Им посвящается...

Переписана сотня бумажных листов,
через тернии, к звездам злорадных кавычек.
картонный фальстарт и значок ГТО,
на ладонь положить, и, смеясь истерично,

уже не отпиться, ни почечным чаем,
ни водкой на кухне, лишь радиоточка
скрипит о погоде и там, за плечами,
какая-то жизнь, - голос «Заячий Остров»

бормочет так мирно об общем фальстарте,
что кажется будто бы все это нужно, -
себя находить в схематической карте
по красным пунктирам – траншеям,
контуженно…

И так не понятно, что, вроде, – упасть,
Отлежаться в сарае обветренной жалости
Уродившимся прочно, и в жилу, и в масть
Белоперыми птицами – травести.

И такое же чувство: остаться и петь
И мечтать о бессмертии, как ни банально
Обычным и жутким желанием - не тлеть,
говорить по ночам на плохом Эсперанто

наследникам правду про их гениальность,
Про превратности судеб и желтую карту.
Забывая про чай на столе, в благодарность,
Превращая их вечер в трагедию Сартра.

И, когда развороты затертых обложек,
И когда вдруг эпиграф инструкцией в душу
Что-то новое входит с иглою под кожу,
Долгожданно и больно: Послушай! послушай….

С перевертышем диким и птичьей надеждой
С комочком синицы в дрожащие руки
На плохом Эсперанто вещают так нежно
На подмостках под крики

«А, ну-ка!
Давай!
Раздевайся!
Скорее!»,

находя чей-то смысл в этой патоке лиц
зафиксировать нечто, размером с мгновение,
и силою в жизнь, для поющих в терновниках птиц