Сон в Рождественскую ночь

Колокольчика медные стенки гулко резонируют радостно-сочным стуком сердца, но не находят искомый отзыв в поблекшей лазури беспечной невинности души. Брызги суетной грязи, разврата, безверия не отмыть, не расплавить даже любовью. Я, последний поэт эпохи декаданса, потерян в звероподобной толпе, оскалившейся фантасмагоричными масками грехов венецианско-бразильского карнавала; именно такой запечатлели её Босх и Дали. Я сам себе дал титул декадента, но, увы, современных барышень не обмануть искусной филигранью его романтики. Мы стремимся к чему-то всю жизнь; немцы рвутся на необходимое им жизненное пространство, хасиды в птичьих лапсердаках неистово пляшут, взявшись за руки, вокруг миноры, магометане пускаются в многодневные паломничества к Чёрному Камню; лишь немногие, желанья отринув, провисают над миром на крыльях астрального Просвещения. Бисерный подчерк любовного письма; чернила размыли слёзы; синие снежинки на белом листе бумаги. «Ты любишь меня?» «Нет. Ты этого пока недостоин…»