Несколько стихотворений 1985-2025

Илья Франк. Печальный дядя
Стихи



Аннотация-предисловие

Здесь собраны почти все мои стихотворения, написанные с 1985 по 2025 год. В книге четыре раздела: "Новое" (2023—2024), "Среднее" (2020—2022), "Начальное" (1985—2015) и "Последнее" (2025).
Я родился в Москве в 1963 году, с 2020 года живу в Царском Селе. В 1985 году я окончил МГУ, затем работал по профессии — преподавателем немецкого языка, а также переводчиком и редактором книг для осваивающих чужие языки (о «методе чтения Ильи Франка» смотрите на сайте franklang.ru). Написал также пару пособий по немецкому языку («Экспресс-курс немецкого языка», «Немецкая грамматика с человеческим лицом») и культурологическую книгу «Прыжок через быка» (это главная моя поделка, размещена на сайте russianeurope.ru).



НОВОЕ
2023—2024



Из гостей

Семья возвращается из гостей:
Мужчина из крепких костей,
С ногами, руками большими
Идет в направленьи машины.

И женщина в платье плывет,
Как светлый водоворот,
Причем движется не в одиночку,
А ведет за собой дочку.

Я смотрю на это в окно,
Уже вечер, довольно темно.
Вот и всё: они уезжают,
Из поля видимости исчезают.



Осень 2023-го

Осень.
Осы в сини.
Золотые ворота
Куда-то.
Царское что-то,
Как когда-то.

Мальчик
Поднял в небо пальчик.
Там самолетик —
Железный животик.
Он убьет вас
И нас.



Снежок

Падает снежинка —
Бледная сволочь,
Точно падший ангел
С тысячью рук.

Был чудесный звук,
Но вышла запинка.
И не встанет Ванька
После этой ночи.



* * *

Это печальная история
О серебряных рыбках в море,
Мечущихся косяком
Над радужным песком,

А также о каплях с крыши,
Падающих в бочку всё тише
После дождя на даче,
Словно успокаиваясь от плача,

Не говоря уж о детской подруге,
Что стояла в обруче-круге,
Утверждая, что ее из плена
Нужно спасти непременно,

А в конечном счете о велосипеде,
Который никуда не поедет,
Потому что на него не сядет
Печальный дядя.



* * *

Как будто плачет в храме
Кто-то у иконы
В двух шагах перед нами,
И мы слышим стоны,
Замедление и устремление,
Шепот и восклицание —
Соловьиное будто пение
Или ручья журчание.

Мы ничего не видим,
Нам чудится то, чего нету…
Давай поскорее выйдем,
Кинув в ящик монету.



Сон

звезды колышутся под ногами
и почему-то слушаются меня
облака сами
складываются в оригами
ночные деревья
пегого выводят коня
и странным образом верится
в дорогу над головой
и в прочую нелепицу
на конном пути через поле
клевера снежной зимой



Вместе

Два обнявшихся человека
Улетают, словно праздничный шарик,
В синее, детское небо,
Где висит золотой фонарик,
Где встречают их белые тени
В серебристых, лучистых одеждах,
Не будя их. Где, цвета сирени,
Воздух всё реже…



На выставке картин Сурикова

Царевна Психея, расширя глаза,
Идет меж свечей и сестер.
Степан-душегуб, заморозив глаза,
Глядит на каспийский простор.
Солдатик скользит и таращит глаза
В провал и в бессмысленный бой.
Что видите вы пред смертью, глаза
Человека с больною рукой?



(Речь идет о картинах Сурикова: "Посещение царевной женского монастыря", "Степан Разин", "Переход Суворова через Альпы", "Человек с больной рукой" — почти автопортрет (портрет, выражающий собственное душевное состояние), написанный незадолго до смерти.)



* * *

гладящий не прикасаясь
плачущий серебром
лапками перебирающий
собранное добро
глядящий без обиды
в пустующую даль
тянущий качающиеся нити
паучок-печаль



Сон о метро

Проворонив свою остановку,
перешел, чтобы ехать обратно,
причем сделал это довольно ловко —
прямо по шпалам, как когда-то
в детстве через железнодорожное полотно.
Только теперь это было метро.
Я был не единственный малый,
ожидающий поезда. Рядом
некоторые ложились на шпалы,
посылая в туннель свои взгляды.
Но, к нашему удивлению,
поезда шли лишь в одном направлении.



Почудилось

Да нет же, это не листья,
За открытым окном мотаясь,
Шумят так пусто-глухо,
Что страшно их понимать, —

То папа с мамой на кухне,
О чем-то опять препираясь,
Говорят непонятно-быстро,
Уложив меня спать.



В итоге

Можно промолчать, но если
поговорить об итоге,
то человек, сидящий в кресле,
невыразимо убогий,

щурясь, видит в волшебной яви,
сияющей за окном,
как бы жемчуг в темной оправе
на теле женском родном.



Дорожка через пустырь

Перед тем как более или менее
лишаешься памяти, разума,
а также отваги,
скажем, пойти куда-нибудь одному
или купить какой-либо билет,
случается некое просветление,
словно какая-то пустынная, свободная зона,
отчасти схожая, пожалуй, с чистым листом бумаги,
путь через которую кажется знакомым,
как когда-то в Останкино через пустырь и снег.



Из Поля Гогена

Я девушка, идущая по берегу,
а не пожилой художник,
несущая в руках плод
сочный и круглый.
У меня жемчужные серьги,
брови тонкие и бестревожные,
замкнутый алый рот
и выпуклые губы.



Послышалось

Кто-то говорит: Илюш!.. —
Это мама или время.
Кто-то спрашивает: Слышишь?
Ты к могилке-то придешь?
Мы тебя совсем разденем
И увидим, что ты ложь.
Мы тут ложками-костяшками стучим
И таких, как ты, едим.



Проблема с компьютерным креслом

Кресло скрипит как-то совершенно жутко,
смазал — никакого эффекта.
Впрочем, толку нет слуху быть чутким,
постепенно привыкаешь к дефекту,
в том числе и к тому, что хотел вроде что-то
выразить, но потом засмотрелся
снова в окно, а там охотится кошка,
вся подобравшись, — ну разве не весело.



Духовный стих о мыши

мы не знали а мышь умерла
не шурша вдруг ушла далеко
где в сторожке небесной жила
голубое пила молоко

и совсем незаметна была
хотя небо неглубоко



* * *

Сыграй нам песенку, сосна,
помахивая веточкой, —
и чтоб была она грустна
и завивалась ленточкой.

Пусть карие глаза коры
нас светом заливают,
ведь от природы мы добры, —
они об этом знают.



Счастливая пара

Две пушинки, сцепившись, летят:
одна выше, другая ниже,
а потом наоборот,
то к траве, то к деревьям ближе.
Ветер, обормот,
поддувает под них — и рад.



* * *

тростник иссохший у воды
прозрачной весело-огнистой
прохладно-ласковой струистой
склонился к ней ища следы
былого в бездне серебристой



* * *

Вы ведь знаете картину Гирландайо:
мальчик смотрит на старика,
старик смотрит на мальчика, рука
которого покоится на старике.
Гора, цвета сгущенного неба, виднеется вдалеке,
и дорога вьется из этого далека —
нежного цвета — деревья, холмы и храм огибая.



* * *

Дочка длинные ушки надела,
отчего наша улица повеселела:
где только что поспешали хмурые люди,
выставив вперед носы и груди,
теперь прогуливаются легкие эльфы —
кто куда, и делают селфи...
А когда прискачет огненный конь
и всех эльфов обнимет его огонь,
ушки их задрожат, словно свечки,
и они улетят — они ведь не человечки.



* * *

поднявшись на воздушную ступеньку
переставая видеть чепуху
переступая всё что на слуху
так долго тренькало обманной тенью
переходя туда где нет ходов
где белый кабинет где нет врагов
или друзей а есть рентген и где
ты светишься в прохладной темноте



Сказка о безумном принце

туфельку примерив небосклону
принц увидел что она подходит
на море надев свою корону
радостный по берегу он бродит

видимо напрасно он столь долго
взаперти сидел укрывшись пледом
а теперь вот превратился в волка
ветер накорми его обедом



* * *

Если ты уже добрался до грустного края земли,
просто иди не спеша к церкви Покрова-на-Нерли,
которая растет на том конце поля,
словно белокаменные покой и воля,

но перед этим, возможно, ты увидишь белого льва
в счастливом сне, и его улыбающаяся голова
посмотрит на тебя так,
как будто ей нравится такой чудак,

а затем он пойдет по полю с тобою рядом,
помахивая цветущим хвостом, подбадривая тебя взглядом,
пока ты не дойдешь до самого конца
и, поглядев вверх, не увидишь львов и Давида-певца.



На старом месте

в этой комнате никого нет
ни меня ни тебя нет
тут свободно проходит свет
сероватый уличный свет
а меж тем мы с тобой обнялись
посредине стоим обнялись
нас не видит милая дочь
нас не видит старушка-дочь



Картина Рембрандта

В тот нежный мрак, где ждет уже художник,
уйти готов, кто видит старика
печального, — и кажется несложным
в нем тень свою узнать и двойника,

чтобы затем, шагнув к нему в картину
и за спину сутулую зайдя,
стать им самим — и взглядом темным, длинным
смотреть на зал, уж не ища себя.



СРЕДНЕЕ
2020—2022



В Екатерининском парке

Когда тебя уж больше нет,
Ты можешь погулять по парку,
Пройдя с того на этот свет
В Екатерининскую арку,

Заметить золото и сталь,
Почувствовать осенний ветер
И уточкам скормить печаль,
Ненужную на этом свете.



Метаморфоза

Вставая тяжело со стула,
Напрягши мускулы лица,
Сначала двигаюсь сутуло
И понимаю, что в отца

Покойного я превращаюсь
— Не в бабочку, не в птичку, нет! —
И сам с собою препираюсь
На кухне, через тридцать лет.



* * *

Закрыв глаза, я вижу стену
Примерно в метре от меня,
На ней я наблюдаю смену
Картин, не видных в свете дня.

И — удивительное дело —
Я бесконечно счастлив тем,
Что жизнь дневная пролетела,
Не зацепив меня ничем.



Дурацкое

Поезд на самом деле остановился
Там, где он должен был остановиться.
Вот и билет у меня настоящий,
И проводница мне улыбнулась.

Постук колес наконец прекратился,
Только я медлю с подножки спуститься,
Ибо неведом мне путь предстоящий...
И проводница мне улыбнулась.



Осенняя считалочка

Что висело, то упало,
Что стучало, перестало,
Что светило, потемнело,
Что свистело, онемело,

А потом перевернулось,
Отразившись в глади водной,
Потянулось и очнулось
В тишине, от тел свободной.



* * *

Когда придержит вдруг коней
В июльском небе Феб лучистый,
Я вижу землю — и под ней
Плутона околоток мглистый.

Я вижу зимний небосвод
Сквозь зеленеющее лето —
И милых теней хоровод,
И темную основу света.



Снежная маска

Налепленная маска ледяная
На дерево корявое в снегу
Улыбкою от края и до края
Меня встречает в парке на бегу.

Перебирая палками, я мимо
Скольжу и всё же вижу пред собой,
Что жизнь моя той рожицей хранима —
Случайной, снежной, нежной и живой.



С мамой в аэропорт

Такси разбрызгивает снег
В той давней мартовской Москве —
Я снова в детстве — и во сне
Мы устремляемся к весне

На дальнем крымском берегу,
Где в это время всё в цвету,
Где куртку, шапку снять смогу
И где я камни соберу.



Сон о добром превращении

Покойные папа и мама
Идут по дорожке со мной…
Пойдемте, родные, нам прямо,
Я вас проведу, я живой.

Сначала дойдем до забора —
И в «дальний» отправимся лес.
Был дальний, стал близкий: мы скоро
Придем под прохладный навес.

Насколько меня вы моложе!
Я много чего расскажу…
Ну вот, например… — но, похоже,
Я вместо рассказа жужжу.

Все трое, вдруг выдвинув крылья,
Летим над студеной рекой…
Не требуют вовсе усилья
Ни воля, ни смерть, ни покой.



Песенка

в сером воздухе осеннем
ходит ангел по ступеням
я Иаков ты Иаков
путь пустынный одинаков
был бы если бы не эта
лесенка из тьмы и света



* * *

Приснившийся какой-то город,
Не сотворенный человеком,
В котором я — ни стар, ни молод —
На равных существую с веком,

В котором нет старинных зданий,
Нет современности постылой,
А есть лишь череда свиданий
С грядущей будущностью милой —

С затейливой архитектурой,
Придуманной веселым магом,
Согласною с моей натурой,
Меняющейся с каждым шагом.



* * *

Внутри лица еще одно лицо:
Закрой глаза и погляди во тьму —
Наверное, перед своим концом
Сквозь внешнюю сухую кутерьму

Таким увидишь самого себя —
Совсем другим, каким бы быть ты мог,
Когда, любовь родную не губя,
Ты шел бы мимо всех чужих дорог.



* * *

Я точно знаю, где мой рай:
гурзуфской набережной край,
где ждал я маму каждый день.
Она спускалась по ступень-
кам каменным, идя ко мне…
Я скоро буду в той весне.



НАЧАЛЬНОЕ
1985—2015



* * *

Когда подступит смерть, как ветер
С горчащим привкусом травы,
Вдруг забывая всё на свете,
Ты вспомнишь кружево листвы,
Увидишь: лиственные тени
Живой пронизывает свет...
Спроси о смерти у растений —
Они зашелестят в ответ.



* * *

Век девятнадцатый люблю я наблюдать.
Что мне в нем нравится — и сам того не знаю...
Халат. Слуга Захар. Беспечности печать.
Демьянова уха. Я чувства не скрываю.

Любовь, свобода... но: не все ли нам равно...
Приметы, Грандисон, три карты, эполеты...
Прожекты, клевету положим под сукно.
Корнеты, аксельбант, кабриолеты...

Две ножки, Скалозуб, найду ли уголок...
Поэт, не дорожи... ну, сват, как пить мы станем...
Частица бытия, побег, обитель, Бог
И холод на душе, и тем сильнее раним...

И осень я люблю, когда корабль готов,
Но плыть нам некуда. Везде есть капля блага
И темный дуб, гумно, и разговор без слов,
И гений красоты, перо, кинжал, бумага...



* * *

Бабочкой лети, стихотворенье,
Над крапивой, розой, ежевикой,
Каждый миг меняя направленье, —
Беззаботной, легкой, многоликой.

Я бы тоже так хотел кружиться
Над бедой, любовью и судьбою,
В сторону порхнуть и с жизнью слиться —
Золотой, зеленой, голубою.



* * *

                Изобрази Россию мне...
                Михайло Ломоносов

Любовь и смерть стоят передо мною,
Их лица одинаково прекрасны.
Пиши, художник, кистью роковою
Портрет судьбы — императрицы страстной.
Ты у любви возьми тревогу взгляда,
В излучины бровей вложи разлуку,
Пусть держит розу — говорят, так надо,
И пусть шипы до крови ранят руку.
Возьми у смерти мертвенную бледность —
Пусть будет белым твой мазок последний,
Возьми свободу, равенство и бедность:
Все братья мы, когда она в передней.
Ведь мы в России. Положив морщины,
Смени, художник, розы на морозы,
Пиши портрет Марии Магдалины,
Спасителя не видящей сквозь слезы.



* * *

Уже стемнело. Летним садом
Пройдемся мы в последний раз.
Белеют боги. Странным взглядом,
Как нищие, глядят на нас.

Давай на память. Две монетки
Исчезли в зеркале воды.
И весело шуршали ветки
За две минуты до беды.



Саврасов "Грачи прилетели"

Погода начала к весне ломаться,
Теплее стало — вот и прилетели,
И, словно дети малые, резвятся
На зимней неразобранной постели.

Земля и небо, церковь, снег и воды,
Три домика, над ними колокольня,
А за забором даль и ширь природы,
Душа глядит — и ей уже не больно.

Ей чудится возвышенная сила
В березах тонких, в очертаньи храма,
И кажется, что всё в себя вместила
Какая-то невидимая рама.

То ль прилетели, то ль во сне приснились —
Постойте, колокольни, не трезвоньте! —
И словно бы нечаянно скрестились
Две веточки на темном горизонте.



* * *

Мелькнет любимое лицо
В последний раз, как бы случайно, —
И сделаешься подлецом,
И нет прощенья на прощанье.

И вспомнишь сто восьмой псалом:
Злодея не ведут на плаху —
Проклятье сам наденет он
И подпояшет, как рубаху.

И неожиданно поймешь
Под лампою дневного света,
Что жизнь прожитая есть ложь
И что ты поздно понял это.



* * *

Пусть все рассыпалось на части, —
Заройся в осень с головой.
Забудешь хлопоты о счастье —
Услышишь ветер над листвой.

Все кончено. Войди в осенний,
Сквозной, почти прозрачный лес,
Где пятна света, пятна тени
И жизнь протерлась до чудес.



* * *

Двадцать первый век еще страшнее,
Только почему-то не больнее
Ощущаешь эту страшноту…

Оттого, что он ненастоящий —
Как дельфин, на берегу лежащий.
Этот век — как кислый вкус во рту.

Покарябай кожу у дельфина —
Как картон она. И вот картина:
Афродита вышла из воды.

Ну признайся, это невозможно…
Подойди, притронься осторожно —
Никого. Лишь пустота и ты.



* * *

Облако тяжелое, резное
Над ковром, сплетенным из травы.
Небо голубое, неживое.
Чуть позвякивает жесть листвы.

Продолжая жесткую картину,
Взгляд стальной отметим у реки.
Ветер упирает иглы в спину,
Пляшут солнца злые огоньки.

Человек, бряцающий кимвалом,
В этой инсталляции живет.
Через ветви смотрит, как в забрало.
Только тем и мягок, что умрет.



* * *

Колеблющаяся занавеска,
Комода темная громада.
Кузнечики стрекочут резко,
Их слышно хорошо из сада.

А на веранде светит солнце,
Луч косо падает на стену.
Стучат в квадратные оконца
Деревьев локти и колена.

А от калитки по тропинке
Идет ко мне навстречу мама.
И рамка на старинном снимке
Мне кажется дверною рамой.



* * *

В неземном изгибе занавески
Вы меня заройте после смерти,
Я сегодня получил повестку
Долгожданную в пустом конверте.

Так прощай же, вечный детский садик,
Узкий шкафчик, мир, пропахший супом,
Солнышко, как маршал на параде,
Салютующее людям-трупам.

В детстве можно лечь спиной на санки
И, поскрипывая, въехать в небо…
Жизнь есть смерть, а именно буханка
Съеденного на морозе хлеба.



* * *

Бугорки, и трещинки, и пятна,
Словно воробьи, слетелись, сели —
И стена вдруг сделалась понятна,
Как понятен снег весной, в апреле —

Человеческий в своем надрыве,
Тающий, изрытый письменами,
Словно крылья бабочки в порыве
Трепетном, наполненном глазами.



* * *

Я живой кораблик из бумаги,
Я плыву по небу голубому,
И бумага не вбирает влаги,
И дорога горняя знакома.

Или вот: одет в сюртук зеленый,
Я кузнечик, от всего свободный,
Стрекотаньем только окрыленный,
К ремеслу иному непригодный.

Я сижу в качалке на крылечке,
Не жалею о прошедшем мимо…
Цепь распалась, и ее колечки
Раскатились и звенят незримо.



Вот так (Эмиграция)
                Отчего да почему
                На глазах слезинки?
                Это просто ничего,
                По любви поминки.
                (Песня)

Вот так. Ну ладно, русская зима.
Я улетаю, милая тюрьма,
Не сосчитав еще твои снежинки.
«Сестра его дворецкого»: вперед
Выходит Дина Дурбин и поет
С акцентом легким: «…по любви поминки».



* * *

Души детских игрушек
Проживают в раю.
Смотрит плюшевый мишка
На хозяйку свою —

Эту зрелую даму,
Что ревет по ночам, —
Водит призрачной лапой
По дрожащим плечам.



Другой Гринёв

Навстречу снегу едет Петр Гринев,
Старинный путь по-сказочному нов.
И степь кругом, и в сердце — пыл и честь,
И нет сомненья, что Россия есть.

Потом — пороша, не видать ни зги,
И кто теперь друзья, и кто враги?
Топор, веревка, Маша, Пугачев...
И вечный снег скрипит: Гринев, Гринев!..



ПОСЛЕДНЕЕ
2025



* * *

Сидящий в поликлинике человек,
из-под полуприкрытых век
глядящий на противоположный стул
с таким ощущением, будто перешагнул
на чужую летающую тарелку,
цепляющийся за деталь спинки — безделку,
за сияющий металлический шарик —
за ненастоящий такой фонарик...



* * *

Бобр
не добр.
Добр, как ни странно, серый волк
на картине Васнецова,
выносящий снова и снова
Ивана и Василису
из темного леса.
Когда бестолковая сказочка приблизится к концу,
улыбнись его усталому лицу.



* * *

волнующиеся на солнце волосы
летающее над коленками платье
прыгающий браслет у запястья
к тому же порывы голоса
говорящего по телефону
быстро меняющимся тоном
замирающего по мере
удаления явления
представительницы юного поколения
оставляющего ощущение ветра



* * *

прогуливающийся местный мистик
вдруг видит что горькое солнышко
есть всего лишь осенний листик
или чье-то красное перышко



Жизнь

оторванная пуговица
гладкий кружок
с шершавыми дырочками
держу тебя дружок
словно чужими пальцами
как поденщик дневную выручку



* * *

медуза медуза
жгучая муза
шевелящая цветными юбками
продвигающаяся не за покупками
наслаждающаяся холодной водой
поддерживаемая тяжелой средой
сжимающаяся при мысли о прибрежном горючем камне
ты близка мне



Хорошее кино

музыка сначала легкая
а потом проникновенная
титры кончаются и вот
дальше уже просто кино
то есть простор
без опор
впрочем обыкновенная
история в меру мягкая
в меру жесткая
словом похожая на жука
живого пока



* * *

На повороте тропинки —
красные паруса:
Летучий голландец.
Просто усталость.
Это слезинки
туманят глаза.
Просто гвоздики
и лучиков солнечный танец.



* * *

любое движение
самое жалкое и бессмысленное
как то: пересыпание песка
из ладони в ладонь
или помещение
ноги в чужой след
или перекрестное
шатание стаи в облаках
или же незнакомого
встречного человека
отведенный в сторону взгляд
получает напоследок подсветку
прощальное скажем так освещение



Уходящий художник

вдоль обшарпанной стены
мимо сломанной ограды
видный нам лишь со спины
он уходит и мы рады
видеть как он тает там
превращаясь в мелкий дождик
в капельный тарирарам
в ветерок что морщит лужи



* * *

если шагнуть в картину
например в Грачи прилетели
и улечься там как в постели
этаким Гулливером длинным
то можно верхнюю половину
тела расположить наискосок
на снегу прошлогоднем пятнистом
а ноги вытянуть немного вбок
и вдаль к облакам волнистым



* * *

там были еще
какие-то несчастливые
существа в темноте
по дороге в детсад
наверное те же
что теперь в плаще
невидимки днем
терпеливые
где-то рядом стоят



* * *

Так, ключи.
Свет выключил,
воду закрыл.
Вроде бы ничего не забыл.



На сайте russianeurope к этим стихам есть иллюстрации (в книге "Печальный дядя").