Кошечке моей, Дуняше...

Я ее позову – назвав ее именем осени,
именем поздней любви, и она, потянувшись,
промурлычет заветное слово и снова сощурится
понимающе…

Так беспечно - безжалостно время выносит
из забытой всеми ветрами лачуги
вороха не сгодившейся ни для чего одежды, -
мне теперь не ходить в люди, не носить имя,
не складывать письма вчетверо
удесятеряя желание видеть тебя непременно к ужину,
ранить и непременно в самое сердце
сперва - блеском глаз, потом - изумрудов,
и следом - словом, жестоким,
словно удар кинжалом
в спину; затем, что я знаю, чем кончится бал -
тем, что сделает нас друг другу ненужными:
я состарюсь, ты станешь бессилен
изменить кровотечение времени
к ангельски - белым цветущим вишням,
к старой скрипучей качели, где я обмирала
от невозможности счастья, к груди прижимая,
топя в тонком кружеве платья, комочек, томящийся болью –
котенка, без имени, прошлого, без наважденья
иметь все ненужное, эту набитую прошлыми
мечтами, одеждой, привычкой не есть в одиночестве, -
лачугу на резком обрыве…