303

Триста лет и три года. Три года. Три года. ГодА-
(или годы?) так медленно ползают, словно ули-
тки, больные склерозом рассеянным. Все города,
где мы были, забыли о нас. Все восьмерки в нули
превратились, распались на пары не брачных колец,
РАЗвалились на две половинки. А годы ползут и ползут
сквозь тебя и меня, сквозь мои заклинания – здесь, на Земле,
с каждым новым столетием лето короче на тридцать минут
почему-то становится. Мне здесь все реже становится так,
как когда-то – уверенно и небеспомощно. Суть языка,
на котором мы будем молчать – подступающая пустота.
Почему-то все больше и больше зависят от карт
наши встречи случайные – раньше мы виделись РАЗ
в полстолетия, после – встречались в столетие РАЗ,
а теперь вообще не уверены, станет ли снова паролем «пора»
и услышим ли отзыв «я жду тебя». Кажется странною сказ-
кой короткая повесть о чувствах усталых песочных часов
к волейбольному мячику, что так свободно летал за окном
и не думал о грустном и вечном, - и знал, что такое песок
лишь на ощупь-снаружи – и, в общем–то, было ему все равно,
чье окно он РАЗ…