Дорога уходит в небо

* * *

Дорога уходит в небо.

По скрещенным параллелям

запутавщейся планеты

спешили, но не успели.

Дорога уходит в небо.

Исчерпан кредит сомнений.

Но верю, решает спор

Ответственность и терпенье

за собственный дискомфорт.

Но нажитое не хранится,

Рассеивается в никуда.

На сердце - следы от шприцев,

Ведущие счет удач.

И глупо ждать снисхождений.

В холодной железной мути

спешащих нагромождений -

- мучительный поиск сути.

И глупо ждать снисхождений.

 

Пилат

Мой рассудок смущен, и рождаются сонные козни

в липком клейстере клеток разлезшейся ткани, места

беспричинной тревоги пестреют, как черные гвозди

на кровавых ладонях распятого мною Христа.

 

Маньяк

Прошлое было грязным.

Мое и всех поколений.

Холодно бедному разуму

в вакууме нетерпенья.

Невозмутимость времени -

- дулом на мой висок.

Я рос из гнилого семени,

брошенного в песок.

Я выходил на улицу

и убивал прохожих,

кутался в плащ, сутулился,

делал смешные рожи.

Мыши шуршали сонно

крыльями где-то рядом.

С кончиков перепонок

капало трупным ядом .

 

* * *

Я знаю, что я был болен.

Железная зябь реки

и высь твоих колоколен

Рвала меня на куски.

И шла меж облезлых стен

с косою в руках старуха.

Меня привлекает тлен,

как высшая форма духа.

Устала душой кривить

собака в медвежьей шкуре.

Банальность твоей любви -

- в махровости чьей-то дури.

С апломбом первопроходца

возможно ль построить дом?!

Но с этим нельзя бороться,

как с падающей звездой.

Осмысленность - там, где скорость.

Движенье неповторимо.

Откладываются ссоры

В растущей периферии.

Поэтому так непросто

Стряхнуть паутину слов.

Душа согревает космос,

Но умертвляет плоть.

 

* * *

"И если вы назовете Отцом Того,

Который нелицеприятно

Судит каждого по делам….."

(Послание Апостола Петра)

 

"- А что же вы не берете его

к себе в свет?

- Он не заслужил света, он

заслужил покой".

(М.Булгаков "Мастер и Маргарита")

 

Все должно быть так, как единственно допустимо.

Прорастает семя, ломая кору земли.

Мне так часто хотелось увидеть лицо без грима

и прочесть похожесть на каждом из этих лиц.

Многоцветный мир мне не видим и неприемлем.

Я спутал море и сушу, веру и блуд.

Помоги мне взлететь и оставить себя как землю,

а поиски смысла - всегда бесполезный труд.

Я привык делить ощущенья на боль и сытость.

Но я знал как легко монастырь превратить в бордель.

Откровенье - щит. Позволяет не быть открытым,

не верить разладам и не делать ставку на хмель.

Тебе быть Отцом, а мне - лишь приемным сыном,

и вечно ходить с протянутою рукой.

Стремящийся ввысь станет жертвой своей вершины.

и будет, как в сказке, приют и вечный покой.

 

* * *

Не смотрите на розовый куст

в тишине привокзального сквера.

Расслабляться - дурная манера

в крепкой связи недружеских уз.

На арене души, как в постели,

много голых, устроившись в ряд,

как убийцы на страшном похмельи,

пересохшие рты отварят.

Дайте зависти слово сказать.

Этот облик везде узнаваем.

Есть привычка в набитом трамвае

выцарапывать чьи-то глаза.

Незаметно, по малой слезинке

обессилив себя наповал,

клен засох от жары и бензина,

распластавшись корнями у шпал.

Не смотрите ж на розовый куст

В тишине привокзального сквера.

Расслабляться дурная манера

в клейкой грязи разнузданных уст.

 

* * *

Напыщенные, как мишени.

Безжалостные, как орлы.

Под грузом собственных решений -

- на самом кончике иглы.

По мелочам, по мелочам

услышать музыку комфорта,

и быть особенного сорта,

прослыв любимцем палача.

Быть падшим ангелом. И вновь

на падших делаете ставки

в предвосхищении иной

к всему известному добавки.

Залог терпения души -

- не торопиться делать вывод,

не впасть в серьезную игривость

и не наверстывать в тиши.

 

* * *

Кто на любой жаре не тянул ядовитую влагу

и без ритма в душе никогда не тревожил струну,

обретет тишину и получит все то, что желает,

потому что не будет у этих желаний в плену.

Пусть разрушится храм и его разнесут на щебенку,

и расколется небо на тысячу маленьких неб,

но природная грубость задавит рожденную тонкость,

как расплата за гнев и мое невнимание к ней.

Пройдя по трясине несущего гибель болота,

единственный раз мне запомнился сделанный шаг,

когда темнота распахнула глухие ворота

и сжег чешую шевельнувшийся огненный шар.

 

* * *

Тянется жир

пленкой по суше.

Жертва визжит,

сделаться тушей

обречена,

завороженно

пялится на

нож, раздраженный

взгляд мясника

ловит и лижет

кровь с башмака.

К сильному ближе

всякая тварь

предпочитает

быть, и едва ль

преобладает

страх, далеки

сальные думы.

Твердость руки,

взора угрюмость

делает честь

нижнему чину,

узость плечей

чья излечима

лишь палача

статусом, или

шубой с плеча

верящих силе

собственных рук.

Тешась игрою,

вырвется вдруг

из-под контроля

голый инстинкт.

Кубарем в пропасть

плод полетит

прошлого, стропы

вверх не рванут,

сук не зацепит.

Легче уснуть.

Сцену нелепей

выдумать - труд

для Мельпомены.

Те, кто умрут,

знают ей цену.

 

* * *

Имитаторы ощущений

и любители парадоксов.

Безобидное увлеченье -

- одиночество и удобство.

В суете - подготовка к мысли.

Что-то загнанное вовнутрь,

неосознанное как выстрел

и уверенное, как кнут.

В каждом правиле есть поправки.

Но когда началась игра,

если сильно завысить ставки,

можно выбиться в шулера.

Не убийца и не разбойник,

будешь впредь собирать плевки.

Он хотел тебя взять с собою.

Но ты не дал Ему руки.

 

 

* * *

"…Точно голос нечеловечий,

превращенный из звука в луч."

Н.Гумилев

Видишь пещеру в скалах?

Там глубоко внизу

тот, кому вечно мало,

копит свою слезу.

Бросив свое жилище,

на полосу равнин

ночью в поисках пищи

он выходит один.

Гадов и паразитов,

духов лесной глуши

тянет к себе магнитом

темень его души.

И на поляне - шабаш,

крики ему: "Виват!"

Словно цыганский табор,

странные существа.

Звезды туманят разум.

Зелень и свет равнин

хочет он взять все сразу

в карстовый лабиринт,

чтоб обладать живущим

на рубеже веков,

сделаться вездесущим

и не прощать грехов.

Солнце с немым укором

небо зальет зарей.

Гады ползут по норам

между корней берез.

Смрадно, как гору в теле,

сердце гноит тоску.

Лунные параллели

в вечности потекут.

Круты в горах ущелья,

высь нагоняет жуть.

Держит свой путь отшельник

к новому рубежу.

Нежно разлита в мире

утренняя роса.

Мир становится шире,

слышатся голоса.

Неразличим в природе

их ритм и размер.

Сила слов не доходит

до глубины пещер.

Стыдно смотреть на солнце,

чувствуя мир живой.

Маленькое оконце

сверху над головой.

Трупы лежат в траншеях,

значит спасенья нет.

Камень висит на шее

грузом ночных побед.

В день по четыре пуда

разных земных пород

он выносит оттуда,

делая глубже ход.

Строчки о страшной каре

лезут из-под пера.

Черных крылатых тварей

раненный маскарад.

Бойко идет работа.

День разгоняет сон.

Но до морского грота

вдруг докопался он.

Пьяный холодный ветер

солью разъел уста.

И никаких на свете

не было больше тайн.

Через конец в начало

вырвался небосклон.

И пал он двумя лучами

срезанный с двух сторон.

 

ПОЕДИНОК

Из широких ворот два жестоких бойца

выезжали померяться в силе.

Были скрыты забралами оба лица,

вслед им с башни протяжно трубили,

возвещая о том, что сбывалась мечта

обитателей древней столицы.

И повсюду молва, глубока и пуста,

словно черное око блудницы,

разносила тревогу и сеяла ложь,

возбуждая плебейские души.

Дождь с утра зарядил. Напряженье росло.

Мореплаватель в поисках суши

усложняет себе без того непростой

путь по волнам к одной из америк,

вспоминая тайком тишину и покой,

им когда-то покинутый берег,

так в народе жила кровожадная страсть

наряду с христианской моралью.

Все гадали, кому доведется упасть

из седла, в нетерпеньи сгорая.

Уж копали могилу, лопатой звеня,

с непривычной могильщикам прытью,

и обоим ее было видно с коня,

когда ехали к месту событий.

Искушая судьбу, говорил астролог

о возможном исходе сраженья,

и поэт посвятил много пламенных строк

изощренному воображенью.

Граждан толпы стекались, и вот наконец,

стук копыт различив на дороге,

все умолкли, на в латы одетом коне

грузно въехали рыцари, строгий

вид их сердцу внушал суеверную дрожь,

бросить вызов такому не каждый

мог осмелиться, даже жестокий король

кубком чествовал их не однажды.

Вот забил барабан, словно в сердце игла

сотням зрителей сразу попала.

И навстречу друг другу рванулись стремглав

две огромные груды металла.

Два тяжелых копья, взятых наперевес,

будто змеи, тянулись к добыче.

Нерушимая воля, как воля небес,

отозвалась в воинственном кличе.

Вот удар! Оба целы и оба в седле,

копья брошены, лошади тоже,

им подали мечи, и теперь на земле

предстояло им битву продолжить.

Снова бьет барабан за ударом удар,

руки стиснули сталь рукоятей.

Подан знак, и как падает с неба звезда,

или громы небесных проклятий,

засверкали мечи, зайчик света по ним

(солнцем брошенный вниз мимоходом)

с безразличием прыгая вверх или вниз,

наслаждался величьем природы,

оставляя вообще незамеченным бой,

в коем был он почти что участник,

невесом, лучезарен, доволен собой,

и не ведая горя и счастья.

Кверху молниеносно взвивалась рука,

но защита не знала отказа.

Это был поединок, где скорость клинка

превышала реакцию глаза.

Звон металла указывал также на мощь

наносимых бойцами ударов

так же часто, как каплями сыплется дождь.

Но усилия тратились даром.

Ни один не сумел отыскать слабину

в неприступном искусстве другого.

На мгновенье прервались они отдохнуть,

и борьба разгорелася снова,

но теперь без мечей и без шлемов и лат

(не укрывших от ран и порезов).

Рукопашная схватка жестокая шла.

Руки были не мягче железа.

Каждый был и высок, и тяжел, и силен,

и по-хищному ловок при этом.

Руки, ноги вращались, как оси колес

у несущейся быстро кареты.

Вдруг, как будто по манию свыше, они

согласованно схватку прервали,

потому что теченье ее изменить

в чью-то пользу пытаться устали.

Они сели на землю, и ноги скрестив,

устремили железные взоры

друг на друга, свои завершая пути

в том сраженьи немым приговором.

Час прошел и другой, в напряженной тиши

ни малейшего шороха, звука.

Этот метод позволил им спор разрешить.

Один поднял торжественно руку,

а другой встал с колен, что-то слугам сказал,

мрачен, туче небесной подобен,

поклонился толпе, взял из ножен кинжал

и ударил себя между ребер.