Прогулки. Из сборника стихов

I

Хищенье скул, зрачки сторожевые,
в движеньях, щебетах - нам виден этот жест,
здесь оборотни, зрящие окрест,
да фонари, как фосфоры живые!

Вот в сквер летят, вот бросятся бежать,
передразнить, легко переэкранить,
чтоб, осмотрясь, обдуманнее ранить,
когда уж ни окликнуть , ни позвать.

А город ждет... Все круче и смелей
какой-то черт повадкой осьминога
накатывает деготь и елей,
чтоб скрыться в них, как в мути небосвода.

Да в окнах черных, будто поводырь,
свистит слепцам печальный нетопырь.


II

Как во сне, пелена, переулки,
да деревьев качается ряд,
как я рад, дорогой, как я рад
совершать эти чудо-прогулки.

Там и ямб, и хорей, и дактиль,
и фонарь, заглядевшийся в воду,
вдруг окрасят в серебряный штиль
вечеревший бульвар и погоду.

Как я рад, дорогой, как я рад
совершать эти чудо-прогулки
во Тверской достопамятный ряд.
Переулки мои, переулки!

По кому ж эти листья шумят?
Анфилады печальны и строги.
Как я рад, дорогой, как я рад
этой странной предвечной дороге.


III

Сойти в Ла-Манш, где катится метро,
в туманный дол, где чопорные бритты
и городов скупые сталагмиты
бросают в полночь злое серебро.

Лелеет Дух надменное число,
ему единства призрачного - мало!
Влекутся тени к паперти вокзала,
иллюзии - желаемое зло.


IV

Слава Богу, что Телешев мирно живет -
вечно видеть ему безмятежные своды.
Нам даруется благо высоких забот,
тихозвучная нега печальной природы.

Все причастно вокруг: и скамья, и трамвай,
благодарных старушек беспечные лица.
Неужели, загадочный, отческий край,
суждено только в слове  тебе сохраниться?

Старый ворон ли я? Все смотрел и смотрел,
как щебечут они - одинокие птицы,
уходя в свой торжественный, гордый предел,
будто завтра подругам уже не проститься!


V

Чарует нас сверкающий бульвар.
Его оковы не преодолеем.
Навеен сон космическим Орфеем -
простер крыла дерзающий Икар.

Сигнальный луч сверкнет неодолимо,
и резкий холод обезумит рот.
Не смей смотреть! Он виснет и плывет,
и взмоет ввысь уму непостижимо.

Непознанный, загадочный предмет,
пугающий Стрельцом и Водолеем.
Понять его едва ли мы сумеем.
Нас породнил языческий рассвет.

И этот внятный, быстрый диалог
к утру услышат улицы пустые.
Когда во тьме рассветной мостовые
вдруг обнаружат пепельный исток.

И страх ночной над твердью монотонной
оставит след, душе непосвященной.


VI

Вот анапест и сонный дактиль,
розовеют хореи и ямбы,
в предрассветный серебряный стиль
налетят, как стрижи, дифирамбы.

И печалясь, и будто смеясь,
из морозно-торжественной клетки
тянут мне кругосветную вязь
в звучных ритмах застывшие ветки.

Как я рад, дорогой, что в ряду
обстоятельств, бесславно мелькавших,
я опять этот день проведу
среди листьев, так щедро опавших.

Вот и ветер. "Давай побыстрей!"
И спешат бестелесные листья -
ямб, анапест, дактиль и хорей,
Древа жизни багряные кисти.


VII

Над башней Эйфеля послушной чередой
текут волной невидимые связи
над хладной мглой раскинувшеийся грязи,
овладевающей мечтательной душой.

Какая-то забавная персона
заходит в бар, задумчиво молчит.
Но миг один - и время полетит
в холодный блеск надземного перрона.

А Темзы луч туманнее сквозит,
чтоб дальше мчать к таинственным бульварам,
когда в Архангельском томительным пожаром
уже объят осенний реквизит!

Покровский, Яузский, Рождественский бульвар
с французской, английской туманною душою!
И снова осень властвует Москвою
и раздает желтеющий нектар.

Тех фонарей златое серебро
встречало нас у каждого метро!

Забудем ли теченье этих лет,
осенний шум и странную усталость,
когда всего печальнее казалось
не распознать божественных примет?!

1986 г.