Перчатки 2

Мы сидим в этой забегаловке и пьем пиво, отвратительный и вредный напиток, но мы пьем его, потому что это слабый алкоголь, а сильный нам ни к чему, и к тому же он дешев, что важно по причине вечного отсутствия денег, а следующая причина, подкупающая большое количество людей, его демократичность и общепризнанность, как слабоалкогольного напитка, обладающего неким вкусом и стилем, что как всегда одновременно и правда и неправда, поскольку все эти измышления  ничего общего с реальностью не имеют, так же как исследования ученых, доказывающих полезное воздействие кофе и сигарет на человеческий организм в умеренных дозах. И известны эти специалисты, со своими изысканиями, все равно братья по разуму, сколько бы ни отмежевывались, все что-то гениальное в собственное оправдание хочется открыть, подвести базу под имеющиеся факты,  привычки. Но мы пьем его, нам нужно где-то сидеть вдвоем, может, и обошлись бы мы и без пива, но такова уже сложившаяся традиция, и оправдания различных опросов тестов и экспериментов так и остаются оправданиями, играющими на руку, подыгрывающими, и ничем иным кроме этого, подложна любая статистика, в финале сводимая к одному единственному человеку, не возможно заложить достаточного количества факторов описывающих процесс, цепляются один за один, разбегаясь цепочкой по областям, только сознательные реакции в модель заложить человек способен, а движут его, зачастую совсем и не они, и не на открытие чего-либо направлены исследования, а на утверждение собственных мыслей и идей, родившихся игрой разума, и разумом же пытающихся утвердиться. И мы знаем прекрасно, о не просто бесполезности, подобных изысканий и воздействий, а о реальном действии, самом настоящем разрушении организма, избиении тела, плачущего, внутри слезами заливающегося, если сосредоточиться и прислушаться, как дым сигарет впивается иглами в легкие, как под ногти, но можно не слушать, не слышать, можно уничтожить собственное обоняние, бесполезное здесь в особенности, в забегаловке этой, пропитанной запахом масла и пищи на нем приготовленной, забивается оно никотином, запечатываются ноздри, не самая сильная боль в этой жизни, можно и потерпеть, можно и от нее получить удовольствие, и забавно так смотреть на людей выкуривающих пачку сигарет в день, а к мазохистам себя упорно не причисляющим, считая это областью жутких извращений, хотя творят их над собой, самим себе не признаваясь, с интервалами короткими в течение дня.
Кофе, алкоголь, сигареты, да миллион еще вещей в этом списке, легкие галлюциногены, слабые наркотики, шоколад ли, специи, чай, не отличающиеся по принципу действия от сильных, но запретите мне дышать, запретите мне любить, эту девочку сидящую напротив меня, опьяняющую, отнимающую голову, вводящую в безумие, самый сильный наркотик, который можно придумать. Пиво, как препарат, опасно, нарушением гормонального обмена, а что может быть страшнее, чем сорванные с обычного своего пути, маленькие планеты, движущие вселенную, пересекающуюся с миром внешним, обязательно, пусть не отслежено, просто фантазией головы пересекающиеся, но имеет ли это значение, если мы точно уверены в этом, вся вселенная отступает перед нами, когда сидим мы в маленькой забегаловке, делясь впечатлениями дня прошедшего, в течение которого не виделись, почти целую вечность, десятком-другим часов отмерянную.
Сколько всего успело случиться, новых тайн, миров, событий пробежать по экрану окружающей действительности и кануть в небытие, сколько планов и мыслей успело родиться, исчерпаться страхом, растаять в морозном воздухе, в котором продолжают мерзнуть мои руки, когда иду я встретить ее, с мерзнущими моими без перчаток руками, о которых я рассказываю между всем остальным, встречей моей с друзьями, ночными беговыми дорожками пешеходов, одинокими желтыми фонарями, делящими мою тень на составляющие, ползущие медленно по улице утоптанного снега, сопровождая меня, среди хищных жадных лучей движущихся мимо машин, равнодушием случая, металлом бездушным своим, способных разорвать таинство жизни, наплевав на правила запретных сигналов светофора. Тонкой такой нити, которую прядут норны, и наконец, вырисовываемся на полотне их, двумя персонажами я и она, потерявшимися в этих каменных  джунглях, среди миллиона мертвых теней, две ниточки перекрутившиеся в начало причудливого узора, нашедшие друг друга, в разных ритмах существования, меняющихся мирами своими, моментами прожитыми порознь, среди маленькой харчевни, с бокалами пива в руках. Оно необходимо по другой причине совсем, этот разрушитель способен рушить все, организм ли, границы между нами, нестыковки, и с каждым глотком тают они, сближая нас, удаляя от окружающего смрада кухни, засилья пластика, мороза за окнами, идиотских слоганов - пословиц о том, что пиво - жидкий хлеб, и прочее и прочее, никакого отношения не имеет оно к хлебу, в неимоверных количествах поглощаемому только там, где слишком хорошо помнят ужасы второй мировой, и голод, сопутствующий ей, в другом мире, забывшем об этом, едят хлеб в виде макарон ли, чего-то еще, заменяя его продуктами более полезными, не на одно тупое набитие желудка направленными, но мало волнует нас мир окружающий, нет зависти ни к одному из них, есть у нас свой собственный, что нам до действительности за окнами, далекими ли, близкими ли, что до правильного питания, когда нет такой возможности, но есть неистощимая фантазия, превращающая сигаретный дым в аромат благовоний.
И потеря перчаток, таких дорогих мне вещей, подарка, историю которого я рассказываю, в ответ ей на эпизоды прожитого дня, огорчений и радостей его, таких обычных, но непременно важных сейчас, самых значительных во всей вселенной для меня радостей и огорчений, из неприметных деталей состоящих, таких  милых и трогательных, жестоких и суровых, как и вся эта жизнь, горьких и веселящих, как пиво в бокале. А она протягивает мне свои перчатки в подарок, и даже не подарок, а самый настоящий дар, мгновенного импульса поступок, от самого сердца импульса, и нет ничего дороже для меня, чем пара этих маленьких вязаных существ, которых я не могу принять, ведь тогда будут мерзнуть ее руки, маленькие и милые.  И не стеснялся бы я носить  их, синих в полоску осьминожков, бесконечно в вязке хитрой своей растяжимых, накрывающих руки мои, когда она просит примерить их, два комочка на половину ладони, как будто еще не остывших от ее тепла, стягивающих пальцы, делая их как бы тоньше и длиннее, что то гомосексуальное примешивается в руки, обтянутые ими, но все равно мне, ведь это твой подарок, и какое дело кому, но не могу я принять их сейчас, а она обещает мне принести завтра другие такие же, потому что у тебя их две пары, и одну она отдает носить мне, чтобы, идя по улице, я вспоминал о ней непрерывно, грея руки в кусочке ее.
И рассказываю я об утренней оттепели, принесенном предчувствии весны, а она утверждает, что я все это выдумал, не было ничего подобного, и погода за окном не подтверждает моих слов никак, снова сильный мороз с облачками пара, как дыханием драконов вырывающихся из ноздрей в застывший каменный воздух, застывший среди серых каменных коробок, покинутых нами, и опасаюсь уже я, что померещилось мне это с похмелья, ну да и ладно, главное, что не мерещишься мне она, греющая в кармане своей рукой мою, отдающая на морозе губы перед прощанием, обещающим новую встречу и долгожданную весну, избавленную от замкнутости в коробки забегаловок, давления взглядов окружающих нас каменных троллей, и свежий воздух, после всех этих длинных зимних одиноких ночей. И возвращаюсь я домой, с ощущением совсем не морозной ночи, пропитанной шелушением кожи на отмороженных руках и отступающим тупым пивным опьянением, а ощущением другого совсем опьянения, опьянения тобой, вкусом губ твоих, вкусом весны, уже видимой за горизонтом нескольких оставшихся дней, вкусом жизни, наступающей по всем фронтам существования, невидимкой носящейся среди застывшего на морозе воздуха, не способного отморозить мне руки, вынутые уже из карманов, потому что не нахожусь я сейчас в этом мире, в совсем другой вселенной мысли мои, с ней, в тепле ее квартиры, и греет мои руки любовь, от самого сердца вытекающая, рвущаяся потоком тепла наружу, как вырвется скоро, уже угадываемая намеками листов календаря, весна.