Градусник трутнем не поднимался ртутью...

  Градусник трутнем не поднимался ртутью выше верхней границы гранитного памятника. Мои фиолетовые волосы не старятся и меня это радует - тем более с синевой после ванной онЕ, чуть-немного сиреневые, так оттеняют глаза беспокойно-безумные, что хочется нюхать и гладить поверхность шершавого зеркала.
  Серебрянный звон от ногтей отлетающих, когда пилорамой я грязи с-под них выколупывал, пленяет внимание и завораживает: оттаивает застывше-смороженное вынимание - любить начинаю за стенкой товарища, и таракан успевает об этом ему донести, поспешно сбегая от взгляда влюблённого моего.
  В проёме дверном, весь сливаясь от гнева такого же красно-кирпичного как тысячи дланей построивших эти строения, спрессован со рёбрами стеночек в сладком цементом соитии, и пломбою беленькой я им украшение, разящее временем. Прогнило без смрада уюта покорно-домашнего жилище-хранилище жгуче-медузовой юности - и соком янтарным из желчи несдержанной грубости защитник истёк, на дверные петельки нанизаный.
  А влажность среды заставляет желать много лучшего, и столбик термометра грудью-сердечком наполнится, и выстрелит кровь в вены стёкла хрустальные: мой дом - моя крепость зарыта в земельку могилою.