Впаркежидкаягрязьитд

В парке жидкая грязь
обступила скамейку, где ты, вся в белом,
не меня ожидая, а так, сидела,
от машин хоронясь,
и куда-то поверх старых лип глядела.

Мне не хватит страниц,
что оставила память. Но может лучше,
оставляя дома, забывать их лица, глаза, уши.
Можно только молиться
об общей нашей
душе заблудшей.

Но скучаю, скучаю.
И я, ведь, совсем смирился,
что не выдуманная мною ты,
а другая,
незнакомая.
И что голос твой изменился.
И что прав Боратынский,
и я его не ругаю.

Я как будто пугаю себя –
встречу тень и вижу,
как тебя всеми ветками, спящую обнимаю.
Ты однажды ко мне не прижалась,
и стал я ниже.
И поныне смолою-кровию истекаю.

Все Он сделает так, как Ему одному известно.
И пропишет Он то, что единственно нам поможет.
И войдя в эту комнату – брошенное место -
ты вздохнешь с облегчением: было! Спасибо, Боже!

Также, вытерев руку о фартук и выгнув кисть,
Поздоровается хозяйка с нами, она жива.
И на кухне по-прежнему тесно.
Кактусы разрослись.
На двери в туалете все те же рисунки, слова.

Ты вздохнешь с облегчением.
И это как на горе -
в новом теле, с судьбою новой (твои слова) –
ты посмотришь на сына,
рожденного в январе,
и подумаешь снова:
Слава Богу!
Сла-ва!

15, 22 января 1999 г.