Сказ о ста пятидесяти

Полтораста воинственных всадников, несущихся по склону горы,
Кажутся отсюда букашками, ползущими по листку дерева.
Комиссаром, наган выдернувшим из кобуры,
Представляется свинья, носом роющая землю подле корней его.

Трюфеля подавали на приёме с салатами, кулебяками, соусами.
Арабского шейха потчевали шампанским, закусывал он, конечно, анчоусами.
За левую ногу подвесили поваренка, на кухне укравшего куриную шейку.
Высекли, побрили налысо, отдали на воспитание шейху.

Корни дерева уходили глубоко под землю, к сАмому её ядру.
Оттуда оно черпало сведения о будущем, а также сонмы метафор и рифм.
Однако термиты уже терзали его могущественную кору
И на смену ему новое дерево из зернышка рациональности выращивал Логарифм.

Крысолов опрыскал углы дома, особенно пятый, и укатил
Домой, дописывать очередную главу неоконченного романа
И только царь крыс, избежавший смерти, спрятавшись в норку его кармана,
Во впалую грудку мстительно колотил.

Арабский шейх каждую ночь насиловал бедного поваренка, вора куриной шейки.
Поваренок поклялся убить повелителя пустынных странников,
Но последний и сам склеил ласты, за ужином подавившись трюфелем.

Свинья, рыщущая в поиске этих редких грибов, гробила с пакостным хрюканьем
Дерево, татуированное на спине крысолова по имени Пал Палыч Рватников,
Который шугал ее логарифмом линейки,

Ведь он был когда-то прорабом узкоколейки,
Идущей через самое сердце горы, по которой неслись теперь с улюлюканьем,
Свистом и гиканьем те самые полтораста воинственных всадников,

О которых уже было сказано выше,
Везущих мешок трюфелей куртизанке, за день его пожирающей,
С нетерпением их ожидающей
В средневековом Париже.