Когда метель стемнеет за окном...

Когда метель стемнеет за окном,
И Божий свет исчезнет и растает,
Приходит женщина, потом
Ее партнер лениво прилетает.

И мы втроем садимся за чаи,
Не спим, молчим и курим папиросы,
И вот уже ответы не мои
Идут на ум не на мои вопросы.

Они враги, они уже давно
Не ищут то, что мне необходимо –
Понять, зачем постелено сукно,
И все в слова легко переводимо.

Сидим и пьем – лениво, не спеша.
Чужой ему, я для нее – забава,
Зажата с двух сторон моя душа -
Ошую он, она, как должно, справа.

Но иногда она коснется головы,
Губами тронет у меня запястье,
И я пойму, что на краю Москвы
Возможно незатейливое счастье.

И целый век продлится этот миг,
И хмыкнет он и оторвет за косы,
И скажет: - Цыц, бездарный ученик,
Ответь сначала на мои вопросы.

И потечет беседа, не спеша –
Лицом об стол рука меня замесит.
- Вы совратите, баба, малыша, –
И ей шлепок рука его отвесит.

Урок второй начнется, только чуть
Я вытру кровь, и глаз набрякший глянет,
Руки моей коснется тихо грудь,
И в ней тугая плоть засохнет и завянет.

И черный глаз, раскатисто смеясь,
И белый клык мою проколет кожу:
«Ну, не сердись, не плачь, мой бедный князь,
На зеркальце», – и им ударит в рожу.

«Ты посмотри внимательно сюда –
Здесь бородавка, значит, ты – бесенок,
Здесь вместо глаза тусклая слюда,
Красавец мой, ты толст, как поросенок».

Я закричу, я встану тяжело,
Я – зрелый муж, старуха – только дева,
И мне плевать на ваше ремесло,
И той, что справа, и того, что слева.

- На, дуралей, – партнер ее швырнет
Мешок костей на простыни из ситца,
И я сдаюсь, и здесь невпроворот,
Где каждому подняться – мне разбиться.

Потом грехи, чем совесть тяжела,
Они, глумясь, подробно перескажут,
Всех соберут, с кем жизнь меня свела,
И каждый грех собравшимся покажут.

И с кем и как подробно повторю –
Мгновенья счастья, подлости минуты,
При всех о них опять проговорю
Слова хулы, что говорил кому-то.

Увидев гнев и слезы – не умру,
Но чтоб не видеть мне людей и мира,
С глазами кожу медленно сдеру,
Как скатерть со стола во время пира.

Сквозь боль и стыд услышу только смех,
Да крыльев шум, да шорохи, да вздохи...
И суд людской – не первородный грех –
Начнет отсчет неведомой эпохи.