And All This Jazz

Я не знаю, как петь, - у меня не осталось слов.
Б. Г.

Наш лечащий врач
согреет солнечный шприц.
А. Башлачев

И снайпер на соседском чердаке
давно уж спит, опершись о двустволку.
Ad Rotory


***
Гуляем по кичливым небесам,
порою запинаясь о приметы,
не заполняем бланки и анкеты,
но верим в колдовство и чудеса.
И снайпер на соседском чердаке
бросает надоевшую двустволку,
напяливает шарф и треуголку,
пьет двести и закуривает «Kent».
Вся истина – в движении светил,
в любви и в своевременных цитатах.
Не будет никакого компромата
в том, чтоб себя опять перевести
на языки внимательных и древних –
на хинди, абиссинский и санскрит,
отметить медицинский год «03»
и обмануть зарвавшееся время.
Теплеет ощутимо. Тает снег.
и прорастают зернышки граната.
А мы с тобой ни в чем не виноваты,
в нас нету места злобе и войне.
Пропахший январем и ночью свитер –
скорее запихни подальше в шкаф.
А вслед за ним отправится тоска –
пришла пора  проснуться, удивиться.
And life’s an elevator to the sun.
Эй, наверху! Еще немного света
для тех, кто, забивая на приметы,
гуляет по кичливым небесам!

***
Я не знаю, как петь, – у меня не осталось слов.
Можно вспомнить, но знающий правду – нем.
Если я виновата в том, что с тобой – тепло,
не думай об этом. Что толку в моей вине…
Они всегда стреляют, не целясь, наверняка.
Порой попадают, но это не более, чем обман.
Представляю тебя защитой от сквозняка.
Иногда удается, но стыдно. Должна – сама.
Пятна на солнце едва ли возможно смыть.
И неважно, где ты, даже неважно, с кем.
Не имеет значения, как празднуют смерть зимы
дети медных богов, играющие в песке.
Далеко не в первый (но не в последний) раз
мысленно – только мысленно – провожаю тебя домой.
И за нами следит всеобъемлющий лунный глаз.
А подробности, как всегда, перешлю письмом…

***
Апрель состоится. Плачу за это любую цену.
Если не хватит, ты мне добавишь, правда?
Конечно, его не купишь в торговом центре,
но это – пустые подробности, мелочи, моя радость.
Пишутся новые книги, слагаются новые строки.
Постепенно пьяно-загульным становится воздух.
В небо взмывают Ясен Перец и Ясен Сокол.
Значит, все просто, любимый, все очень просто.
Воспитание чувств – мы все проходили по Цвейгу.
В любой дороге лучший путеводитель – Кафка.
У меня есть билет оранжево-желтого цвета,
спальный мешок, пара яблок для пущего кайфа.
Вверх по теченью плывет резиновый мячик –
дольше времени, хотя нам отпущен всего лишь час, и
порой, когда ты смеешься, чувствую, что расплачусь…
Все-таки, непостижимо-странная штука – счастье.

***
Шуршит винил. И «Вежливый отказ»
нам предлагает танцы по-японски.
Из по-вертински «слишком честных глаз»
глядит апрель и ярко брызжет солнце.
Шуршит винил. Слегка скребет игла.
Мы слушаем почти что раритеты.
И режет горизонт напополам
охвостье неопознанной кометы.
Шуршит винил. И Боуи поет
о шуточном межзвездном суициде.
И Зигги Стардаст, выходя на взлет,
силен и одинок, как Мартин Иден.
Шуршит винил. Все мечутся «дорзы» –
закрыты входы, выходы и окна.
И слюдяные крылья стрекозы
потяжелели, сникли и промокли.
Шуршит винил. Пластинки чернота
становится понятной и знакомой.
And all this jazz – вся эта суета –
нам помогает выбраться из комы.
Все заливает талая вода
«One of These Days». Покуда хватит сил –
я жду тебя. Тогда. Сейчас. Всегда.
Под музыку. Пока шуршит винил.

***
Как калькулятор, считаю, считаю, считаю дни…
Ты занимаешься тем же, хотя упрямо молчишь.
Черт из омута вкрадчиво шепчет: «Тони, тони!».
Ну уж нет. Пока побарахтаюсь. Дудки! Шиш!
It depends, моя радость. Конечно же – it depends.
Мы зависимы. У каждого – по десятку «от».
Как обедневший денди, что тратит последний пенс
на чистку штиблет (какой же он, право, мот!) –
мы, ничтоже сумняшеся, такие подписываем счета,
что повалят в обморок надежный швейцарский банк.
Хвост виляет собакой. Она хочет избавиться от «хвоста».
Тебя ожидает Мосбан, меня – сиамский близнец Ленбан.
Под бурчание тех, кто уверен, что все это – очень зря,
и благами намереньями устилает мне путь в тюрьму,
рисую тебя одетым в шелестящие листья календаря
и надеюсь, что вскоре оборвем их по одному.
Вдвоем мы куда богаче, чем пресловутый Крез.
Там, где ступаем мы, – начинает расти трава.
Любви – параллельно. Она не знает про «it depends».
И это – то главное, в чем она целиком права.

***
Это все лирика, милый, – так уж заведено.
Как говорится – «к штыку приравнять перо»?
Ладно уж, не к штыку – меня устроит стилет.
Я слыхала, цирюльники «для здоровья» пускали кровь.
Так сделаем это рифмой. И, кстати, еще налей
весны в коньячный бокал. Выпей сейчас со мной!
Камень розовый, цвета рассвета, – так уж заведено.
Мы выстроим этот город среди пыли и старых стен,
и где-то в его переулках обретем единственный дом.
Черной китайской тушью тень наносится на плетень.
Если глотать весну – то до ватерлинии, до
запределья. И, милый, подальше гони минор!
Все мертвые здесь танцуют – так уж заведено.
Отзвуки этой пляски прольются в мою ладонь.
Стуча подковой на счастье, время пустится вскачь.
Слегка улыбнувшись, перед тем как исполнить долг,
солнечный шприц опять согреет лечащий врач,
чтоб окончательно – и во благо – нас допоить весной!


***
Хочется жить – стиснув зубы, упрямым рефреном,
без лишних предлогов, без грима и без декораций.
И, подскажите на милость, какого же хрена
стылой земле отдавать свои чистые краски?
Хочется жить. Хочется жить. Даже слишком.
Каждый твой шаг и вдох-выдох пуская под кожу.
Эта весна стреляет раскосым соцветием вишни.
Этой весной я люблю тебя – неосторожно,
самозабвенно, в два сердца, не глядя на $-цену.
Черт им судья – пусть даже поставят на счетчик.
Здесь бесполезны учения Павлова и Авиценны.
Хочется жить. И любить тебя дольше и четче.
Хочется жить. Ради апреля на темных ресницах
твоих. Я не умею – «прощай», я могу лишь – «до встречи».
Пусть повторится все, Господи, пусть повторится...
за глянцевым утренним чаем – светло и беспечно.

***
Безумный мир играет соло,
и лучше, право, не смотреть.
Мы поняли, что значит – холод,
мы вспомнили, что значит – смерть.
И жизнь пытается застыть,
признав конечность всех сюжетов.
Односторонние мосты,
пустые лестничные клетки –
все умножается на два,
теряют память дни и числа.
Темнеет густотой Нева
у мощных лап тех самых сфинксов.
Ведется строгий бухучет,
все пленки попадают в сканер.
Но нас любовь подстережет
на старом раскладном диване.
Сегодня будет слово «да»,
а завтра будет – как захочешь.
Бог весть, какие города
запроектируем мы ночью.
Безумный мир играет джем,
все перемелется и канет.
Но мы нашли себе сюжет,
что не кончается веками.

20-23.03.03 г.

NB. В этих стихах использовано энное количество названий групп и в разной степени скрытых цитат из песен, я считаю, что не имеет смысла все их переводить и раскавычивать. Это больше знаки времени и определенного круга, чем несущие смысловую нагрузку вставки. Т. е. они имеют смысл только для тех, кому их переводить не надо.