б. с. п. белое солнце пустыни или бред сегодня прошедший

Жарко, Сухов, и с нежностью глухо,
эфиром заляпано ухо,
зашкафлены неокуплены плавки,
сыплется с кожи потная солонуха.

Летняя память досадой саднит.
Ра, дугой в спицах, канула, уехала,
виляя загаром, сестричка подсолнуха.
В Лету, чужая, красивая штука.

Сквозь пальцы, клепсидрой, покой и свет.
Пригоршни полные, но травы пожухли,
карманы обвисли глупо, как брюхо,
кормящей римской волчицы-старухи,
суетой, тщетой и ловлей под кровлей,
вдогон улетевшего ветра.

Оскомкой сощёлкнута вниз сигарета...
С балконов, the follow (падают), звёзды,
оживив, опалив, на мгновение небо,
тухнут в газоне... Потухла.

В горле слова, как скандальные гвозди,
не спится, смысл изыскивать поздно,
улёгся он на страницы, как кот,
на ресницы развесив росинки,
и под плинтусом медно пульсируя,
телефонною ниткою жизни живёт.

Иногда он иный,
пританцовывая, сипло дуя,
в коровий, загнутый, рожок,
шаманит, шарит, манит из дому,
рожи корчит, как в дверной глазок.

Там, потом, с нотой "ля",
струи колючие, сухие и злые,
заверчивают, вкруг меня, тополя,
в сквере, так скверно поют:
"здесь полюс, здесь ось,
магнит "Север-Юг".
Одноокие ночью глаза, дождевые.

Светает, не спится.
Не спиться!
Набухающим тестом, из-под подоконника,
безумствием белая, больная улица.

Слова, перезрев, опадают, как листья,
(как лица?) с подушки, "love you" пригретые.
Корни-строчки по водам пускаю,
тонкие, слепо шаря, стекают,
тычутся, шепчут, стенают - где ты?
К утру, не найдя, умерев, отлетают.
В Лету, туда же, птичьею стаей,
так, не ответив, к чему
волн поперёк, разобраной постели,
рассыпаясь, лежат, увядают цветы,
ты - моя Ра и другой,
дугой изогнувшийся ты.