оно, то, вдруг, слегка печалит,
То сладких встреч наобещает,
Кольнет потерею надежды,
То вознесет к любви безбрежной.

О, как редко блаженство!.. Но это длилось!..
То громче пенье слышалось, то удалялось.
В них светлой нотки каждая звучинка
В душе нашла, обняв, свою травинку.

Огромный столп неяркого свеченья
С небес спускался с звонким пеньем.
Сонм крошечных сияющих певцов
Под музыку кружили в танце ангелов.

Небыстрый их полет с вершины вниз
Заполнил все пространство, где не оглянись.
Они белы, наги, летя, поют,
Их крылья ветерком снуют:

Касаясь век моих, волос,
Целуют губы и щекотят нос.
Дыханье их наполнило палаты
Чудесным, тонким ароматом.

Я приподнялся, оперевшись на локте,
Раскрыл широкую ладонь свою.
Столь много было ангелов везде,
Что семь присело в ней, наверно, как в раю.

На крошечные звездочки они похожи
Мерцающих Медведиц темной ночи.
Склоняюсь к ним пониже...
И, что же вижу я?  Слепые очи!

В волненье я ловлю других рукой -
Все этой ночи ангелы незрячи...
Как будто ледяной водой
По сердцу полоснуло строчью.

Печаль чернилами тоски залила
Столь удивительную радость встречи
И остроту всех чувств, вдруг, притупила -
Как колокол умолк, звонивший всех на вече.

А вот и нам сигнал - неумолимо время!
Его трескучий страж курантами запел
И, сбросив всем отсчитанное бремя,
Он ангелочков в хоровод заплел!

Стремясь найти свободу в вышине,
В молчанье звезды воспарили,
А на прощание дарили мне -
Тоскливо скромный и улыбчивый,
Незрячий взор своих открытых глаз.

Потоки света стаяли, как снег
И лишь одна веселая снежинка,
Отстав от них, мне подарила смех
И книксен, а на щеке плыла слезинка!..

От утра очнулся! Уж было светло
Солнце, разбойник, пробило окно.
Память вернула в события ночи,
Легкую грустью наполнила очи.

Дверь приоткрылась, вчерашняя дева,
Платьем, как ветром, прошелестела.
- Где ночевала ты, бога созданье?
- Там, наверху, под крышею зданья,

Я не спала, твою тайну храня,
То для тебя я играла и пела.
Мне сумасшедших ошибок отца
Уж не исправить до жизни конца.
Ну, а теперь и нам уже пора,
Вот, обопрись - тебе рука моя.

Мы шли тропою узкой по лесу
И ветер нежно гладил ее волосы.
Как выразить мне благодарность сердца
За красоту божественного пенья?
В душе ночные ангелы дворца,
Зажегшие и страсти и томленье.

В волнении обнял ее. Поцеловав,
Пред нею бросился я на колени...
Воздушная былинка ветром задрожав,
Отпрянула в испуге, как от злобы тени.

- Нет, нет!  Оставьте! Мне пора идти.
Отсюда уже город можно видеть.
Вернутся надо мне. А ты прости!
Не должно мне отца обидеть!

Она попятилась и посмотрела на меня,
Склонилась для прощания в поклоне
И в этот страшный миг, увидев, понял я,
Что взгляд слепого вывел меня к воли.

Не помню, что содеялось со мной -
Очнулся, вдруг, у двери дома...
В квартире отдыхал потрепанный покой
И “Фауст” ждал, открыв страницу тома...

Пригрезились сна мистики веденья -
Несбыточны ночные приключенья...
Случайно ж взгляд касается запястья.
На нем кусочек ленты - дар девы-ангела!
Да! Было! Было счастье!

Чуть рассвело и я уже в пути.
Сознание не помнит, интуиция ведет -
Она поможет лес за городом найти.
В нем сказки башня. Нас счастье ждет!

Летит дорога, скрытая
Листвы деревьев паутиной...
Но вот поляна, распахнув тропу,
Путь указала к месту встречи с милой.
Я убыстряю шаг, почти бегу...

Горсть вишен бросили на снег -
Кровь пятнами одежду окропила.
Мой ангел мертвый на небо смотрел...
Открытые незрячие глаза - души могила...

Не знаю, сколько просидел,
Сжимая теплую еще ей руку.
Но вдруг очнулся! Дикий вопль будил,
Печали сбросив сердца думу.

Ее отец кричал и приближался!
Грудь вздохом клокотив, вздымалась!
Лицо и судорогой, и гневом искажалось -
Кровь в жилах, помня ночь, остановилась!

И тут, увидев нас, он рыком огласил,
Вдруг, помутневший в тучах лес!
Ужасный взгляд мне объяснил:
Ее невинности прекрасной смерть, -
За счастья ночь, - его безумства месть!


История исчерпана.
Символика странна,
Не зная полностью сюжета,
Но расскажу, что понял я,
Переложив всю прозу
Рифмами поэта.


Любовь! Каждый живущий на земле имел счастье или несчастье (в данном случае это то же счастье) любить, влюбляясь в течение жизни не один раз. От влюбленности до любви один шаг. От ненависти к любви, как это не странно, может привести этот же, может не этот же, но шаг. Кто то должен его сделать. Это одна из тем нашего сегодняшнего повествования и знакомства с прекраснейшим миром любви под названием “Брачные игры”, если, конечно, читатель не прервет свое общение с рассказом.
Но бог с ними, с играми! Я хотел высказать свое мнение о символике одного из эпизодов действия романа  “Мистерии” К. Гамсуна.
Мне показалось, что все слепые ангелочки, это живущие в нас миллионы влюбленностей, готовые в каждом человеке вырасти до любви. И, как символ свершившегося счастья, обрести зрение. Ведь до самого последнего мгновения герой романа не знал, что его знакомая слепа.  А значит он предполагал, думал и верил, что она его любит или сможет полюбить. Зрячий ангел - это любовь его избранницы.
Но и в жизни, и в романе, и в этой фантастической истории есть, или  они создаются искусственно и специально, препятствия любви.
В данном случае таким барьером для любви К.Гамсун установил сумасшедшего старика! Аллегорически это исчадие зла можно представить препятствием прозрению влюбленных. Автор даже усилил его влияние сверхъестественной силой.
Результат нам уже известен. Ангел не прозрел! Любовь убита!
Такая развязка, в конечном итоге, была подтверждена сюжетной линией романа. Погибнув, любовь привела к смерти главного персонажа “Мистерий”, посчитавшего бессмысленным дальнейшую жизнь.
Автор не позволил ему догадаться и увериться в том, что его возлюбленная все-таки прозрела, поверив в его любовь.
Может быть автор и прав! Почему? Возможно Кнут Гамсун сам не верил, что даже это всемогущее чувство сможет победить условности и обойти препятствия выдуманных реальностей жизни общества, влачащего свое существование в привычном укладе. В большинстве своем без искр красоты, удивления, восторгов. 
Все! Это мое небольшое стихотворное эссе, дань преклонения перед великим норвежским “сумасшедшим” автором и вступление к продолжению рассказа.  К тому же, я уже говорил, что это была для меня лишняя возможность прожить в мире прекрасных грез великих авторов.