Кузнецкий Алатау

Кузнецкий Алатау.

1

Я сижу и поддерживаю огонь,
Грею руки и обжигаю ладонь
Третьей кружкой горячего чая,
Как там ты, она, он, они, оне?
Никаких не вижу знаков в огне,
А иных телеграмм не чаю.

За сто вёрст кругом - никаких столбов,
Телеграфных, стало быть проводов,
Или прочих почтовых связей.
Даже если вдруг Ельцин сляжет в гроб,
Иль несчастье: засуха, там, потоп -
Не узнаю ни в коем разе.

И куда не глянь - зелень тешет взор,
Речка, лес, гора - весь мой кругозор,
Не шарман, ну да то не страшно.
Ноют ноги и плечи - тяжел рюкзак,
В котелке становится кашей злак,
А какой - нам уже не важно.

Здесь и вправду нет не домов не крыш,
Здесь такая глушь и такая тишь,
Что я в город уже не верю...
А пока я всё излагал в стихах,
Чай успел остыть и костёр зачах...
Насекомые тут как звери...

2

На тропе я - труп, на горе - слабак.
Во попал поэт, как Иван-дурак.
Дураку везёт как Дин Риду.
Комары и слепни грызут чело,
За моё неверное ремесло,
Только Бог шепнёт, мол, не выдам.

Раззудил плечо комариный зуд,
Кто не знал мошки, тот не знал зануд,
Ввечеру спирта двадцать граммов,
Полежи, поспи, может всё пройдёт,
- Что ты шаришься, словно идиот,
Что, выносливый? - Нет, упрямый.

3

Ни тебя ни ног под собой не чую,
Я который день - где упал ночую,
И я ел с ножа, и я пил из луж.
Я бывал два раза на шаг от края,
Я теперь точно знаю, что не летаю.
Блудный сын, отец, если помнишь - муж.

Здесь такие горы, такие дали,
На моих зубах больше нет эмали -
Я сжевал её продвигаясь вверх.
Мои руки - крюки, ноги - мозоли,
И на мне рубаха из пота и соли,
Я забыл, что такое смех.

Я уже приручил, приножил дорогу,
Камень сам-сусам мою ищет ногу,
Чтоб удобней было ноге.
На ветру и солнце дубеет кожа,
Про себя я всё чаще слышу «сможет».
Есть такое слово в тайге.

Но найдётся конец у любой дороги,
Я устал мечтать о родном пороге,
И иду не меняя курс.
Твоё имя эхом на каждом шаге,
На стихи, увы, не найти бумаги,
И в ушах рефреном: «вернусь».

4

Я ни тпру, ни ну, лишь ползком вперёд,
До обеда кончился мой завод,
Не хватило запала, пыла.
Я умылся потом, потом мошкой,
Леденец, взлелеянный за щекой,
Оставляет во рту вкус мыла.

Я забыл, кто я и зачем я здесь,
Лишь прочухал, то, что живой не весь,
В голове только: «Левый, правый».
Кем я был вчера, кем сегодня стал,
Я готов умереть, услыхав: «привал».
Что там подвиги, доблесть, слава...

Попирая гору, болото, мох -
Наш ботаник походный, отнюдь не лох,
Мне назвал его имя: сфагнум.
Я запомнил это на пятый день,
На скале свою оценивши тень -
Толи лося, толи мустанга.

Высота - всего - километр шестьсот,
Залетает муха в открытый рот,
Нет слюны, не сглотнуть не сплюнуть.
Счастье бьёт ключом, струйкой ручейка,
Божий дар белёсого ледника:
Как глотнёшь - не вздохнуть, не дунуть.

Всё же есть за что страдать и потеть,
Пробираясь тропою, где шёл медведь,
Проклянать любую погоду...
Можно чай сварить, в котелке собрав,
Из семи немыслимых трав состав,
И смотреть, сквозь огонь на воду.

И вода горит, и огонь течёт,
Значит время спать, я теряю счёт,
Перевалам и тропам горным.
Позабыл язык слово: «стол» и «стул»,
Мне уже плевать, я уже лизнул
Золотое сеченье корня.