Как бы в дамский альбом иронические стихи к 8 марта

                Прощальное               

Нет, я не лгу, что я уеду …
Я лгу себе, что прибегу
в ваш дом к прощальному обеду –
лишь чемоданы соберу…
(ах, чувствую, что на беду)

Что за столом, как горький пьяница,
со смаком я начну икать,
чтоб повод дать тебе раскаяться,
ко мне любовь твою унять…

До неприличья громко ложкой
я буду в чашке чай студить,
и пну твою породистую кошку,
и буду твою маму злить…

И нож как будто бы случайно
с тарелки на пол упадет –
я не хочу, чтоб ты печалилась:
уеду я - пускай другой придет…

И напоследок я неловко
за скатерть зацеплюсь ногой,
чтоб чешского фарфора грохот
плач заглушил прощальный твой.

Не плачь, родная, что несчастна,
и что не съедена еда…
Я не пришёл - и уцелела чашка…
Гудят «в дорогу!» поезда…


Вдохновение
               
Мне жаль, родная, вдохновенье –
такой же временной инстинкт…
Увы, погодные явленья –
залог, что Муза прилетит…
Она, в отличье от аэрофлота,
мер безопасности не признает:
летает лишь в нелетную погоду –
в искусстве все наоборот…

Скажу грубей, что вдохновенье –
есть гармональное явленье,
усугублённое погодой,
а так же временами года.
Как гон маралов, птичий ток –
один исход, один итог:
там – продолжение в потомстве,
здесь – за столом марание листа…
Ну что за мерзкое подонство!
(ты видишь, тут какое сходство!)
Зачем так истина проста!?

И чем прогноз погоды хуже,
чем яростней разгул стихий –
тем вероятнее: в чернильной луже
я выловлю стилом стихи.
(гарантия – в чернильной луже
уже резвятся головастики-стихи)

Представим так: что лёгкий дождик
японской танкой снизойдёт…
А ливень, скажем, затяжной --
многостраничная поэма…
В осеннем небе слабенький просвет –
вот вам, пожалуйста, сонет…
И уж само собой понятно,
когда на солнце выступают пятна,
тут берегись – ни сна, ни воли,
не дай вам Бог подобной доли:
как раб, прикованный к галере,
слагаю песни как Гомер…
И муза, Зевесова дщерь,
надежно охраняет дверь.

Живу я, к счастью, на равнине,
от моря очень далеко,
и вот поэтому я лирик –
в руке перо, а не весло...
Ну, скажем так: с погодой повезло.
Нет бурь, штормов и ураганов,
землетрясений Бог не дал…
Одна надежда, что затменье
даст проявить пиитов дар.
Увы, случается оно раз-два в столетье, 
ждать его - почти напрасная надежда.
Давай-ка, скинем мы одежды
пока тепло…
Люби меня моя «старушка»
пока такой погожий день
Хотя, конечно, я не Пушкин,
но у меня найдется кружка
в ней трупик прошлогодней мушки
и крошки от засохшей плюшки –
свидетельства былой пирушки,
от каторги свободных дней…
Скорей в неё вина налей!
Лови момент, пока не просит
поэта к жертве Аполлон…,
пока не болдинская осень,
не грянул гром…
-А что потом? А что потом?
-Не знаю, право, я не гений,
спроси-ка лучше у Евгения…
А, впрочем, знаю – все завянут розы,
придется перейти на прозу…


Не звони!…

Я отключаю телефон,
не зная, что тебе ответить,
когда раздастся этот звон,
что громче всех звонов на свете…
В своём жилище как в аду
я и боюсь его и жду…
Вот бьют часы – час ночи третий,
и час четвёртый …  Знаю ты
звонила мне уже раз десять.
Не терпится тебе сказать,
что я тебе уже не нужен,
и ты уж больше не придешь
для нас двоих состряпать ужин.
Но не позволю я себе
скончаться от недоеданья,
и связь с тобою сохраню,
не дав сказать слова прощанья.
И стает снег, весна откаплет,
но телефон мой будет глух,
чтобы раздался в двери как-то
твоей руки набатный стук…
Такой малюсенькой и  нежной,
такой ухоженной руки…
Твой тихий стук – он громовержен!
так бьют мужские каблуки.
Я не открою дверь – зачем? --
в твоей руке коса смертельная.
Я горсть таблеток быстро съем
и в миг окончатся мученья.
И в этом выгода для всех:
умру, не будучи в долгу
у телефоновых компаний…
Видал я все звонки в гробу! –
не будет больше ожиданий…
Finita! Номер отключаю…
ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту…
Дальнейшее – молчанье!


«К черту!»

Ты меня послала к черту…
Ну, теперь зови назад.
Я несчетно раз в дороге
вспоминал твои глаза:

в них горел огонь презренья
за стеклом очков —
без намека на прощенье
в глубине зрачков

Что за сук ты увидала
у меня в глазу?
И опалой наказала,
не пролив слезу…

Нарубила толстых бревен
острым язычком…
Не слизнула прегрешенья
ты с моих зрачков…
 
За три дня успел далёко
я уже уйти
по дороге, что так громко
указала ты…

Твоему суду послушен
как дикарь — табу.
Не зовешь меня обратно —
я почти в Аду...

Я ушел – мне нет прощенья -
Бог тебе судья!
Но на случай возвращенья,
изощрённое отмщенье
приготовил я:
Без обиды и упрека,
дивной красоты
я с обочины дорожной
принесу цветы.

Я не первый, не последний
этот путь прошёл…—
и Бодлер, должно быть, тоже
там цветы нашёл…


            Ты
   
Зеленым к черному касаясь,
из белого стекая в пурпур,
ты на палитре бытия
всегда нечеткая фигура…

То дождь, то град ты,
снегопад…,
то зелень по весне…
То проблеск белого луча
в осенней серой мгле…

Из золота творишь ты глину…
Из камня — платину и ртуть.
Люблю тебя — меня отринешь…
Я отвернусь — падешь на грудь.

Кричишь, безмолвствуешь и шепчешь…
Ласкаешь — гонишь прочь свирепо.
Как ураган вдруг налетишь…
И миражом явишься светлым.

С улыбкой умирать привычна,
в слезах рождаясь лишь на миг —
при том, что антропоморфична,
волшебно изменяешь лик…

Не ведая сомнения и страха,
ты вечно юная вития…
Я Богом вылеплен из праха…
Ты — из ребра небытия.


Криминальное…

Увы, история банальна
как дважды – два:
случилось все на почве сексуальной
под действием вина…
Моя вина!
И скажут судьи в один голос:
ты уступила мне в борьбе —
он твой пружинкой светлый волос
блестит уликой на ковре…
То вспыхнет, то во тьме увянет
меж вспышек молний чередой
криминальным арабеском
на ковре псевдотурецком
контур тела будто меловой…
Твой!
О, это место наслажденья,
целую твой примятый ворс…
И для сокрытья преступленья
я не включаю пылесос!..
Пусть будет все как в ту минуту:
светило бра…
Я очерчу воображеньем
случайное расположенье
руки, плеча, бедра..,
головка — влево,
и будто бы бегущих ног,
распластанного тела…,
банальный слог, но —
«лебединой шеи»…
И мысленно продолжу взгляд твой
за порог —
через минуту после наслаждений
ты улетала «словно мотылек»…
Прости мне пошлое сравненье —
себе не льщу…
Тебе поспешное спасение прощу.
Мы квиты:
Ты ранена в угоду рифме,
я — убитый…
Но, чур! не верь некрологу в газете,
что я ушел, как в дверь, в окошко.
Поэты — дети:
они и умирают понарошку…
С меня вода как с гуся..,
и я еще влюблюся!


      Любовь и диета
    иронический романс

Я закурил — безмолвного вопроса
в моих глазах не смеешь ты прочесть…
Ты вышивала, кажется мне, розу…
Хотел я знать: когда мы будем есть?

Зачем, зачем страдать не евши?
Я бодр и строен без поста.
Ну что за блажь твоя диета,
когда ты тоже не толста…

Сигарета все тлела меж пальцев,
вился дым к потолку как змея…
Ну, а ты вышивала на пяльцах
и еще не кормила меня…

Зачем, зачем тебя я слушал?
Зачем я дал себе обет:
на завтрак жирного не кушать,
на ужин — только винегрет…

Я ощущал смертельную угрозу,
ведь жизнь моя рвалась как нить...
Ты вышивала увядающую розу —
меня ж не собиралась накормить…

Зачем, зачем дарил букеты
и пил Абрау с ней Дюрсо…
И даже где-то стал поэтом,
купив ей пяльцы и кольцо

Ты молвила: от сытости вся проза —
поэт голодным должен петь…
И я целую недовышитую розу…
Ах, как ее хотел бы съесть!

Зачем, зачем мне быть поэтом?!
Люблю я прозу бытия…
Дай мне по-киевски котлету! —
как гражданин прошу тебя.

Я понял по тому: как ты сидела,
как яростно колола полотно,
как мой голодный взгляд не разумела —
не любишь ты! и, может быть, давно…

Зачем, зачем же пить мне водку?
Да и вина не пригубить —
когда нельзя мне есть селедку
и поцелуем закусить…


     Пусть…

Пусть отпечатки наших
папиллярных линий
застынут в глине...
Пусть след стопы твоей как лист
окаменеет в иле —
чтоб археологи потом
узнали — мы любили!
ты здесь прошла.., я за тобой…
Мы вместе были!

Мы вместе шли нога к ноге —
к реке спешили…
Нас жажда мучила любви —
мы рядом плыли…

И пусть пролежанный диван
покрытый пылью
нескромно скрипнет о любви
в комиссионном магазине…

Пусть зеркало покроют трещины —
ну, что с того…
В моих глазах всегда увидишь
свое прекрасное чело…

Пусть на щеке моей горит
твоя пощечина —
то не закат любви…
Еще чего!


  Грехопадение

Не Ева ты
Не грешный я Адам…
В твоей руке не яблоко — банан.
Торговый знак на нем — не Божия печать…,
и, можно бы того не замечать,
но я банален:
твой дар излишне сексуален…
Ты сладости его наивно рада,
но сладость та горчит предвестьем Ада!
Напомню, что из яблока компот
смакуем мы который год…
Кто любит огурцы, кто — киви,
но я, отнюдь, не простофиля,
и знаю: стоит дар принять —
захочется тебя обнять…
И к черту полетят запреты,
я даже стану вдруг поэтом,..
жизнь покатится кувырком —
«кочерга за кушаком»…
Ах, все, конечно, выдет боком…
Я даже стану мизантропом,
а может быть и филантропом,
пойду по всем известным тропам:
лишь о тебе начну мечтать
и след ноги твой целовать…
Ничто не дорого мне в мире!
Вся радость мне — в моем кумире!
В твоей любви лишь верю мощь —
ты дашь и засуху и дождь…
Дождя нет — буду лить я слезы…
В расход пойду — дарить мимозы, розы…
Велик ли грех, дарить цветы?! —
уж зреют ягоды беды:
всего себя тебе предам
за твой надкушенный банан!
Приняв твой дар, беды не чая,
познаю многия печали,
забыв, что заказала мать
от женщин фрукты принимать…
Но съесть банан или орех —
лиши повторить Адамов грех…
Но чтоб погрязнуть во грехе
я поскользнусь на кожуре!
У яблок тоненькая шкурка...
Бананья кожа — вам не шутка!
Неверный шаг — и я в постели:
Христа забыв, служа Венере,
впаду в святую немоту
твою увидев наготу.
И поздно кается я буду,
моля Иисуса, Раму, Будду,
что «больше делать так не буду»,
что сам, поверьте, не пойму
как я попался на уду…
И что всему виной мороз,
весенний авитаминоз…
Посыплю голову я пеплом,
сорвет одежды с меня ветром —
свою узрею наготу:
я беден, грешен, весь в поту…
И окрылен одним желаньем —
повеситься на дереве бананьем!
Увы, бананов нету тут,
они ведь в Африке растут…
Эх, чтоб не впасть мне в эту ересь,
пойду-ка выпью горький херес…
Мы раз уж изгнаны из Рая —
не до бананов, дорогая!
И чтоб закончить, наконец,
дай на закуску огурец…
Хотя постой! Три раза тьфу —
я лучше сам его возьму:
из женских рук — все черту в помощь…
Греха как зерен полон овощ!
Чем черт не шутит, Боже мой,
соблазн быть может овощной:
с времен Адама грех фруктовый
Лукавый заменил на новый…
И будем мы еще сто лет
греховный кушать винегрет,
со смаком уплетать салат,
мостя себе дорогу в Ад….


Подражание Ронсару

Одной любви — уж поле заросло,
не слышится оружия бряцанье,—
я ночи посвящу, отбросив щит,
ненужную опору воздержанья…
Пусть отразится в нем не кровь,
не ярость набегающего гунна...—
одна лишь ты, моя любовь,
ночей моих прекрасная луна…
И день мы посвятим любви, и вечер…
И не придет слуга,
не упрекнет:
вставайте, сир, проспите вечность               
и вашу славу кто-то украдет…
Нет Царства, Родины!
В поход крестовый
не кличут рыцарей,
чтоб гроб Христовый
освободить от сарацин…
Лишь бой единственный — в постели!
Прости нас, Божий Сын!
…И пасть в сражении крестом —
то поза утомленья:
я головой к окну,
ты чертишь пыль перстом
на спинке ложа…
Мы ждем трубы —
возобновить сраженье… лёжа
До смерти! До изнеможенья!

И пусть зеленые юнцы не знают,
что на щите отдать концы –
не кончить означает…


        Тайное 

Ах, европейская нескромность:
про тайную любовь свою
поведать всем — какая гордость! —
издать книжонку  в стиле «ню»…

Но я, как скромный славянин,
не расскажу о наших ласках…
Быть может только как грузин
тост подниму за пол прекрасный

Мне радости не принесет,
тщеславие не утолится,
когда о той любви прочтет
пошляк, завистник и тупица…

И, приобщась к любовной тайне,
старик, юнец и онанист…
заложит словно бы в гербарий
между страниц увядший лист…

Пусть наш скандал и крик
продлится только миг…
На вечность буква  обречет
пусть только ресторанный счет…

Я и стиху — музыке слова
не доверяю тайн алькова
Не расскажу я даже в прозе
о нажитом в любви неврозе…

И о твоей любимой позе…




Афоризм напоследок:
…………………………………….
У тебя под ногтями следы
чуждой мне социальной среды…