Поэма о комнате в новодевичьем монастыре

     Есть в наших днях такая точность,
     Что мальчики иных веков,
     Наверно, будут плакать ночью
     О времени большевиков.
                Павел Коган, 1940 г.
                I
«На бульваре Гоголя клены опадали…»
Мне от этой песенки смутно на душе.
Двадцать листопадов мы там наблюдали
Из окна квартиры на первом этаже.
Этажей четыре. Ныне дому век уже.
Над подъездом совы на манер атлантов.
Зданье проектировал архитектор Кекушев
Из плеяды русских «ар нуво» талантов.
Мощная контора нынче в этом здании.
«Росвооружение» - так ее зовут.
Видимо, какие-то секретные задания
В окнах за решетками обсуждают тут.
А когда мы жили там, помню, то и дело
В центре обсуждений квартирный был вопрос.
До войны квартира вся была у деда –
Профессор-гидротехник и «вес» имел, и «спрос».
А затем в «ежовщину» дед был заграбастан.
И на «уплотнение» вселился Бочевер –
Клан, глава которого хитрый и рукастый
Моисей Минаевич – строитель-инженер.
А всего жилплощади было в той квартире
Три квадратных метра на каждого жильца.
Теснота повсюду. Очередь в сортире.
Мелкие обиды. Стычки без конца.
В кухне керосинки коптят без остановки.
Жили, как в окопах, в соседском окружении.
(Неужели в память об этой обстановке
здесь и окопалось «Росвооружение»?)
Впрочем, жили мы не совсем как выжиги.
Только что окончилась Великая Война.
Люди были добрыми: слава Богу, выжили,
Жизнь теперь наладится, благо есть она!
И вопрос квартирный разрешить надеялись.
У моих родителей был неясный шанс.
Ласковое, странное слово «Новодевичий»
В разговорах дома слышалось не раз.
Им обозначалось в жилищном красноречии
Некое наследие холостяцких лет:
Дом или квартира в палатах Новодевичьих.
Это вот жилище – главный наш сюжет.
II
Был отец романтиком странствий и иллюзий.
Любимые писатели – Лондон и Брет Гарт.
Сначала он – бойскаут, а после революций –
В движеньи пионеров,  в движении «юннат».
А затем в издательстве «Молодая Гвардия»:
Журналист-полярник, трубка, перстень, китель –
Этакий бродяга из страны «Бретгартия»…
Как попал он в древнюю женскую обитель?
Монастырь прикрыли что-нибудь в двадцатом.
Выгнали монашек и прочее «жулье».
Вот тогда «гвардейцам» - этим неженатым
Бездомным атеистам - дали там жилье.
Поселились люди в монастырских стенах,
А отцу достался деревянный дом.
Неказистый короб комнатенок тесных –
Невысок был статус раньше живших в нем.
Дом стоял в пролете двух квадратных башен.
Позади – зубчатая «кремлевская» стена.
Два комнатных «отсека», один отсек – папашин,
И веранда ветхая на двоих одна.
О комнате отцовской в памяти лишь «блики»:
На столе огромном лежал моржовый клык.
А по стенам – карты, картины, книги, книги…
Навсегда запомнился сладкий запах книг.
III
После журналистики отец ушел в географы,
Но была открыта для всех его обитель.
Приходили летчики, художники, фотографы…
Был меж ними Яшка – Троцкого любитель.
Начались аресты всех «оппортунистов»,
Яшка тут почуял: близок его миг.
И статьи и книги троцкистов-коммунистов
Спрятал в Новодевичьем меж отцовских книг.
Время исполненья худших ожиданий
Наступает быстро… Неясно, почему,
Но троцкиста Яшку за «груз» его «деяний»
Явились арестовывать у папы на дому.
Получилось так, что славные чекисты,
Словно бы законность была у них в чести,
Место задержания посчитали «чистым»,
Поспешив без обыска «добычу» увезти.
Так отец Лубянки избежал нечаянно,
Яков же отправился в далекий Бодайбо.
Двадцать лет на приисках выжил он случайно,
Но зато о золоте знает он «дай Бог!»
IV
Суть простых событий темна невероятно!
Сумму их последствий не предугадать.
Что бы было, если бы «славные ребята»
Все-таки решили квартиру обыскать?
И тогда б отец мой «загремел на небо»,
Выражаясь проще, исчез бы навсегда.
И тогда меня бы в этом мире не было.
Никогда бы не было! Такая ерунда…
С этих пор отец мой опасался многого:
И родной милиции, и родни в Литве,
И отчества Адольфович, и соседа нового,
И фамилий собственных - почему их две?
Никогда со мною ни слова о политике,
Ни слова о правительстве, ни слова о вождях.
Только о ландшафтах, об их сезонной ритмике,
О друзьях и странствиях, о грибных дождях…
Ну а что же комната с ласковым названьем?
Моисей Минаевич – «великий» инженер –
В то скупое время «нашел», построив зданье,
В нем себе квартиру за счет СССР.
А затем Минаич сменил излишки личные
На наши «новодевичьи» - все-таки «навар»!
Обживать мы стали две комнаты отличные
С окнами большими с видом на бульвар.
V
И опять в квартире судили-говорили.
И опять «квартирный» в центре был вопрос.
Мол, сосед наш новый - Пушкин по фамилии,
Леонид Сергеевич - редкостный прохвост.
Новая бабенка - каждый понедельник.
Каждый вечер – пьянка, крики в телефон.
Жулик беспардонный. Бабник. И бездельник.
Про него недаром в газете фельетон.
А другой сосед наш - мой ровесник Толька –
Бабкой помыкает, взрослым всем дерзит.
Хлопает дверями. Хулиган – и только!
А мамаша Маня за Толькой не следит.
Про вопрос квартирный разговоры эти
Вяло продолжались еще двадцать лет.
Взрослые старели… Подрастали дети…
Впрочем, эта повесть - на иной сюжет.